Стихи
Шрифт:
Вашу книжку я послала Алексею Ивановичу в тот же день, указав Ваш пярнский адрес. Он — аккуратнейший корреспондент. Если Вы не получили ответа, значит, и там очень уж нехорошо. (И Ваша «Весть» как раз впору, ибо
Не бумажные дести, а вести спасают людей4.)
Пожалуйста, напишите, когда будет время. Надеюсь, Ваш пярнский быт ровен, и, сдав «Рифму, звонкую подругу»5, Вы уже взялись за прозу. Впрочем, и рифма служит Вам исправно.
Будьте здоровы. Здоровы ли Вы?
Л.Ч.
17/VI 78
1 Речь идет о сборнике стихотворений Д. Самойлова «Весть» (М.: Советский писатель, 1978).
2 Д. Самойлов посвятил Льву Копелеву стихотворение, которое назвал «Часовой». В мае он послал Л.К. это стихотворение на машинке, а позже,
3 Ю. Трифонов. Старик // Дружба народов, 1978. № 3.
4 Строка из стихотворения О. Мандельштама памяти Андрея Белого «Голубые глаза и горячая лобная кость…».
5 Неточная цитата из стихотворения Пушкина «Рифма, звучная подруга…»
33. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову
25–27 июня 1978
25–27/VI 78
Дорогой Давид Самойлович. Ваше письмо о зеленке и Пушкине получила на другой день после того, как послала Вам свое. Поэтому слегка замедляю ответ. Об АА и о Пушкине, что они оба жили не только природой и обществом, но и культурой — не менее, чем Невой, сиренью, лесом, любовью и пр. — это у Вас мысль верная и мудрая. У меня запись в ахм[атовском] дневнике: «Пушкин брал всё, что хотел, у кого хотел и делал навеки своим». АА поступала точно так же. (Многие примеры мне известны.) Маршак говорил: «Писатель может брать что угодно у кого угодно. Все дело в том, как он берет, как поступает со взятым. Если человек украл черно-бурую лису и повесил ее себе на живот на пуговицу — вот это никуда не годится»… Насчет же того, завершение ли Пушкин или начало начал? — тут я не знаю. Герцен писал: «На приказ Петра образоваться — Россия ответила колоссальным явлением Пушкина». Тут тоже будто бы завершение («ответила») и совпадает с Вашей мыслью, что Пушкин — конец Петербургского периода. Но не думаете ли Вы, что это только для истории так, для истории России, культуры — а собственно для литературы — не только конец, а и начало начал? Тот же Лермонтов; Вы пишете, герой у него уже не петербуржец, а провинциальный офицер — да, но стих-то очень долго — Пушкинский! На 3/4! Только под конец жизни Лермонтов еле-еле добрался до своего стиха. Из Пушкина можно (при желании) вывести и Толстого («Анна Каренина» — это то’, что случилось бы с Татьяной, если бы она поверила Онегину), и, конечно, Достоевского («Бедные люди»; я недавно сделала такое наблюдение: любимейший эпитет Пушкина «бедный», а на втором месте «милый»); и даже Чехова (по плотности поздней прозы). И Некрасов соприкасаем с Пушкиным, и Блок — а об Ахматовой уж и не говорю. Так что это завершение — Господи, а Тютчев? — оно как-то не завершится до сих пор.
Пушкина нету у Маяковского, Цветаевой и Пастернака… Но от них и ходу никуда никому нету — разве что в Вознесенского (они в этом неповинны, он — их отбросы). Вознесенский вне культуры и смерть ее боится, это Вы верно заметили. Как все некультурные, он своеволен; «что хочу, то и заворочу»; хочет же он только успеха. Для него, как для любого мещанина, нет прошлого (значит, нет культуры, п[отому] ч[то] культура растет из памяти) и нет будущего, п[отому] ч[то] будущим обладает одно лишь одухотворенное и памятливое. Рампа, мода, реклама, деньги, верткость, лганье и втирание очков невеждам… Кстати о Вознесенском: мне рассказывали, что Ахмадулина (та же порода) выступала в Америке на своем вечере в золотых (парчовых?) штанах. Подумайте, какой срам: первая (хронологически) женщина-поэт после Ахм[атовой], попадающая на Запад, и — в золотых штанах!
Вы пишете о Пушкине и о рифме: «он был возле открытия, но не совершил его». Вы имеете в виду — некрасовскую рифму?
Читаю Белова «Кануны». Прекрасная, поэтическая, страшная книга. О Трифонове этого не скажешь. Интеллигентское (аэропортовское) чтиво, без языка, без поэзии… Главное — очень скучно читать.
Насчет переменить
ЛЧ
P.S. Вы спрашиваете, возвращать ли «Вопросы Литературы» № 1. Нет, это я Вам в дар. Дневник Лукницкого очень замечателен. Конечно, Вы понимаете, почему свои пушкинистские штудии АА начала с изучения темы: Шенье… Но дневник на самом деле гораздо шире пушкинизма. Вы пишете, что мои «Записки» — роман. Гм. Во всяком случае, у Лукницкого был роман с АА. Писал ли он об этом в Дн[евнике], я не знаю, но главной темой их пожизненного общения — и плодом — было изучение трудов ее первого мужа2. Однако и о Пушкине весьма интересно. Гениальный человек (АА) берется за дело, и вот — каждый день по открытию.
Юра говорил мне, что послал Вам № 4 «Вопросов Литературы». Ну как Вам понравились письма (и характеры, и души) трех гениев? Рильке мне не очень ясен (сквозь перевод, сквозь умирание и потому, что мне его поэзия незнакома); Цв[етаева], как всегда для меня, на 90 % чепухова, а среди 10 % — мелкие гениальности; Б.Л. всюду (кроме невнятного письма о «Крысолове») великодушен и великолепен. Цв[етаева] же иногда весьма и весьма по-бабски коварна и хищна. А все вместе таково: это — 1/5 их переписки, скоро выйдет 5/5 — и я уже читать буду не в силах. Или прочту только Паст[ернака]3.
В Москве новое сумасшествие: Илья Глазунов. Очередь четырежды обвивает Манеж. Художник он никакой, т. е. в живописи нечто вроде Вознесенского в поэзии; а спекулянт — любого за пояс заткнет. Спекулирует Христом, Россией, либерализмом и патриотизмом. Во!
Итак, готовьтесь к новому прощанию. Я-то к нему давно готова. Душевно это совершилось давно, осталась только техника. Но и она, с помощью самообмана, одолима. Очень мне жаль Р[аю] — она любит сестру, дочек, внуков, других, а ее чрезвычайно добрый муж так добр, что легко начнет любить — любых. Она плачет и не спит, он самообманывается и лепит вздор… До развязки еще, вероятно, далеко, но внутри меня развязка уже совершилась, раз она совершилась внутри их.
Да, переменить портянки и чайку попить — не грех. А вот лгать самому себе, что всего лишь переменишь портянки и чайку попьешь — всего лишь! — вот это грех.
Ну ладно. Будьте здоровы. Жду письма и стихов.
ЛЧ
1 Речь идет о такой строфе из «Часового»: «Горячего чаю в землянке / Напиться ему не грешно. / Пускай переменит портянки / И другу напишет письмо».
2 Т. е. Н.С. Гумилева.
3 Имеется в виду: Из переписки Рильке, Цветаевой и Пастернака в 1926 году / Публ. и комм. К.М. Азадовского, Е.В. и Е.Б. Пастернаков.
34. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
Начало июля 19781
Дорогая Лидия Корнеевна!
Вы, конечно, правы, что Пушкин — начало. Особенно сейчас, когда ищутся другие начала бог знает в каких закоулках русской татарщины, важно и нужно не упускать этого и твердо за это держаться. Но А.А. очень верно почувствовала и Пушкина как завершение. Он погиб в конце тридцатых годов. А люди сороковых — это уже другая статья, другой взгляд на мир и начало другой литературы. С Пушкина началось почти все лучшее, что есть в нас, но для людей более близкого к нему времени что-то и безвозвратно ушло. А.А. умела жить его временем, а не только его продолжением. Она всегда лично проживала пушкинскую судьбу и, конечно, имела право сказать, что с ним завершилось время — времена. И брать у других он умел — знал, что ему нужно. Да без этого нет литературы. Это только современные поэты думают, что нигде не берут. Если действительно не берут, то и дать ничего не могут, потому что все силы тратят на то, чтобы убить память. А те, кто берет, берут втихаря, как взятки. И отдать могут только то, что берут, т. е. нечто другими заработанное.