Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

2. НИЗАМИ [23]

На грани двух эпох в прошедшие века Петрарка, строгий Дант — латыни круг прорвали. Народной речи вдруг прихлынула река В Италии, поя равнин зеленых дали. Так мудрый Низами хотел златую сеть, Что песни оплела, крылом порвать без страха, Чтоб братьев окликать, по-братски людям петь, — Но путь загородил приказ жестокий шаха. Счастливые года настали наяву, Свободным стал теперь азербайджанский гений… Так лебедь, чуть весна расплещет синеву, Скользит родной водой, не зная опасений. 1939

23

Из вступления к поэме «Лейли и Меджнун» великого азербайджанского поэта Низами Ганджеви (1141–1203) видно, как стремился он писать на родном языке, но этому воспрепятствовала воля персидского шаха.

225–226. ИЗ ЦИКЛА «РЫБАЦКИЕ

СОНЕТЫ»

К. Паустовскому

1. ЗИМНИЕ ВЕЧЕРА

Я вспоминаю вечера зимою, Узор мороза на стекле окна, Безмолвный сад, где снег и тишина, И взрослых разговоры меж собою. Рыбацкий опыт темою живою Был для бесед, что длились допоздна. И так мечталось: «О, когда б весна Настала завтра — с утренней зарею!» В беседы эти редко я — малыш — Вставлял словцо про пруд и про камыш, Про хитрую плотичку или щуку. Давно уж братья померли мои И кум Денис, надежный друг семьи, Но им навек спасибо за науку!

2. ПЕРЕШЛА ДОРОГУ

Что сделаешь? В ходу еще немало Рыбацких и охотничьих примет, Еще проник не всюду знаний свет, Где суеверье сети расставляло. Вот и сейчас: косынка замелькала На огороде, словно маков цвет. Свернем с дороги — здесь идти не след, Не повезло нам с самого начала! Идет навстречу… К речке за водой… Из-под косынки локон золотой Игриво вьется… Ну, беда, ей-богу! Другой дорогой надо бы идти! Пустую торбу рыбаку нести, Коль перешла красавица дорогу! 1939–1940 Ирпень — Киев

227–228. ИЗ ОХОТНИЧЬЕЙ СЮИТЫ

Вадиму Охременко

1. ТЕНЯМ ДАВНИШНИХ ДРУЗЕЙ

Искренние други лет ребячьих, Милые, смешные чудаки! От обид людских, недобрых мачех Вы бежали на берег реки, Там учились песням соловьиным, Снились сны вам про разрыв-траву, — И сгибались худенькие спины От котомок нищих наяву.

2. ЗАВТРАК

Тарань сияет под лучами солнца, С чумацкой споря! Хлеб — весь золотой, Насыщенный степным горячим ветром И на ломти разрезанный рукою Охотника, гуляки, рыбака! В траве лукаво притаилась фляжка — Не угадаешь, чем она полна! Немного огурцов — зеленых, твердых, — И это всё. Подобно белым павам, Проходят в небе облака. Кузнечик В полыни дребезжит. Девичья песня Издалека, как близкая, слышна. А даль темнеет. Добродушный гром Спросонок заревел, — но здесь, над нами, Лазурь еще светла. Смотрите! Утки, Блеснув, как нить жемчужная, спустились Вдали на полевое озерцо! 1939–1940 Киев — Коктебель

229. СВИСТНУЛ ОВЛУР ЗА РЕКОЮ

Князю не спится и спится… Гаснет последний костер, Крикнула вещая птица, Ветер колышет шатер. Накрепко спят половчане, Ночь — будто омут без дна… Встала виденьем печальным У изголовья жена. Нет, уж не ведать покою! Жалит печаль, как змея! Свистнул Овлур за рекою, — Слышишь, отчизна моя? Быстрые кони готовы… Кличет властительный взор!.. Прерваны сны Кончаковы, Буря ломает шатер. 20 мая 1940 Коктебель

230. МАСТЕРСТВО ПЕРЕВОДА

Н. Н. Ушакову

В безвестный лес идет стрелок порой. Там есть ли дичь? Не дрогнет ли в овраге Рука сегодня? Вот взвились ватаги Чирков, — и сердце участило бой. Так книга кругозор являет свой, И должен в строки те, что на бумаге, Без промаха попасть ты, полн отваги, И людям их отдать, как друг прямой. Но не убить! Для всяких аналогий Предел бывает: нужно, чтоб слова Богатые не сделались убоги, Чтоб мысль осталась в тех словах жива И чтоб души поэтовой глубины На нас родимым веяли с чужбины. 26 мая 1940 Коктебель

231. БУФЕТ

Приснился мне буфет старинный И дом, где жил я в оны дни И где сиял тот свет невинный, Который детству лишь сродни. Отчетливо припоминаю, Нет, вижу я наверняка — На нижней, левой дверце, с краю Два полированных сучка. Один

как птенчик темнокрылый, Вот-вот он выскочить грозил, А всё держался: видно, силой Его соседний заразил. Соседний был похож на деда: Усы, и нос, и борода. Казалось мне, птенца-соседа Он распекает иногда. А из буфета — дух лимона, Корицы, кофе, старины, Как ветер Яффы и Цейлона, Как воздух дальней стороны. Всё это было… Хлеб с вареньем, Ребячьи сны и самовар, И кресло с кожаным сиденьем, И порванный Густав Эмар. И тополя в кипенье света (Их Антонович [24] посадил), И два нескладных пистолета, Что друг Ясько мне смастерил. И доброй матери угроза, Совсем нестрашная, совсем!.. Всё это было… Эта проза — Она дороже всех поэм! 26 мая 1940 Коктебель

24

Известный историк и археолог, проф. В. Б. Антонович друг моего отца.

232. НАРОДАМ МИРА

Среди миров наш мир кружит, На древний лад земля гудит, И каждый атом и микрон Единой воле подчинен, Творящей море, поле, твердь, Одну вершащей круговерть, — И в этой буре мировой Вступает жизнь со смертью в бой, И вы, тревожные сыны Плодоносящей глубины, Живете веяньем весны, И лета солнцем голубым, И осени багрянцем злым, И чистотою строгих зим, И шелковым теплом травы, С которою сроднились вы При воплях муки родовой. Он дорог вам, наш мир живой: Ваш серп, ваш меч, ваш сев, ваш гнев, И струнный перебор дерев, Смех дочерей и сыновей, Любовь, которой нет сильней, Огонь домашнего тепла, Произрастание ствола, Зверь в роще, птица в небесах, И рыба в реках и морях… Но кто владеет всем добром, Что вашим добыто трудом — Своим трудом, своим горбом? Да! Разве и они сыны Прекраснозвездной глубины — Те, кто в живую круговерть Несет раздор и злую смерть, Кто топчет ваш плодовый сад, Кто в воду льет смертельный яд, В дыханье вам отраву льет, Кто сеет бурю, кривду жнет? Кто землю щедрую рассек, Богатства взял из гор, из рек, Чтоб вам их не добыть вовек? Кто мысль, и музыку, и стих Змеей обвил и губит их? Кто ваш благословенный пот — Всё, что свободный труд дает, — И кровь, и плоть, и огнь души Разменивает на гроши, Чтоб услаждал несытый взор Кошмарной роскоши позор? Кто, оторвав от матерей Их свет и счастье — их детей, — Их растлевает до конца, Испепеляет их сердца? Кто жизнь и тело продает За грош, кто множит свой доход, Церковным осенив крестом Кровь, ложь и кражу с грабежом? Кто мирные поля страны Сжигает лавою войны И брызжет мерзкою слюной В твой, земледелец, лик простой, Тебе в лицо, кузнец, плюет? Кто поднимает род на род И племена на племена? Чей бог — торговля, храм — война? И долго ли терпеть вам их — Ту стаю сытых и глухих? Доколь переплавлять вам плуг В орудие войны и мук, Чтоб тешить им гнездо гадюк? О, если б все наречья знать, Все страны мира облетать И всем народам закричать: «На свете правда лишь одна — И только там живет она, Где люди власть господ смели, Где серп и молот в герб вошли, Где с другом друг и с братом брат Лелеют светлый виноград!» Май — июнь 1940 Коктебель

233. ВЛАДИМИР КОРОЛЕНКО

Его я видел в жизни только раз — Здесь, в Киеве, в профессорской квартире. Мне памятен огонь честнейших в мире, Сиявших искрой золотою глаз. И скромен был и прост его рассказ, Как статский зверь в чиновничьем мундире, Из угожденья палачу в порфире, Распяв детей полтавских, мир потряс [25] . Не повторить мне те слова простые, Хоть в памяти всегда звучат они, — В душе храню их, как цветы сухие. Ведь он сказал в томительные дни, Плывя рекой сибирской не впервые: «Но всё-таки… там, впереди — огни!..» 1940

25

Речь идет о кровавой расправе над восставшими крестьянами села Сорочинцы, которую учинил в 1905 году статский советник Филонов.