Стигматы Палмера Элдрича (сборник)
Шрифт:
– Разве радиация здесь такая уж высокая? Что показывают их счетчики Гейгера?
– Ничего не показывают, потому что им не удается отсюда выбраться.
Мои металлические слуги уничтожают их, а какая здесь радиация — это мое дело. Но поэтому, Ник, мои железки опасны. Мне пришлось подобрать себе тех железок, которые принимали участие в войне. Мне были нужны их подготовка, знания и умение сражаться. Йенсенисты, — понимаете, о ком я говорю? высоко ценят новых, непоцарапанных, неповрежденных железок, которых штампуют внизу. Но мне приходится защищаться.
Он говорил чарующе мелодичным голосом,
Когда он опять взглянул на своего темнокожего собеседника, то снова увидел на его лице морщины, свидетельствующие о возрасте. На этот раз Лантано показался ему старым знакомым, словно, старея, он превращался в кого–то другого.
– Ник, — тихо спросил Лантано, — так что вы сказали о моей коже?
Николас хранил молчание.
– Ну говорите же, — сказал Лантано.
– Вы… — Он пристально посмотрел на Лантано и снова увидел перед собой юношу, молодого подвижного человека, намного моложе его, Николаса.
Может быть, все дело в радиации, подумал Николас, она съедает его до мозга костей, она разрушает стенки клеток, он действительно болен — Блэр был прав.
И все же этому человеку удалось вылечиться. По крайней мере, на первый взгляд. Как будто он все время меняется — сначала уступает радиации, в которой проводит двенадцать часов в сутки, а затем, когда она съедает его, он снова заряжается энергией — и все начинается сначала.
Время кружило над ним, методично совершая вылазки, чтобы нарушить обмен веществ в его теле. Но ему не удалось победить его. Нанести ему полное поражение.
– «Блаженны миротворцы», — сказал Николас и снова замолчал. Больше он ничего сказать не мог. Не мог же он рассказать о том, что долгие годы его хобби было изучение культуры и религии североамериканских индейцев! И поэтому он увидел то, что не смогли заметить все эти бывшие обитатели убежищ, им помешала радиофобия, которой они заболели еще в убежищах; теперь их страх перед радиацией стал еще сильнее и скрыл от их глаз то, что лежало прямо перед ними.
И все же его удивляло, что Лантано явно не пытался раскрыть им глаза и не возражал против того, что они считают его калекой, страдающим от радиационных ожогов. Он и в самом деле казался обожженным, только обожжена была не кожа его, а душа. И поэтому, в широком смысле слова, бывшие обитатели убежищ были правы.
– Почему, — спросил Лантано, — блаженны миротворцы?
Вопрос застал Николаса врасплох. А ведь он сам произнес эти слова.
Но он сам не знал, что, собственно, хотел сказать. Мысль эта пришла ему в голову, когда он рассматривал Лантано, добавить ему было нечего. А минуту назад в голове у него мелькнула еще одна мысль о человеке, который был истязуем и страдал. А человек этот был. Ну да ладно, он–то знал, кем был этот человек, хотя большинство жителей «Том Микс» посещали воскресные богослужения только для проформы. Он, однако, воспринимал все всерьез, он и в самом деле верил. Так же как верил и в то, а точнее, не верил, а боялся, что когда–нибудь им придется на своем собственном опыте узнать жизнь
– Приходите ко мне в гости, — сказал Лантано, — на виллу. Несколько комнат уже готово, и я могу жить в комфорте, пока мои металлические слуги забивают бетонные сваи, строят подсобные помещения, подводят к вилле дорогу, сооружают пандусы…
Николас прервал его:
– И я могу жить там, а не здесь?
Помолчав, Лантано сказал:
– Разумеется. Ты сможешь проследить за тем, чтобы моя жена и дети чувствовали себя в безопасности от посягательств железок из четырех соседних поместий, пока я нахожусь в Агентстве в Нью–Йорке. Ты возглавишь моих малочисленных полицейских.
Он отвернулся от Николаса и подал знак своей свите — железки стали покидать подвал.
– Ого, — завистливо сказал Блэр, — ты пошел в гору.
Николас сказал:
– Извини.
Он не понимал, почему Лантано вызывал у него благоговейный страх и почему ему захотелось уйти вместе с ним. Человек этот, подумал он, окутан какой–то тайной, поскольку на первый взгляд кажется стариком, затем человеком среднего возраста, а когда подойдешь к нему совсем близко, то видишь перед собою юношу. Жена и ребенок? Значит, он не такой молодой, каким кажется. Потому что Лантано, шагавший перед ним к выходу из убежища, двигался как молодой человек, которому едва перевалило за двадцать и который еще не изведал бремени обязанностей отца и мужа, одним словом, семейной жизни.
Время, подумал Николас. Это сила, перед которой мы совершенно беспомощны. Оно нас побеждает полностью. Но на него эта сила не действует.
Он существует вне времени; более того, он может использовать его в своих целях.
Вслед за Лантано и его железками он вышел из подвала и оказался в сумеречном свете уходящего дня.
– Закаты здесь красочны, — сказал Лантано, повернувшись к нему. — Это хоть как–то компенсирует тусклое дневное небо. Вы бывали в Лос–Анджелесе, когда над ним еще висел смог?
– Я никогда не жил на Западном побережье, — отозвался Николас. И подумал: с 1980 года смога над Лос–Анджелесом уже не было. Я тогда еще даже не родился.
– Лантано, — спросил он, — сколько вам лет?
Человек, шагавший впереди него, ничего не ответил.
В небе, очень высоко, что–то медленно двигалось. С востока на запад.
– Спутник! — восторженно воскликнул Николас. — О Боже, за все эти годы я ни разу не видел спутника!
– Это спутник–шпион, — сказал Лантано, — он ведет съемку, он вошел в атмосферу, чтобы сделать более отчетливые фотографии. Интересно, для чего?
Что и кому здесь нужно? Может быть, это дело рук владельцев соседних поместий? Они хотели бы увидеть мой труп. Но разве я похож на труп, Николас? — Он помолчал. — Ответь мне, Ник, здесь я или перед тобою труп мой? Что ты скажешь? Разве плоть, что покрывает… — Он отвернулся, замолчал и зашагал еще быстрее.
Николас, несмотря на усталость после четырехчасового пути в Чейенн, умудрился не отставать, он надеялся, что им не придется идти очень далеко.
– Ты ведь раньше не бывал в поместьях? — спросил Лантано.