Стихи
Шрифт:
Примечательно, что одной из собственных покоренных поэтических вершин Набокова стала написанная по-английски и самая его длинная поэма «Pale Fire» («Бледный огонь»), состоящая из 999 строк и включенная им в одноименный роман 1962 года. Ей уступают две его крупнейшие русские поэмы – только недавно опубликованный «Солнечный сон» 1923 года (820 строк), инспирированный разрывом помолвки со Светланой Зиверт, и «Университетская поэма» 1926 года (882 строки), посвященная Кембриджу и английской романтической подруге Набокова студенческих лет, при жизни писателя напечатанная лишь однажды [19] .
19
Эти произведения опубликованы нами в издании, которое составили шестнадцать поэм: Набоков В. Поэмы 1918–1947. Жалобная песнь Супермена/Сост., статья, пер., коммент. А. Бабикова (Набоковский корпус). М.: АСТ: Corpus, 2023.
Несмотря на скептическое отношение эмигрантских критиков к стихам Набокова 1920-х годов, у публики они пользовались неизменным успехом, – вероятно, потому, что многие из них носили урочный, общественно значимый, отчасти даже эстрадный характер, хорошо звучали как со страниц газет, так и со сцены. Поэтический репертуар Набокова при этом менялся мало,
Процесс набоковского поэтического вызревания проследил критик и историк литературы Глеб Струве:
Если сравнить стихи Набокова позднего со стихами ранними (1921–1925), вошедшими в его две первые книги и напечатанными в газетах, то можно заметить, конечно, и смену тем, и иную систему образов, и новый подход к миру (в ранних стихах, например, очень сильно звучат патриотические – порой сусальные – и религиозные – явно книжные – ноты, в них много сентиментальной тоски по родине, «березок», чистых описаний), но поражает больше всего не это, а смена образцов. Вместо Пастернака, Маяковского, Ходасевича, может быть, иногда Белого и Мандельштама, а то и Поплавского, которые слышатся за поздними стихами, мы найдем в «Горнем пути» в лучшем случае Фета и Майкова, а в худшем – Ратгауза, а в «Грозди» и более поздних стихах 20-х годов – Фета, Майкова, Щербину, Пушкина, Бунина, Бальмонта, Гумилева и… Сашу Черного <…> Ранний Набоков поражает своим версификационным мастерством, своей переимчивостью и своими срывами вкуса. Что-то напоминает в нем Бенедиктова [20] . <…> Молодой Набоков не отдал обычной дани никаким модным увлечениям. Его современники правильно смотрели на него как на поэтического старовера. <…> В более поздних, тщательно отобранных стихотворениях, вошедших в «Возвращение Чорба», подобных срывов вкуса уже почти нет, стих стал строже и суше, появилась некоторая тематическая близость к Ходасевичу (поэту, которого зрелый Набоков ставил особенно высоко среди своих современников), исчезли реминисценции из Блока, явно бывшие чисто внешними, подражательными, утратилось у читателя и впечатление родства с Фетом <…> (сходство и тут было чисто внешнее, фетовской музыки в стихах Набокова не было, он был всегда поэтом пластического, а не песенного склада). <…> стихи в «Возвращении Чорба» – в большинстве прекрасные образчики русского парнасизма <…> [21] .
20
В одном из поздних эпиграмматических стихотворений Набоков адресовал этот упрек Пастернаку: «Все в нем выдает со стихом Бенедиктова/свое роковое родство» (см. в наст. издании «Пастернак», 1970).
21
Струве Г. Русская литература в изгнании. 3-е изд., испр. и доп. /Сост., вступ. ст. К.Ю. Лаппо-Данилевского. Париж – М.: YMCA-Press – Русский путь, 1996. С. 119–120, 122.
К этим замечаниям стоит добавить, что в стихах, в отличие от романов и рассказов, Набоков, как правило, избегал просторечий, советизмов, неологизмов (богатый эпитет «многодорожный» в «Парижской поэме» не его изобретение, он взят из пушкинского «Стамбул гяуры нынче славят…», 1830) или специальных терминов (одно из исключений – «алембики» в «Формуле»), но нередко использовал устаревшие формы (счастие, воспомнится, ветр, влеком, вотще, стихословить, загрезить, вспрянуть, чресла, замреть) и библеизмы (змий в стихотворении «Мать», зеница в «Оке»).
Что же касается его метрического репертуара, то, согласно подсчетам Джеральда Смита, —
По сравнению со средними показателями по эпохе у Набокова заметно больше ямбов, немного больше трехсложников и соответственно меньше неклассических размеров и хореев. <…> В эмигрантской поэзии мы также замечаем склонность к ямбам и избегание неклассических размеров (особенно у Ходасевича); таким образом, Набоков не одинок в своих тенденциях. <…> Первый сборник Набокова [ «Стихи», 1916] заметно отличается от последующих: в нем больше трехсложников и соответственно меньше ямбов. (В 1929 г. он обращался к Музе: «Мне, юному, для неги плеч твоих/казался ямб одеждой слишком грубой…»). В 1920-е гг. трехсложники у него почти исчезают и вновь учащаются, лишь когда его стихотворчество пошло на убыль. Зрелое же его поэтическое творчество как будто развивает тенденции самого маленького из его ранних сборников [ «Гроздь», 1923] [22] .
22
Русский стих Набокова // Смит Дж. Взгляд извне. Статьи о русской поэзии и поэтике/Пер. М.Л. Гаспарова, Т.В. Скулачевой. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 101–102.
Отдельного рассмотрения требует такая значительная часть набоковского поэтического багажа, как ориентированные на «Маленькие трагедии» Пушкина короткие стихотворные драмы 1920-х годов («Скитальцы», «Смерть», «Дедушка», «Агасфер», «Полюс») и большая «Трагедия господина Морна» (1924), самое его крупное и композиционно сложное поэтическое сочинение, созданное с оглядкой на «Лирические драмы» А. Блока и на Шекспира (белый пятистопный ямб, игра слов, изощренная образность, мастерское использование монолога).
Одно из ключевых высказываний Набокова о поэзии непреходящих достоинств и о том, в чем состоит секрет поэтического совершенства, относится к концу 1930-х годов и содержится в эссе, написанном на смерть В. Ходасевича, – по его мнению, «крупнейшего поэта нашего времени»:
Говорить о «мастерстве» Ходасевича бессмысленно – и даже кощунственно по отношению к поэзии вообще <…> размолвка в сознании между выделкой и вещью потому так смешна и грешна, что она подрывает самую сущность того, что – как его ни зови: «искусство», «поэзия», «прекрасное», – в действительности неотделимо от всех своих таинственно необходимых свойств. Другими словами, стихотворение совершенное (а таких в русской литературе наберется не менее трехсот) можно так поворачивать, чтобы читателю представлялась только его идея, или только чувство, или только картина, или только звук – мало ли что еще можно найти от «инструментовки» до «отображения», – но все это лишь произвольно выбранные грани целого, ни одна из которых, в сущности, не стоила бы нашего внимания (и уж конечно, не вызвала бы никакого волнения, кроме разве косвенного: напомнила какое-то другое «целое», – чей-нибудь голос, комнату, ночь),
23
Сирин В. О Ходасевиче // Современные записки. 1939. Кн. 69. С. 263–264.
Многолетние усиленные занятия Пушкиным (комментированный перевод на английский язык «Евгения Онегина», 1964), исследования в области русской и английской метрики, комментированный поэтический перевод «Слова о полку Игореве» (1960), «Заметки о просодии» («Notes on Prosody», 1964), статьи и рецензии разных лет позволяют назвать Набокова не только поэтом – историком литературы, но, как и повлиявшего на него Андрея Белого, – поэтом-стиховедом.
Еще до эмиграции из России Набоков обнаружил в сочинении стихов и в составлении шахматных задач некоторые общие начала – вдохновение, изобретательность, точность, экономность средств, композиция, тема, разрешение, – и в своих поэтических тетрадях нередко перемежал стихи шахматными диаграммами. Неизвестно, был ли он знаком с книгой английского шахматного композитора и поэта Джона Майлза «Poems and Chess Problems» («Стихи и шахматные задачи», 1882), с названием и структурой которой имеет разительное сходство поздний сборник Набокова «Poems and Problems» («Стихи и <шахматные> задачи», 1970), но можно сказать определенно, что в начале 1920-х годов он находился под сильным влиянием как английских шахматных проблемистов, так и новых английских поэтов – Руперта Брука, Альфреда Хаусмана, Уолтера Деламара. Добиваясь сколько возможно большего слияния двух родов искусств, Набоков время от времени сочинял стихи, посвященные шахматам («Три шахматных сонета», 1924; «Шахматный конь», 1927; шахматная часть в поэме «Солнечный сон», 1923), и даже описал в стихах решение шахматной задачи для публикации в парижской газете «Последние новости». Приведем начало этого длинного стихотворения, названного «Новогоднее решение задачи Л. Линднера»:
Ферзь на c1 идет, и король его берет?Не выходит ничего: черной пешки естествопретворить в ладью нельзя (а тем более в ферзя),ибо белые назад королем идут (чтоб матбыл возможен на d3); что же будет, посмотри,если двинется ладья: только свяжет пешку зря! [24]По замечанию Э. Штейна, «шахматные композиции Набокова, классической их структурой, почти адекватны его поэзии <…> Шахматная романтическая школа была чужда ему, поэтому в его композиторском творчестве все мотивировано и обусловлено. При всем этом касался он иногда вещей невозможных (хотя отлично понимал, что окончательного решения тут быть не может), не чуждался он и блефа не только в поэзии, но даже и в шахматах» [25] .
24
Houghton Library (Cambridge, MA)/Vladimir Nabokov papers/Box 12, folder 216. Авторское представление о поэтике шахматных задач и этюдов раскрывает публикуемое нами в Приложении предисловие Набокова к сборнику «Poems and Problems».
25
Штейн Э. Литературно-шахматные коллизии: от Набокова и Таля до Солженицына и Фишера. Orange, Conn., 1993. С. 15.
В предисловии к сборнику 1979 года Вера Набокова охарактеризовала его состав так:
Этот сборник – почти полное собрание стихов, написанных Владимиром Набоковым. Не вошли в него только, во-первых, совсем ранние произведения, во-вторых, такие, которые по форме и содержанию слишком похожи на другие, и, в-третьих, такие, в которых он находил формальные недостатки.
Утверждение не вполне точное: этот сборник прежде всего, – собрание русских стихов Набокова, не включающий его английские стихотворения, но и в этом одноязычном отношении он далеко не полный. В него не вошли многие зрелые произведения Набокова (к примеру, уже упомянутая «Университетская поэма» или «Шахматный конь», 1927), длинные программные произведения 1928 года «Разговор» и «Толстой», замечательный образчик поэтической авторефлексии «Оса» (1928), рабочим названием которой было «Мука» [26] , ряд написанных в США русских стихотворений, к примеру «Я чадо мрака. Вам не снится…» (1940-е годы) или «Тюремщика только смешит…» (1956) [27] . Поскольку со всем тем в сборник 1979 года вошло немало ранних и довольно однообразных вещей, можно предположить, что цель Набокова состояла не столько в подготовке наиболее полного собрания его стихов, сколько в подборе самых характерных для разных периодов его творчества произведений, показывающих этапы его поэтической эволюции. Стихи 1917–1919 годов, написанные еще в России (по большей части в Крыму); затем стихи, сочиненные во время учебы в Кембридже в 1919–1922 годах; берлинские стихи двух первых эмигрантских сборников «Горний путь» и «Гроздь» и многочисленных публикаций в газете «Руль» (1922–1928), строго отобранные для сборника «Возвращение Чорба» (1930); затем стихи добившегося признания поэта, написанные в 1930-х годах в Берлине и во Франции (сюда же с одним исключением целиком относится раздел сборника «Стихи из рассказов и романов»); наконец, русские стихи и поэмы, созданные после переезда в Америку в мае 1940 года – лучшее, по его мнению, что он написал в стихах (признание в письме к сестре от 25 октября 1945 года [28] ), – и, в завершение, те сочинявшиеся от случая к случаю русские и английские стихи 1950–1970-х годов, которые можно отнести к периоду его всемирной славы.
26
The Library of Congress. Collection of the Manuscript Division. Washington D.C./Vladimir Nabokov Archive/Box 13, reel 9. «Оса», опубликованная в «Руле» 24 июня 1928 г., кончается словами: «так, изощряя слух и зренье,/взрезая, теребя, – /мое живое вдохновенье,/замучил я тебя!».
27
Впервые: Бабиков А. Прочтение Набокова. Изыскания и материалы. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019. С. 102, 746.
28
«Полысел, потолстел, обзавелся чудными фальшивыми зубами, – но внутри осталась все та же прямая как стрела аллея. Лучшее, что я написал в смысле стихов (и по-русски, и по-английски), я написал здесь» (Набоков В. Переписка с сестрой. Ann Arbor: Ardis, 1985. С. 18).