Стихотворения о любви

Асадов Эдуард Аркадьевич

1973

Дружеский совет

Когда ты решишься в любви открыться Однажды и навсегда, Возможно, вначале она смутится И сразу не скажет: «Да». Ну что же, не надо обид и вздохов! Тут только не спорь и жди. Смущение — это не так уж плохо, Все главное — впереди! И вряд ли всерьез что-то будет значить, Когда на твои слова Она вдруг потупится и заплачет Иль даже сбежит сперва. Ведь слезы такие звучат, наверно, Как пение соловья. Слезы, ей-богу, совсем не скверно, Считай, что она — твоя! А впрочем, бывает и невезенье, Когда прозвучит ответ На фразы, полные восхищенья, Сурово и горько: «Нет!» И все-таки, если не потеряться, А снова идти вперед, Если надеяться, добиваться, Быть сильным и нежным, то, может статься, Счастье еще придет. Но, если ничто ее не встревожит И с милою простотой Она тебе дружбу свою предложит, Вот тут даже Бог тебе не поможет, Простись и ступай домой!

1973

Оценка любви

Он в гости меня приглашал вчера: — Прошу по-соседски, не церемониться! И кстати, я думаю, познакомиться Вам с милой моею давно пора. Не знаю, насколько она понравится, Да я и не слишком ее хвалю. Она не мыслитель и не красавица. Такая, как сотни. Ничем не славится. Но я, между прочим, ее люблю! Умчался

приветливый мой сосед, А я вдруг подумал ему вослед: Не знаю, насколько ты счастлив будешь, Много ль протянется это лет И что будет дальше. Но только нет, Любить ты, пожалуй, ее не любишь… Ведь если душа от любви хмельна, То может ли вдруг человек счастливый Хотя бы помыслить, что вот она Не слишком-то, кажется, и умна, И вроде не очень-то и красива. Ну можно ли жарко мечтать о ней И думать, что милая, может статься, Ничем-то от сотен других людей Не может, в сущности, отличаться?! Нет, если ты любишь, то вся она, Бесспорно же, самая романтичная, Самая-самая необычная, Ну словно из радости соткана. И в синей дали, и в ненастной мгле Горит она радугой горделивою, Такая умная и красивая, Что равных и нету ей на земле!

1973

О смысле жизни

— В чем смысл твоей жизни? — меня спросили. — Где видишь ты счастье свое, скажи? — В сраженьях, — ответил я, — против гнили И в схватках, — добавил я, — против лжи! По-моему, в каждом земном пороке, Пусть так или сяк, но таится ложь. Во всем, что бессовестно и жестоко, Она непременно блестит, как нож. Ведь все, от чего человек терзается, Все подлости мира, как этажи, Всегда пренахальнейше возвышаются На общем фундаменте вечной лжи. И в том я свое назначенье вижу, Чтоб биться с ней каждым своим стихом, Сражаясь с цинизма колючим льдом, С предательством, наглостью, черным злом, Со всем, что до ярости ненавижу! Еще я хочу, чтоб моя строка Могла б, отверзая тупые уши, Стругать, как рубанком, сухие души До жизни, до крохотного ростка! Есть люди, что, веря в пустой туман, Мечтают, чтоб счастье легко и весело Подсело к ним рядом и ножки свесило: Мол, вот я, бери и клади в карман! Эх, знать бы им счастье совсем иное: Когда, задохнувшись от высоты, Ты людям вдруг сможешь отдать порою Что-то взволнованное, такое, В чем слиты и труд, и твои мечты. Есть счастье еще и когда в пути Ты сможешь в беду, как зимою в реку, На выручку кинуться к человеку, Подставить плечо ему и спасти. И в том моя вера и жизнь моя. И, в грохоте времени быстротечного, Добавлю открыто и не тая, Что счастлив еще в этом мире я От женской любви и тепла сердечного… Борясь, а не мудрствуя по-пустому, Всю душу и сердце вложив в строку, Я полон любви ко всему живому: К солнцу, деревьям, к щенку любому, К птице и к каждому лопуху! Не веря ни злым и ни льстивым судьям, Я верил всегда только в свой народ. И, счастлив от мысли, что нужен людям, Плевал на бураны и шел вперед. От горя — к победам, сквозь все этапы! А если летел с крутизны порой, То падал, как барс, на четыре лапы И снова вставал и кидался в бой. Вот то, чем живу я и чем владею: Люблю, ненавижу, борюсь, шучу. А жить по-другому и не умею, Да и, конечно же, не хочу!

1973

Итог

Да, вы со мною были нечестны. Вы предали меня. И, может статься, Не стоило бы долго разбираться, Нужны вы мне теперь иль не нужны. Нет, я не жажду никакой расплаты! И, как ни жгут минувшего следы, Будь предо мной вы только виноваты, То это было б полбеды. Но вы, с душой недоброю своей, Всего скорее, даже не увидели, Что вслед за мною ни за что обидели Совсем для вас неведомых людей. Всех тех, кому я после встречи с вами, Как, может быть, они ни хороши, Отвечу не сердечными словами, А горьким недоверием души.

1973

Женский секрет

У женщин недолго живут секреты. Что правда, то правда. Но есть секрет, Где женщина тверже алмаза. Это: Сколько женщине лет?! Она охотней пройдет сквозь пламя Иль ступит ногою на хрупкий лед, Скорее в клетку войдет со львами, Чем возраст свой правильно назовет. И если задумал бы, может статься, Даже лукавейший Сатана В возрасте женщины разобраться, То плюнул и начал бы заикаться. Картина была бы всегда одна: В розовой юности между женщиной И возрастом разных ее бумаг Нету ни щелки, ни даже трещины. Все одинаково, — шаг в шаг. Затем происходит процесс такой (Нет, нет же! Совсем без ее старания): Вдруг появляется «отставание», Так сказать, «маленький разнобой». Паспорт все так же идет вперед, А женщину вроде вперед не тянет: То на год от паспорта отстает, А то переждет и на два отстанет… И надо сказать, что в таком пути Она все больше преуспевает. И где-то годам уже к тридцати, Смотришь, трех лет уже не найти, Ну словно бы ветром их выметает. И тут, конечно же, не поможет С любыми цифрами разговор. Самый дотошнейший ревизор Умрет, а найти ничего не сможет! А дальше ни сердце и ни рука Совсем уж от скупости не страдают. И вот годам уже к сорока Целых пять лет, хохотнув слегка, Загадочным образом исчезают… Сорок! Таинственная черта. Тут всякий обычный подсчет кончается, Ибо какие б ни шли года, Но только женщине никогда Больше, чем сорок, не исполняется! Пусть время куда-то вперед стремится И паспорт, сутулясь, бредет во тьму, Женщине все это ни к чему. Женщине будет всегда «за тридцать». И, веруя в вечный пожар весны, Женщины в битвах не отступают. «Техника» нынче вокруг такая, Что ни морщинки, ни седины! И я никакой не анкетой мерю У женщин прожитые года. Бумажки — сущая ерунда, Я женской душе и поступкам верю. Женщины долго еще хороши, В то время как цифры бледнеют раньше. Паспорт, конечно, намного старше, Ибо у паспорта нет души. А если вдруг кто-то, хотя б тайком, Скажет, что может увянуть женщина, Плюньте в глаза ему, дайте затрещину И назовите клеветником!

1973

Кольца и руки

Нашим недругам

На правой руке золотое кольцо Уверенно смотрит людям в лицо. Пусть не всегда и счастливое, Но все равно горделивое. Кольцо это выше других колец И тайных волнений чужих сердец. Оно-то отнюдь не тайное, А прочное, обручальное! Чудо свершается и с рукой: Рука будто стала совсем другой, Отныне она спокойная, Замужняя и достойная. А если, пресытившись иногда, Рука вдруг потянется «не туда», Ну что ж, горевать не стоит, Кольцо от молвы прикроет. Видать, для такой вот руки кольцо К благам единственное крыльцо, Ибо рука та правая С ним и в неправде правая. На левой руке золотое кольцо Не так горделиво глядит в лицо. Оно скорее печальное, Как бывшее обручальное. И женская грустная эта рука Тиха, как заброшенная река: Ни мелкая, ни многоводная, Ни теплая, ни холодная. Она ни наивна и ни хитра И к людям излишне порой добра, Особенно к «утешителям», Ласковым «навестителям». А все, наверное, потому, Что смотрит на жизнь свою, как на тьму. Ей кажется, что без мужа Судьбы не бывает хуже. И жаждет она, как великих благ, Чтоб кто-то решился на этот шаг, И,

чтобы кольцо по праву ей, Сняв с левой, надеть на правую. А суть-то, наверно, совсем не в том, Гордиться печатью или кольцом, А в том, чтоб союз сердечный Пылал бы звездою вечной! Вот именно: вечной любви союз! Я слов возвышенных не боюсь. Довольно нам, в самом деле, Коптить где-то еле-еле! Ведь только с любовью большой навек Счастливым может быть человек, А вовсе не ловко скованным Зябликом окольцованным. Пусть брак этот будет любым, любым: С загсом, без загса ли, но таким, Чтоб был он измен сильнее И золота золотее! И надо, чтоб руки под стук сердец Ничуть не зависели от колец, А в бурях, служа крылами, Творили бы счастье сами. А главное в том, чтоб, храня мечты, Были б те руки всегда чисты В любом абсолютно смысле И зря ни на ком не висли!

1973

Веронике Тушновой и Александру Яшину

Сто часов счастья, чистейшего, без обмана… Сто часов счастья! Разве этого мало? В. Тушнова

Я не открою, право же, секрета, Коль гляну в ваши трепетные дни. Вы жили, как Ромео и Джульетта, Хоть были втрое старше, чем они. Но разве же зазорна иль позорна В усталом сердце брызнувшая новь?! Любви и впрямь «все возрасты покорны», Когда придет действительно любовь! Бывает так: спокойно, еле-еле Живут, как дремлют в зиму и жару. А вы избрали счастье. Вы не тлели, Вы горячо и радостно горели, Горели, словно хворост на ветру. Пускай бормочет зависть, обозлясь, И сплетня вслед каменьями швыряет. Вы шли вперед, ухабов не страшась, Ведь незаконна в мире только грязь, Любовь же «незаконной» не бывает!.. Дворец культуры. Отшумевший зал. И вот мы трое, за крепчайшим чаем. Усталые, смеемся и болтаем. Что знал тогда я? Ничего не знал. Но вслушивался с легким удивленьем, Как ваши речи из обычных слов Вдруг обретали новое значенье, И все — от стен до звездного круженья — Как будто говорило про любовь! Да так оно, наверное, и было. Но дни у счастья, в общем, коротки. И, взмыв в зенит и исчерпав все силы, Она, как птица, первой заплатила За «сто часов» блаженства и тоски… А в зимний вечер, может, годом позже Нас с ним столкнул людской водоворот. И, сквозь беседу, ну почти что кожей Я чувствовал: о, как же непохожи Два человека — нынешний и тот. Всегда горячий, спорщик и боец, Теперь, как в омут, погруженный в лихо, Брел, как во сне, потерянный и тихий, И в сердце вдруг, как пуля: «Не жилец!..» Две книги рядом в комнатной тиши… Как два плеча, прижатые друг к другу. Две нежности, два сердца, две души, И лишь любовь одна, как море ржи, И смерть одна, от одного недуга… Но что такое смерть или бессмертье?! Пусть стали тайной и она и он, И все же каждый верен и влюблен И посейчас, и за чертою смерти! Две книги рядом, полные тепла, Где в жилах строк — упругое биенье. Две книги рядом, будто два крыла, Земной любви — живое продолженье. Я жал вам руки дружески не раз, Спеша куда-то в городском трезвоне, И вашу боль, и бури ваших глаз — Все ваше счастье, может, в первый раз, Как самородок, взвесил на ладони. И коль порой устану от худого, От чьих-то сплетен или мелких слов, Махну рукой и отвернусь сурово. Но лишь о вас подумаю, как снова Готов сражаться насмерть за любовь!

1973

Виновники

В час, когда мы ревнуем и обиды считаем, То, забавное дело, кого мы корим? Мы не столько любимых своих обвиняем, Как ругаем соперников и соперниц браним. Чем опасней соперники, тем бичуем их резче, Чем дороже нам счастье, тем острее бои, Потому что ругать их, наверное, легче, А любимые ближе и к тому же свои. Только разве соперники нам сердца опаляли И в минуты свиданий к нам навстречу рвались? Разве это соперники нас в любви уверяли И когда-то нам в верности убежденно клялись?! Настоящий алмаз даже сталь не разрубит. Разве в силах у чувства кто-то выиграть бой? Разве душу, которая нас действительно любит, Может кто-нибудь запросто увести за собой?! Видно, всем нам лукавить где-то чуточку свойственно И соперников клясть то одних, то других, А они виноваты, в общем, больше-то косвенно, Основное же дело абсолютно не в них! Чепуха — все соперницы или вздохи поклонников! Не пора ли быть мудрыми, защищая любовь, И метать наши молнии в настоящих виновников?! Вот тогда и соперники не появятся вновь!

1974

О славе Родины

Сколько раз над моей страною Била черным крылом война. Но Россия всегда сильна, Лишь крепчала от боя к бою! Ну, а если ни злом, ни горем Не сломить ее и не взять, То нельзя ли в лукавом споре Изнутри ее «ковырять»? И решили: — Побольше наглости! Для таких, кто на слякоть падки, Подливайте фальшивой жалости, Оглупляйте ее порядки. Ну а главное, ну а главное (Разве подлость не путь к успеху?!), На святое ее и славное — Больше яда и больше смеха! Пусть глупцы надорвут животики, Плюнув в лица себе же сами! И ползут по стране ужами Пошловатые анекдотики. До чего же выходит здорово, Не история, а игра: Анекдотики про Суворова, Про указы царя Петра. Тарахтит суесловье праздное И роняет с гнилым смешком То о Пушкине штучки разные, То скабрезы о Льве Толстом. И, решив, что былое пройдено, Нынче так уже разошлись, Что дошли до героев Родины, До Чапаева добрались. Будто был боевой начдив, Даже молвить-то странно, жаден. Неразумен-то и нескладен, И, смешнее того, — труслив. Это он-то — храбрец и умница! (Ах ты, подлый вороний грай!) Это гордость-то революции! Это светлый-то наш Чапай! И не странно ль: о славе Родины Не смолкает визгливый бред, А о Фордах иль, скажем, Морганах Анекдотов как будто нет… Впрочем, сколько вы там ни воете И ни ржете исподтишка, Вы ж мизинца его не стоите, Даже просто его плевка! Что от вас на земле останется? Даже пыли и то не будет! А ему будут зори кланяться! А его будут помнить люди! И в грядущее, в мир просторный Будет вечно, сражая зло, Мчаться вихрем он в бурке черной С острой шашкою наголо!

1974

Позднее счастье

Хотя чудес немало у земли, Но для меня такое просто внове, Чтоб в октябре однажды в Подмосковье Вдруг яблони вторично зацвели! Горя пунцово-дымчатым нарядом, Любая роща — как заморский сад: Весна и осень будто встали рядом, Цветут цветы, и яблоки висят. Весна и осень, солнце и дожди, Точь-в-точь посланцы Севера и Юга. Как будто ждут, столкнувшись, друг от друга Уступчивого слова — проходи! Склонив к воде душистые цветы, В рассветных брызгах яблоня купается. Она стоит и словно бы смущается Нагрянувшей нежданно красоты: — Ну что это такое в самом деле! Ведь не девчонка вроде бы давно, А тут перед приходами метели Вдруг расцвела. И глупо и смешно! Но ветер крикнул: — Что за ерунда! Неужто мало сделано тобою?! При чем тут молода — немолода? Сейчас ты хороша как никогда, Так поживи красивою судьбою! Взгляни, как жизнь порою отличает: В пушисто-белом празднике цветов Багряный жар пылающих плодов… Такого даже молодость не знает! Тебя терзали зной и холода, Кому ж, скажи, еще и погордиться?! Вглядись смелее в зеркало пруда, Ну разве ты и вправду не царица?! Так прочь сомненья! Это ни к чему. Цвети и смейся звонко и беспечно! Да, это — счастье! Радуйся ему. Оно ведь, к сожаленью, быстротечно…