Стихотворения

Зенкевич Михаил Александрович

1910

КАМНИ

Меж хребтов крутых плоскогорий Солнцем пригретая щель На вашем невзрачном просторе Нам была золотая купель. Когда мы — твари лесные — Пресмыкались во прахе ползком, Ваши сосцы ледяные Нас вскормили своим молоком. И сумрачный дух звериный, Просветленный крепким кремнем, Научился упругую глину Обжигать упорным огнем. Стада и нас вы сплотили В одну кочевую орду И оползнем в жесткой жиле Обнажили цветную руду. Вспоен студеным потоком, По расщелинам, сползшим вниз, Без плуга в болоте широком Золотился зеленый рис. И, вытянув голые гоги, С жиром от жертв на губах, Торчали гранитные боги, Иссеченные медью в горах. Но, бежав с родных плоскогорий, По

пустыням прогнав стада, В сырых низинах у взморий Мы воздвигли из вас города. И рушены древние связи, И, когда вам лежать надоест, Искрошив цементные мази, Вы сползете с исчисленных мест. И, сыплясь щебнем тяжелым, Черные щели жерла Засверкают алмазным размолом Золота, стали, стекла.

1910

МЕТАЛЛЫ

Дремали вы среди молчанья, Как тайну вечную, сокрыв Все, что пред первым днем созданья Узрел ваш огненный разлив. Но вас от мрака и дремоты Из древних залежей земли Мы, святотатцы-рудометы, Для торжищ диких извлекли. И, огнедышащие спруты, Вертите щупальцы машин И мерите в часах минуты, А в телескопах бег пучин. И святотатственным чеканом На отраженьях Божьей мглы Сверкают в золоте багряном Империй призрачных орлы. Но тяжелый грохот ваших песен Поет без устали о том, Что вы владык земли, как плесень, Слизнете красным языком; Что снова строгий и печальный Над хаосом огня и вод Дух — созидатель изначальный — Направит легкий свой полет!

ЯЩЕРЫ

О ящеры-гиганты, не бесследно Вы — детища подводной темноты — По отмелям, сверкая кожей медной, Проволокли громоздкие хвосты! Истлело семя, скрытое в скорлупы Чудовищных, таинственных яиц, — Набальзамированы ваши трупы Под жирным илом царственных гробниц. И ваших тел мне святы превращенья: Они меня на гребень вознесли, И мне владеть, как первенцу творенья, Просторами и силами земли. Я зверь, лишенный и когтей и шерсти, Но радугой разумною проник В мой рыхлый мозг сквозь студень двух отверстий Пурпурных солнц тяжеловесный сдвиг. А все затем, чтоб пламенем священным Я просветил свой древний, темный дух И на костре пред Богом сокровенным, Как царь последний, радостно потух; Чтоб пред Его всегда багряным троном, Как теплый пар, легко поднявшись ввысь, Подобно раскаленным электронам, Мои частицы в золоте неслись.

1911

МАХАЙРОДУСЫ

Корнями двух клыков и челюстей громадных Оттиснув жидкий мозг в глубь плоской головы, О махайродусы, владели сушей вы В третичные века гигантских травоядных. И толстокожие — средь пастбищ непролазных, Удабривая соль для молочайных трав, Стада и табуны ублюдков безобразных, Как ваш убойный скот, тучнели для облав. Близ лога вашего, где в сумрачной пещере Желудок страшный ваш свой красный груз варил, С тяжелым шлепаньем свирепый динотерий От зуда и жары не лез валяться в ил. И, видя, что каймой лилово-серых ливней Затянут огненный вечерний горизонт, Подняв двупарные раскидистые бивни, Так жалобно ревел отставший мастодонт. Гудел и гнулся грунт под тушею бегущей, И в свалке дележа, как зубья пил, клыки, Хрустя и хлюпая в кроваво-жирной гуще, Сгрызали с ребрами хрящи и позвонки. И ветром и дождем разрытые долины Давно иссякших рек, как мавзолей, хранят Под прессами пластов в осадках красной глины Костей обглоданных и выщербленных склад. Земля-владычица! И я твой отпрыск тощий, И мне назначила ты царственный удел, Чтоб в глубине твоей сокрытой древней мощи Огонь немеркнущий металлами гудел. Не порывай со мной, как мать, кровавых уз, Дай в танце бешеном твоей орбитной цепи И крови красный гул и мозга жирный груз Сложить к подножию твоих великолепий.

1911

ЧЕЛОВЕК

К светилам в безрассудной вере Все мнишь ты богом возойти, Забыв, что темным нюхом звери Провидят светлые пути. И мудр слизняк, в спираль согнутый, Остры без век глаза гадюк, И, в круг серебряный замкнутый, Как много тайн плетет паук! И разлагают свет растенья, И чует сумрак червь в норе… А ты — лишь силой тяготенья Привязан к стынущей коре. Но бойся дня слепого гнева: Природа первенца сметет, Как недоношенный из чрева Кровавый безобразный плод. И повелитель Вавилона, По воле Бога одичав, На кряжах выжженного склона Питался соком горьких трав. Стихии

куй в калильном жаре, Но духом, гордый царь, смирись И у последней слизкой твари Прозренью темному учись!

ДОРОЖНОЕ

Взмывают без усталости Стальные тросы жил,— Так покидай без жалости Места, в которых жил. Земля кружится в ярости И ты не тот, что был,— Так покидай без жалости Всех тех, кого любил. И детски шалы шалости И славы, и похвал,— Так завещай без жалости Огню все, что создал!

22 сентября 1935, по дороге из Коктебеля

Вот она, Татарская Россия

Вот она, Татарская Россия, Сверху — коммунизм, чуть поскобли… Скулы-желваки, глаза косые, Ширь исколесованной земли. Лучше бы ордой передвигаться, Лучше бы кибитки и гурты, Чем такая грязь эвакуации, Мерзость голода и нищеты. Плач детей, придавленных мешками. Груди матерей без молока. Лучше б в воду и на шею камень, Места хватит — Волга глубока. Над водой нависший смрадный нужник Весь загажен, некуда ступить, И под ним еще кому-то нужно Горстью из реки так жадно пить. Над такой рекой в воде нехватка, И глотка напиться не найдешь… Ринулись мешки, узлы… Посадка! Давка, ругань, вопли, вой, галдеж. Грудь в тисках… Вздохнуть бы посвободней… Лишь верблюд снесет такую кладь. Что-то в воду шлепнулось со сходней, Груз иль человек? Не разобрать. Горевать, что ль, над чужой бедою! Сам спасай, спасайся. Все одно Волжскою разбойною водою Унесет и засосет на дно. Как поладить песне тут с кручиной? Как тягло тягот перебороть? Резать правду-матку с матерщиной? Всем претит ее крутой ломоть. Как тут Правду отличить от Кривды, Как нащупать в бездорожье путь, Если и клочка газетной «Правды» Для цигарки горькой не свернуть?

9 ноября 1941, Чистополь

ПРОЩАНИЕ

Не забыть нам, как когда-то Против здания тюрьмы У ворот военкомата Целый день прощались мы. В Чистополе в поле чистом Целый день белым-бела Злым порсканьем, гиком, свистом В путь метелица звала. От озноба грела водка, Спиртом кровь воспламеня. Как солдатская молодка, Провожала ты меня. К ночи день крепчал морозом И закат над Камой гас, И на розвальнях обозом Повезли по тракту нас. На соломенной подстилке Сидя рядышком со мной, Ты из горлышка бутылки Выпила глоток хмельной. Обнялись на повороте: Ну, пора… Прости… Слезай… В темно-карей позолоте Зажемчужилась слеза. Вот и дом знакомый, старый, Забежать бы мне туда… Наши возчики-татары Дико гикнули: «Айда!» Покатился вниз с пригорка Утлых розвальней размах. Поцелуй последний горько Индевеет на губах. Знаю: ты со мной пошла бы, Если б не было детей, Чрез сугробы и ухабы В ухающий гул смертей. И не знаю, как случилось Или кто устроил так, Что звезда любви лучилась Впереди сквозь снежный мрак. В сердце бил сияньем колким, Серебром лучистых струй,— Звездным голубым осколком Твой замерзший поцелуй!

1942

НАД СЕВЕРНЫМ МОРЕМ

Над бурным морем Северным Сражались истребители, Стальные ястреба, В свинцовом ливне веерном — Вы видели? Вы видели?— И глохнула стрельба Над бурным морем Северным. Над бурным морем Северным, Над водными просторами Заглох воздушный бой. Как тучи, цугом траурным С бесшумными моторами Летят они гурьбой Над бурным морем Северным. Над бурным морем Северным Проносятся валькирии, Всех павших подобрав. Вы девам смерти все верны, Вы — званые на пире их. В Валгаллу путь кровав Над бурным морем Северным. Над бурным морем Северным Несутся истребители Быстрей сверхскоростных Кортежем черным траурным К Валгалловой обители В сверканьях расписных Над бурным морем Северным.

12 ноября 1940

Все прошлое нам кажется лишь сном

Все прошлое нам кажется лишь сном, Все будущее — лишь мечтою дальней, И только в настоящем мы живем Мгновенной жизнью, полной и реальной. И непрерывной молнией мгновенья В явь настоящего воплощены, Как неразрывно спаянные звенья,— Мечты о будущем, о прошлом сны.

20 декабря 1940