Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

6. «Я вспомнил Самеда Вургуна…»

Я вспомнил Самеда Вургуна В тени Ашагинских лесов, Рассвет разноцветный и юный, Охотничьих гул голосов. Самед появлялся нежданно, Ломая кусты предо мной, Похожий на горного Пана, Что радости полон земной, Что вовсе ему незнакомы Шум сборищ и комнат покой, Что в дебрях зеленых — он дома, Не знает он жизни другой. Шагал он, неистов и жарок, И лес был ему по плечу, И лес ему нес как подарок Цветную листвы епанчу. Как будто играл на свирели, Он шел как живая краса, Стихи и поэмы в нем пели, Земли золотой голоса. …Звенят еще прошлые струны — Шквал времени их не умчал, В Баку, уже вечером лунным, Самеда я вновь повстречал. Стоял он на площади пышной, Живущего пламенный друг, И с ним говорили неслышно Деревья, что стали вокруг. И мне показалось, что это Лесов Ашагинских послы Пришли

со словами привета В час лунной и песенной мглы. И сладостно было Самеду В высоком величье своем Вести с земляками беседу О мире большом и родном! 1975

7. ОГНЕПОКЛОННИКИ

Далёко годы отбежали, В Сураханах на склоне дня Я вспомнил храм, где ниц лежали, Дрожа, поклонники огня. Дрожали в пламени парящем, Из них, в сердцах копивших мрак, Никто не мог быть настоящим Огнепоклонником никак. И тени их сейчас далёко, И жалкий им пришел конец — Без веры в огнеликий клекот, Без силы алчущих сердец. На лет истерзанном граните Вели свой счет за годом год. И я увидел в Сумгаите В огне купавшийся завод. Услышал грохот труб, горевших, Светясь летевших на меня, Огнепоклонников, владевших Всем жаром звонкого огня. И раскаленные, по кругу Рождались вкруг меня огни, И я сказал стиху, как другу: «Ты — их соратник, им — сродни! Огня великое начало Светило в жизни день за днем, — Я тьмы изведал слишком мало, Я слишком много жил огнем!» 1975

8. ГОРОД В МОРЕ

В прошлом плаванья мы знаем легендарных мореходов, Что Америку открыли, путь в Австралию нашли И прошли пролив смертельный с мысом адской непогоды, С мысом Бурь, в штормах великих, мимо Огненной Земли. Знаем, как далеко к югу шли широтами глухими Корабли, чьи мачты гнулись под напорами ветров, Вдоль обрыва Антарктиды, меж горами ледяными Или в адовой жарище африканских берегов. Те же семь, о коих нынче мы рассказ ведем сердечный, Семь каспийских, отслуживших свою службу кораблей Шли в последнюю дорогу, чтобы бросить якорь вечный, Бросить морю вызов гордый, всех нежданней, всех смелей. Где всегда бурлило море, к Черным Скалам путь направив, К страшным скалам, что пугали и бывалых рыбаков, Там все семь остановились против всех законных правил, Но конечный путь эскадры — был он именно таков. И они создали остров — эти семь вконец усталых, Семь каспийских ветеранов, чтобы, кончив жизнь свою, Основать над морем город, что чудес родит немало, В этом вовсе небывалом и не снившемся краю. И город здесь возник — стальные основанья Здесь держат островки и звенья эстакад, Уходят вдаль пути, стоят, белея, зданья, Там площади лежат, там зеленеет сад. Какой бы ни шумел и град, и дождь, и ветер, И ветки ни качал аллеи молодой, И самый сильный шторм бессилен перед этим Непобедимым сном, возникшим над водой. Всё создал человек, веселый и умелый,— Площадки для детей, и этих вышек строй, И нефтесборный пункт, розарий ало-белый, И ночью — фонари с их световой игрой. Со всей родной земли тут труженики были, На двадцати восьми здесь пели языках, Здесь Нефтяные Камни говорили О чуде, что останется в веках. Родные всех знамена окрыляли, Что было — было общею судьбой, По-братски труд и славу разделяли, По-ленински дружили меж собой! Много видел я на свете и построек знаменитых, И того, что сотворили золотые мастера,— Первый в мире свайный город, прямо в море мне открытый, Возвышался над обычным, как волшебная гора! Шли сюда мы на пароме несколько часов — не боле, А попали в мир особый, напоенный красотой, Вот что можно сделать сильной человеческою волей, Самым дерзким вдохновеньем, самой доброю мечтой. Победитель вахты в море здесь бросает розы просто, По традиции бросает, как красавице цветы, Потому что он, как этот город-чудо, город-остров, Как с нефтяником, он с морем стал по-дружески — на «ты». Нефтяных дел мастер старый трудится неутомимо, Уже власть его над морем для него не торжество, И по дну его в скафандре он пройдет невозмутимо, Посмотреть на дно морское, на морское божество! Я был в толпе, приплывшей на пароме, Из самых разных стран приехали они, Их поражало всё на улице и в доме, Надолго их сердца запомнят эти дни. На Нефтяных Камнях они всему дивились: И вышкам, и газонам, и волнам, — Мы обелиску низко поклонились — Первопроходцам, подвига сынам. По эстакадам шли мы вереницей Между домов жилых и мастерских, И гости жадно всматривались в лица Мужчин и женщин, окружавших их. И любовались в море вышкой строгой, Не верили, что как корабль живет, Что, кончив труд, она поднимет ноги И, как шасси, сложив их, поплывет. Гостей восторг с камней как будто поднял, О всем, что здесь пришлось им пережить, И обо всем, что видели сегодня, С захлебом дома будут говорить… …Встала женщина-нефтяник, говорила так толково И о книгах, и о жизни, и о женщинах, о том, Что они гордятся — славный подвиг Вали Терешковой, Он на всей планете нашей человечеству знаком. Я взглянул на город-остров, на его сцепленье строек, И грядущего предвестье вдруг пронизало меня: А не так ли в свое время будут космоса герои Собирать по звеньям остров, полный жизни и огня? Будут в космосе рождаться эти станции, как в море, И возникнет Космос-остров — собиратель кораблей, Не предчувствие ли это, на морском сейчас просторе Вдруг почувствовать дыханье тех космических полей? …Было звездно, и паром, оставив Камни, плыл в Баку неудержимо, И

кончалася поездка в мир, который создал век, Век решительный и зримый, высшей правдою палимый, И согласный с этой правдой наш советский человек. Мне хотелось напоследок, под парома ход незримый, Прежде чем войду я в сон, Нефтяные вспомнить Камни с их трудом неповторимым И отдать Азербайджану самый искренний, сердечный, благодарственный поклон! 1975

СТИХОТВОРЕНИЯ,

НЕ ВОШЕДШИЕ В ОСНОВНОЕ СОБРАНИЕ

ИЗ РАННИХ СТИХОТВОРЕНИЙ

408. «Ты мне нравишься больше собаки…»

Ты мне нравишься больше собаки, Но собаку я больше люблю. Разделять ты привыкла со всяким И дорогу и душу свою. Я и пес — мы суровы и цельны И свободы не дарим — возьми, Охранял он мой сон колыбельный, Я его охраню пред людьми. Много рук твои руки встречали, Но приходишь ты с ласкою вновь, Как же, лаской тебе отвечая, Не ответить ему на любовь? 1919

409. ЗЕМЛЯ

Верть и круть, и кресты и гусли, Колокольный и брашный край, Буйность, жалость, бесстыдство, грусть ли, Лётом кречета через рай. Закрутиться, забыться, биться… За селом взмывает село. Эй, куда ты, не зверь, не птица? Чьим огнем тебя, Русь, сожгло? Закружило амвон кружалом, Всем мужьям живая жена, Жизни мало, и силы мало — Всё сначала, и всё до дна! <1919>

410. ДАВИД

…Марата нет… Париж перетолпился у окна. «Художник, ты позолотишь нам горе, Он с нами жил, оставь его для нас» — И смерть Давид надменно переспорил. Зелено-синий мягкий карандаш Уже с лица свинцового не стравишь, Но кисть живет, но кисть поет: «Отдашь! Того возьмешь, но этого оставишь!» Но смолкнул крик и шепот площадей… Триумф молчанья нестерпимо жуток. «Какую плату хочет чудодей?» — «Я спать хочу, без сна я трое суток». Он говорит, усталость раздавив, Но комиссары шепчутся с заботой: «Добро тебе, но, гражданин Давид, Зачем рука убийцы патриота?» «Шарлотта — неразумное дитя, И след ее с картины мною изгнан, Но так хорош блеск кости до локтя, Темно-вишневой густотой обрызган». 1919

411. ПУШКА

Арнольду Пек-Аменшильду

Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза, Лоскутья умирающей крапивы На колесе, сползающем назад. Трясется холм от ужаса, как карлик, Услышавший циклопью болтовню, И скоро облачной не хватит марли На перевязки раненому дню. Циклопом правит мальчик с канарейку, Он веселей горящего куста, Ударную за хвост он ловит змейку, Поймает — и циклоп загрохотал. И оба так дружны и так согласны, Что, кончив быть горластым палачом, Когда его циклопий глаз погаснет — Он мальчика сажает на плечо. И лошади их тащат по откосу — Бездельников — двумя рядами пар, И мальчик свертывает папиросу, Кривую, как бегущая тропа. 1920

412. ЛАВКА

За ледяным стеклом зеленым Блеск сахарного, сладкого песка, И пахнет старым, высушенным кленом Прилавка гладкая доска. Кровавощекие томаты с полки На караваи хлебные глядят, И солнечные быстрые иголки Кули с мукой и солью серебрят. В углу святую строгую ресницу Пророк в лампадный пламень уронил, А за прилавком гладит поясницу Рука с узлами крепкосвитых жил. Неиссякаемы мешки и банки, Бессмертна хлебная теплота, Столетий громыхающие танки С окна не сгонят спящего кота! Лишь пламень побуреет у лампадки Да жилы загустеют на руке, Но вечен обруч огуречной кадки И пауки на темном потолке. Блаженные бродяги перекрестков, Чьи души — всем открытая сума, Рассыплют на негнущиеся доски За корку хлеба — золотые блестки, Пыль мудрую пытливого ума, Чтоб в бурями изрезанные лица Взглянул покой расчетливый скупца, Струящийся сквозь зубы и ресницы С божественно-дубового лица. 1920

413. «Товарищ милый и безрассудный…»

Товарищ милый и безрассудный, Разве не весело, что мы вдвоем? И дни легкоглазы, и ночи нетрудны, Когда мы странствуем и поем. Узлы дорог всё туже и туже, Но тебя не оставлю ветрам и дождям. Нет! Голод и зной, и ночлег и ужин, И улыбки и стоны — всё пополам. Мы оба горды, но ты справедливей, И глаза у тебя как добрый цветок, Мои волосы жестче и руки ленивей, И — прости — я почти со всеми жесток. Так наши жизни растут и крепнут — Всё больше правды, всё меньше снов, Когда же люди совсем ослепнут, Они скажут, что ты и я — одно. 11 декабря 1920

414. НАСЛЕДИЕ

Хрустят валежником трущоб медведи, Обсасывая с лапы кровь и мед; У нас от солнца, от вина и меди Звенящих жил, качаясь, мир плывет. Вскочить, отдавливая ноги спящих И женщин спутанные волоса, — Зовут, зовут угаром дымным чащи Сквозь прадедов глухие голоса. Шатаясь, мы коней бесцветных вьючим, Сшибаем топорами ворота, И ветер стонет под ногой могучей, Отскакивая зайцем вдоль куста. Берложий бой, где в хрипоте упорной Душа ломает кости и ревет, Не избежать мне этой правды черной, Косматых лап, впитавших кровь и мед? 1920