Мы Ясли и Крест Твой тесали,Мы рыли пещеру Твою, Рождались,Любили,Брели,Умирали,И в сумерках верили,В сумерках знали:Разбойник с Тобою в раю.О Боже! Чьи ж муки суровей —Твои, иль пространства веков?За каждуюКаплюПречистыяКровиМы отдали много долгов:За каждуюСудоргуСдвинутойБровиМы
дали, даем и дадим еще вновеМильоны безвестных Голгоф.
Чужие очаги
Всем бродягам посвящаю
Я волк степной, отбившийся от стаи —брожу один, бродяга из бродяг, с звериною опаской избегая техмест, где люди теплят свой очаг, и, весь насторожившись,отмечаю в степи глухой свой каждый малый шаг.Ты не дал мне, Господь, моей жаровни, куда б ямог подбросить горсть углей, чтоб сердце билось чащеи неровней и кровь переливалася алей, и не дал силывидеть хладнокровней чужой уют и жен чужих людей…Ночь трепетное кружево простерла, окутав в темныйтраур небосклон. Мой мозг язвят назойливые сверла:всяк должен помнить жизненный закон и беспощадногрызть другому горло за свой уют, тепло и ласку жен.И каждый зверь, и каждый твердо знает, что он —один, а все кругом — враги, и весь насторожившись,отмечает звучащие поблизости шаги. Я волк степной,глаза мои сверкают — эй, люди! Берегите очаги!
«Так ласково Солнце в небе…»
Так ласково Солнце в небеЗовет от всего отрешиться,Забыть о насущном хлебе,О том, что должно свершиться.Так ясно Небо сегодня,И так лиловы просторы,Как будто улыбка ГосподняСогрела людские взоры.И словно люди забыли,О том, что гнетет былое,Что в сердце так много пылиИ Солнце, Солнце — чужое.
«Проходим мимо с затаенным вздохом…»
Проходим мимо с затаенным вздохом; чужое счастьебольно души жжет. Безумец тот, кто прикоснется к крохам,упавшим на пол со стола господ, иль даст свободупламенным сполохам, что шепчут внятно: счастлив, кто дерзнет…Дерзнешь! И что же? Только миг отраден, но он таккраток и неуловим … А дальше муки, что уют украден,что ты виновен перед тем, другим…Чужой светильник тускл, убог и чаден…Проходим мимо и глотаем дым.
«Что я дам тебе, моя родина…»
Что я дам тебе, моя родина: души сгоревшей золу,тоску ли о том, что пройдено, заброшено в вечную мглу?Я знаю, ты ждешь пророчества в туманах красной пурги;мне близко твое одиночество, но сам не вижу ни зги…Рвутся волокна незримые между тобой и мной, родинагорько любимая, за проклятой китайской стеной… А какбы хотелось пламенно принять твоих мук хоть часть; кмостовой окровавленной, каменной губами жадно припасть,чтобы купиною неопалимою блеснуть на новой заре, и,если
нужно, любимая, сгореть на твоем костре.
«Распустились первые подснежники…»
Распустились первые подснежники,Набухают почки тополей.Только мы, бродяги-зарубежники,Не прильнем к груди родных полей.И напрасно Солнца песней пьяноюПодарит нас май чужой страны —Мы навек с Царевной-НесмеяноюКровью многих лет обручены…С тою самой грустною ЦаревноюВ кумаче, с распущенной косой,Что проходит русскою деревнею,И скорбит над каждой полосой.Видно, надо выполнить заклятиеНам, не снесшим тяжести Креста:У людей, отвергнувших РаспятиеПобираться Именем Христа.
«Стучаться в чужое окошко…»
Стучаться в чужое окошко, зябко ежась слякотным днем,И ждать, что позволят немножко посидеть перед их огнем…Разогнуть покорную спину, снять котомку, руки согреть…Боже, дай усталому сыну все принять, не клясть, и стерпеть …Все мы, Господи, Твои дети, все согреты одним огнем…Отчего же мы в окна эти стучимся слякотным днем?
«Живет звериное от древних наших предков…»
Живет звериное от древних наших предков;его не смоет в венах кровь веков;и в каждом есть проклятая отметка —звериный крик, что глушит тихий зов…Так жизнь смеется беспощадно едконад призрачной культурой муравьев…Пускай горит науки свет вечерний,пускай дана нам мысли глубина —таится в каждом Он, Дикарь Пещерный,— и самка каждому принадлежать должна…Живет звериное в культурности химерной —и чашу эту каждый пьет до дна…
«Я не хочу влезать насильно в терем к тебе…»
Я не хочу влезать насильно в терем к тебе, хотя б желанной и родной. Как больно то, что мы так мало верим тому, что нам дарует свет дневной, и ложно судим по закрытым дверям о равнодушии любимых за стеной.Кто дал нам право мять чужие души и открывать без спроса тайники, и для того ль даны глаза и уши, чтоб слушать и смотреть излом чужой тоски, бестрепетно и беззаботно руша все то, что мы сочтем за пустяки?Дает ли нам любовь такое право подстерегать в ночи чужую страсть и, переполнясь злобною отравой, любимую безжалостно проклясть и называть ее рабой лукавой за то, что не с тобой пришлось ей пасть?Я был и глух и слеп к своим потерям, я знал лишь то, что мне твердила кровь. Увы, мы, как всегда, совсем не верим, что может все простить одна любовь … Я не хочу влезать насильно в терем, пока его ты не откроешь вновь …
Детям
Все для них: и Солнце и улыбкиИ веселый, яркий шум Весны.Может быть, они сотрут ошибки,Те, что нами в жизни свершены.Боже! Дай взойти им в поле рожью,Васильками, тысячью цветов,Не узнав, какому бездорожьюРасточались силы их отцов.Пусть звучат торжественно и звонкоДетский говор, смех и топот ног.Потому что в эти дни ребенкаУлыбнулся в небе хмурый Бог.