Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

8. ЧАС ТИШИНЫ

Настала тишина, Не шелохнется нива, Не плещется волна, И не трепещет ива. И братья муравьи, И наши сестры пчелы, Верша дела свои, Прервали труд тяжелый. Ну, просто тишину Природа предписала, В ее чудес страну Пока проникли мало. Не знаем мы пока, Что в ульях пчелам снится, Какие там века? Какие летописцы? Всё стихло, может быть, Перед землетрясеньем, И всех предупредить Должна в своих владеньях. Мы в этом не сильны, И нам гордиться нечем. Есть время тишины И в жизни человечьей. Ждет

мир, в тиши влачась, В безвыходном покое, — Что дал нам этот час: Открытье мировое? Иль музыкальный шквал? Поэмы чудо-строфы? Иль сердце мира сжал Пред новой катастрофой? 1967 или 1968

9. МАКИ

Уже флоксы стали лиловее. Маки, маки, я всегда готов Видеть вас на поздней ассамблее С летом расстающихся цветов. Вы, как реки, льетесь по пустыне, Север наш дает вам свой приют, На Луне, как выяснилось ныне, Никакие маки не цветут. Я люблю вас, полноцветных, крепких, С криком ваших разноцветных ртов, Предо мной встаете вы как слепки С лучших чувств, принявших вид цветов. В маках розовых с оборкой белой — Что-то от веселых танцовщиц, В маках желтых — прелесть онемелых От восторга славок-небылиц. Белые — как дети белой ночи, Легкий пламень, снежный полусон. Только в алых песня видеть хочет Алость губ и алый шелк знамен. Потому что смертного порою, Облетев, покроют наяву, Точно кровью павшего героя, Лепестками алыми траву. Между 1967 и 1969

10. СИРЕНА ВАРШАВЫ

Та ночь была какой-то рваной, Всё громыхало, всё неслось, Всё было как на дне вулкана, И всё Варшавою звалось. Тьма, что над городом нависла, И в ней трубы охрипший вой, И эта вспененная Висла, И дождь, и ветер буревой. Продлись всё это чуть подольше — Меня б смело с лица земли, Раз ночь все духи старой Польши В свой танец бури вовлекли. Когда вся адская арена Взыграла в ярости двойной, Сама варшавская Сирена Простерла щит свой надо мной. И я увидел меч взнесенный, Глаза, чей взгляд в меня проник, Смотрел со страстью полусонной В ее меняющийся лик. Так в жизнь мою вошла такою, Какой предстала в час ночной, С какой-то гордою тоскою И с новой радостью земной. И с той поры всегда в Варшаве, Когда по городу брожу, Свой путь куда бы ни направил, К волшебной Деве прихожу. И вспоминаю, злой и хмурый, О том, как жизнь была черна, О том, с какой смертельной бурей Однажды встретилась она. Встав из руин столицы бывшей, Всем стала вдвое дорога, Как гений города, хранивший И меч и пламя очага. И каждый раз, пускай мгновенно, Запоминая этот миг, Не просто вижу лик Сирены — Судьбы меняющийся лик. 1969

11. СОН

Американской даме снился сон: Руина на руину громоздится, Над ней в пожарах черный небосклон, Она бежит и негде ей укрыться. Сын перед ней, ее любовь, — и вот Весь побелел от боли и от страха, Струей напалма перечеркнут рот Красивого парнишки из Айдахо. Несчастная проснулась с воплем мать, Молитву шепчет серыми губами, А телевизор ей дает опять Последнюю бомбежку во Вьетнаме. Опять напалмом перечеркнут рот, Руина на руину громоздится, Покоя дама больше не найдет — И черный рот ей будет вечно сниться. 1969

12. «Опять стою на мартовской поляне…»

Опять стою на мартовской поляне, Опять весна — уж им потерян счет, И в памяти, в лесу воспоминаний, Снег оседает, тает старый лед. И рушатся, как ледяные горы, Громады лет, вдруг превращаясь в сны, Но прошлого весенние просторы Необозримо

мне возвращены. Вновь не могу я вдоволь насмотреться На чудеса воскресших красок дня, Вернувшись из немыслимого детства, Бессмертный грач приветствует меня! Мы с ним идем по солнечному склону, На край полей, где, как судьба, пряма, Как будто по чужому небосклону, Прошла заката рдяная кайма. 1967

13. ДЕТИ МИРА

Чья там бродит тень незримо, От беды ослепла? Это плачет Хиросима В облаках из пепла. Чей там голос в жарком мраке Слышен исступленный? Это плачет Нагасаки На земле сожженной. В этом плаче и рыданье Никакой нет фальши, Мир весь замер в ожиданье: «Кто заплачет дальше?» Дети мира, день не розов, Раз по всей планете Бродит темная угроза. Берегитесь, дети! 1969

14. У КОСТРА

У костра в саду, после прогулки, Задремав, увидел: я в горах, Будто я сижу за старым Гулом, У ночного сванского костра. На зеленой маленькой поляне — Перед ней встает, как призрак, лед — Тень большая Миши Хергиани [57] По стене по Ушбинской идет. Искры блещут, по горе маячат, Точно ночи скальная тоска, Точно все снега беззвучно плачут, Вздох лавин ловя издалека. Камнепад разрушил ревом грома Тишину приснившихся громад, Смёл он сванский мой костер знакомый, Что горел так много лет назад. Сонную смахнул с лица я одурь, А в саду костер — как слюдяной, Тих и мал, мои зато уж годы Выше сосен встали надо мной. 1969

57

Мировой чемпион альпинизма Миша Хергиани погиб в Итальянских Альпах летом 1969 года.

15. «Сейчас берут в полет, как чудо, быстрый…»

Сейчас берут в полет, как чудо, быстрый, Космический походный рацион,— При мне в трамвай садились с любопытством, Чтобы освоить, как аттракцион. И видел я у ипподрома, каюсь, Где каждый от волнения потел, Как первый летчик, с треском, трепыхаясь, Вдоль над забором гордо пролетел. Потом кино с толпой героев пылкой, И онемевший от восторга зал, И радио… Счастливый, как в копилку, Так чудо я за чудом собирал. Я был школяр, и, молвить не к обиде, Уж новый век навстречу, как гора, И там школяр, когда придет пора, Что нового такой школяр увидит, Что поразит, как чудо, школяра В век двадцать первый?.. <1969>

16. «Наш век пройдет. Откроются архивы…»

Наш век пройдет. Откроются архивы, И всё, что было скрыто до сих пор, Все тайные истории извивы Покажут миру славу и позор. Богов иных тогда померкнут лики, И обнажится всякая беда, Но то, что было истинно великим, Останется великим навсегда. 1969

17. ДЕНЬ СТРАНЫ

Леса пропалывают самолеты, Чтоб уничтожить мусор и гнилье, Летит пчела — наполнить улья соты, Рыбак уходит в плаванье свое. Идут комбайны, поле убирая, Вступает в строй листопрокатный стан, Горят фонтаны газа, не сгорая, И теплоход выходит в океан. Спартакиада флаги поднимает, Чеканщик оживляет серебро, Подземной трассой, что во тьме сверкает, Гордится вновь московское метро. Вчерашний день причислен к жизни древней, О всем другом уже идет рассказ, Над всем, что видим в городе, в деревне, Лежит Советов ленинский наказ. Вся жизнь гудит, блистает и трепещет, А там, всему живущему назло, За рубежом оно шумит зловеще, Враждебных станций радиокрыло. Да, там полвека злобу не тушили. О, если бы нам дали мирно жить, На пользу мира что бы мы свершили, Что мир без нас не мог бы сам свершить! 1969