Шрифт:
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕР-
ЖАВИН
Предисловие Игоря Лощилова
полностью
Владимир Васильевич Державин родился 1 (14)
ноября 1908 года в уездном городе Нерехта Ко-
стромской губернии, в семье земского врача и
сельской учительницы.
Вероятно, именно в эти годы был заложен тот
своеобразный культурный фундамент, который
отличал
поколения.
В 1924 году Державин едет в столицу и учится во
ВХУТЕМАСе; среди его наставников в живописи
называют имена Роберта Фалька и Александра
Древина. «Живя в Москве, он очень нуждался,
даже голодал, но все время рисовал и писал сти-
хи». В 1928 году показывает свои стихи Максиму
Горькому, во время его пребывания в СССР.
Горький отнесся к Державину и его творчеству с
интересом и вниманием; после окончательного
возвращения в СССР неоднократно оказывал
поэту покровительство. Обстоятельства первой
встречи с Горьким известны в передаче Алексан-
дра Лесса, посвятившего этому эпизоду заметку
«Начало жизни», со ссылкой на устный рассказ
самого Державина. Державин подарил Горькому
свою работу (вероятно, гравюру) «Данте и Верги-
лий в Аду». К этому же времени относится, види-
мо, и первая публикация поэта.
К началу 1930-х относится важный и неоднознач-
ный эпизод биографии Державина — жизнь и ра-
бота среди обитателей Болшевской Трудовой
коммуны ОГПУ им. Г.Г. Ягоды, куда молодой
поэт, не имевший жилья в Москве, отправился
(или был отправлен) по рекомендации Горького.
В некоторых источниках говорится, что Горький
устроил Державина в Трудкоммунну, спасая от
возможных преследований; в некоторых — с це-
лью обеспечить талантливому молодому поэту и
художнику, не имевшему «где преклонить главу»
в Москве, место для жизни.
Последняя из известных нам журнальных публи-
каций (в общей сложности, их было едва более
десятка) относится к 1940 году. В последующие
годы, вплоть до конца жизни (поэт умер от рака 5
октября 1975 года), Державин печатался исклю-
чительно в качестве переводчика. На сайте «Век
перевода» о поэте говорится: «Как человек Дер-
жавин был очень изолирован от коллег по цеху».
Игорь Лощилов
ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ
Поэма
ПОСВЯЩЕНИЕ
I
В чернильнице моей поют колокола,
Склоняются дубы над крышей
В ней город затонул — где прежде ты жила;
Ныряет кит, судов проламывая днища;
И каплет кровь с ветвей, где ночь любви вела
В кабаньих зарослях осенние игрища.
И гекатомб венец в сто сорок кораблей
Антоний утопил в чернильнице моей.
II
Где тополя шумят над красной черепицей,
Клен черный с яблоней сплетаются в окне,
Где смотрит дом в закат чердачною бойницей,
Там было суждено взглянуть впервые мне
В нагую глубь озер той скорби темнолицей,
Той властелинши, чей напев звенит во сне
Глухом, младенческом (лишь бурею догадки
Вздувает памяти чудовищные складки).
III
Как желтых туч пласты — осенние леса
Хоругвью шелеста твое клубили имя.
Со дна сознания преданий голоса —
На алых лошадях, под гребнями седыми —
Им смутно вторили... Песчаная коса
От волн хохочущих дрожала. Будто — в дыме
Ночном чуть видима, хватаясь за кусты, —
С большой толпой подруг идешь купаться ты...
IV
... И книгу февраля с застежкой золотой
Листает влажный снег, дыханья осторожней;
Твой ранний, горький смех — всепомнящей ру-
кой.
Словарь твоей любви, — как розовые пожни
Под инеем сквозным, — вписал он в книге той.
Но я прочел не все, — и, что ни день, тревожней
Живет забытый край в душевной глубине,
Иголки башенок вонзая в сердце мне.
V
Я не его любил. Моим заветом не был
Ни город юности, ни игр забытых дом,
Но у тебя в глазах тонули даль и небо,
Двор с лошадьми, листок, летящий над прудом.
Но целый край, в лесах, в стоверстных волнах
хлеба,
Стоял как зеркальце на столике твоем.
Тот мир, как мельница — росистая, ночная, —
Спал, водяным столбом твой образ отражая.
«Это был величайший прогрессивный переворот,
пережитый... человечеством, эпоха, которая ну-
ждалась в титанах и которая породила титанов по
силе мысли, страстности и характеру, по много-
сторонности и учености. Люди, основавшие
современное господство буржуазии, были чем
угодно, но только не буржуазно-ограниченными.
Наоборот, они были более или менее обвеяны
авантюрным характером своего времени. Тогда не
было почти ни одного крупного человека, кото-
рый не совершил бы далеких путешествий, не го-
ворил бы на четырех или пяти языках, не блистал