Музыкант играл на скрипке — я в глаза ему глядел.Я не то чтоб любопытствовал — я по небу летел.Я не то чтобы от скуки — я надеялся понять,как умеют эти руки эти звуки извлекатьиз какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил,из какой-то там фантазии, которой он служил?Да еще ведь надо пальцы знать к чему прижать когда,чтоб во тьме не затерялась гордых звуков череда.Да еще ведь надо в душу к нам проникнуть и поджечь…А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?Счастлив дом, где пенье скрипки наставляет нас на путьи вселяет в нас надежды… Остальное как-нибудь.Счастлив инструмент, прижатый к угловатому плечу,по чьему благословению я по небу лечу.Счастлив тот, чей путь недолог, пальцы злы,
смычок остер,музыкант, соорудивший из души моей костер.А душа, уж это точно, ежели обожжена,справедливей, милосерднее и праведней она.
Песенка о молодом гусаре
Грозной битвы пылают пожары,и пора уж коней под седло.Изготовились к схватке гусары:их счастливое время пришло.Впереди — командир, на нем новый мундир,а за ним — эскадрон после зимних квартир.А молодой гусар, в Амалию влюбленный,он всё стоит пред ней коленопреклоненный.Все погибли в бою. Флаг приспущен.И земные дела не для них.И летят они в райские кущина конях на крылатых своих.Впереди — командир, на нем рваный мундир,а за ним — тот гусар покидает сей мир.Но чудится ему: по-прежнему влюбленныйон всё стоит пред ней коленопреклоненный.Вот иные столетья настали,и несчетно воды утекло,и давно уже нет той Амальи,и в музее пылится седло.Позабыт командир — дам уездных кумир.Жаждет новых потех просвещенный наш мир.А юный тот гусар, в Амалию влюбленный,он всё стоит пред ней коленопреклоненный.
Памяти брата моего Гиви
На откосе, на обрывенашей жизни удалойты не удержался, Гиви,стройный, добрый, молодой.Кто столкнул тебя с откоса,не сказав тебе «прощай»,будто рюмочку — с подноса,будто вправду невзначай?Мы давно отвоевали.Кто же справился с тобой?Рок ли, время ли, молва ли,вождь ли, мертвый и рябой?Он и нынче, как ни странно —похоронен и отпет, —усмехается с экрана,а тебя в помине нет.Стих на сопках Магаданалай сторожевых собак,но твоя большая ранане рубцуется никак.И кого теперь с откосапо ранжиру за тобой?..Спи, мой брат беловолосый,стройный, добрый, молодой.
Дерзость, или разговор перед боем
— Господин лейтенант, что это вы хмуры?Аль не по сердцу вам наше ремесло?— Господин генерал, вспомнились амуры —не скажу, чтобы мне с ними не везло.— Господин лейтенант, нынче не до шашней:скоро бой предстоит, а вы всё про баб!— Господин генерал, перед рукопашнойзолотые деньки вспомянуть хотя б.— Господин лейтенант, не к добру всё это!Мы ведь здесь для того, чтобы побеждать…— Господин генерал, будет вам победа,да придется ли мне с вами пировать?— На полях, лейтенант, кровию политых,расцветет, лейтенант, славы торжество…— Господин генерал, слава для убитых,а живому нужней женщина его.— Черт возьми, лейтенант, да что это с вами!Где же воинский долг, ненависть к врагу?!— Господин генерал, посудите сами:я и рад бы приврать, да вот не могу…— Ну гляди, лейтенант, каяться придется!Пускай счеты с тобой трибунал сведет…— Видно, так, генерал: чужой промахнется,а уж свой в своего всегда попадет.
Примета
А. Жигулину
Если ворон в вышине —дело, стало быть, к войне,если дать ему кружить,если дать ему кружить —значит, всем на фронт иттить.Чтобы не было войны —надо ворона убить,надо ворона убить,чтобы ворона убить —надо ружья зарядить.А как станем заряжать, —всем захочется стрелять,а уж как стрельба пойдет,а уж как стрельба пойдет —пуля дырочку найдет.Ей не жалко никого,ей попасть бы хоть в кого —хоть в чужого, хоть в свово —лишь бы всех до одного.Во —
и боле ничего.Во — и боле ничего,во — и боле никого,во — и боле никого,кроме ворона того, —стрельнуть некому в него.
«Я выдумал музу иронии…»
Я выдумал музу ирониидля этой суровой земли.Я дал ей владенья огромные:пари, усмехайся, шали.Зевеса надменные дочери,ценя превосходство свое,каких бы там умниц ни корчили,не стоят гроша без нее.
«После дождичка небеса просторны…»
После дождичка небеса просторны,голубей вода, зеленее медь.В городском саду — флейты да валторны.Капельмейстеру хочется взлететь.Ах как помнятся прежние оркестры,не военные, а из мирных лет!Расплескалася в улочках окрестныхта мелодия… А поющих нет.С нами женщины. Все они красивы.И черемуха — вся она в цвету.Может, жребий нам выпадет счастливый:снова встретимся в городском саду.Но из прошлого, из былой печали,как ни сетую, как там ни молю,проливается черными ручьямиэта музыка прямо в кровь мою.
«Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик?..»
Ю. Киму
Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик?Едва твой гимн пространства огласит,прислушаться — он от скорбей излечит,а вслушаться — из мертвых воскресит.Какой струны касаешься прекрасной,что тотчас за тобой вступает хортаинственный, возвышенный и страстныйтвоих зеленых братьев и сестер?Какое чудо обещает скорослететь на нашу землю с высоты,что так легко, в сопровожденье хора,так звонко исповедуешься ты?Ты тоже из когорты стихотворной,из нашего бессмертного полка.Кричи и плачь. Авось твой труд упорныйпотомки не оценят свысока.Поэту настоящему спасибо,руке его, безумию егои голосу, когда, взлетев до хрипа,он неба достигает своего.
«Не сольются никогда зимы долгие и лета…»
Не сольются никогда зимы долгие и лета:у них разные привычки и совсем несхожий вид:Не случайны на земле две дороги — та и эта,та натруживает ноги, эта душу бередит.Эта женщина в окне в платье розового цветаутверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,потому что перед ней две дороги — та и эта,та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.Хоть разбейся, хоть умри — не найти верней ответа,и, куда бы наши страсти нас с тобой ни завели,неизменно впереди две дороги — та и эта,без которых невозможно, как без неба и земли.
«В день рождения подарок преподнес я сам себе…»
В день рождения подарок преподнес я сам себе.Сын потом возьмет, озвучит и сыграет на трубе.Сочинилось как-то так, само собоючто-то среднее меж песней и судьбою.Я сижу перед камином, нарисованным в углу,старый пудель растянулся под ногами на полу.Пусть труба, сынок, мелодию сыграет…Что из сердца вышло — быстро не сгорает.Мы плывем ночной Москвою между небом и землей.Кто-то балуется рядом черным пеплом и золой.Лишь бы только в суете не заигрался…Или зря нам этот век, сынок, достался?Что ж, играй, мой сын кудрявый, ту мелодию в ночи,пусть ее подхватят следом и другие трубачи.Нам не стоит этой темени бояться,но счастливыми не будем притворяться.
«В нашей жизни, прекрасной, и странной…»
В нашей жизни, прекрасной, и странной,и короткой, как росчерк пера,над дымящейся свежею ранойпризадуматься, право, пора.Призадуматься и присмотреться,поразмыслить, покуда живой,что там кроется в сумерках сердца,в самой черной его кладовой.Пусть твердят, что дела твои плохи,но пора научиться, поране вымаливать жалкие крохимилосердия, правды, добра.Но пред ликом суровой эпохи,что по-своему тоже права,не выжуливать жалкие крохи,а творить, засучив рукава.