Стихотворения

Лурье Вера Осиповна

Маме

Хозяйки пронзительный голос Прорежет воскресный мой сон. А в детстве, на родине помню Исаакия праздничный звон! Я долго валяюсь в постели, Тоскливо до боли вставать, Которые мне надоели Вести разговоры опять. В столовой наверное мама Поссорилась снова с сестрой. Хорошая, милая знаю, Идти мне дорогой иной… Недаром я вспомнила детство, Декабрьский снежный покой… Устала, устала, устала. Мне трудно бороться с собой. Не

выдержать всех испытаний, Подъемы страшны и круты. Бессильным, бескрылым достигнуть, Достигнуть нельзя высоты. А руку никто не протянет. Быть может, случайно, в пути И тот, для кого все предам я, Столкнулся, чтоб снова уйти!

«Здесь в комнате игрушечной моей…»

Здесь в комнате игрушечной моей Я не могу ее назвать иною. Я в ней проплакала так много, дней, А лампа светит также надо мною! Простую мудрость я хочу познать, Как возлюбить не одного, а многих, И ничего не требуя, давать Без ревности, сомнений и тревоги. В Евангельи Спаситель нас учил, Чтоб не к другим, к себе мы были строги, Но если у меня не хватит сил, Тогда иные разыщу дороги, И я не знаю, будет ли предел… Заманят беспредельностью паденья. Пусть катятся тогда дней темных звенья. Одно из двух: свой каждому удел.

«Мне все равно — мы люди или тени…»

Мне все равно — мы люди или тени, Или приснился может быть наш век Кому-нибудь из древних поколений… Но я люблю, обняв твои колени, И время останавливая бег, Всю радость бытия познать в мгновенье. Мне все равно, где я теперь живу (Забыла даже на какой планете), Гранитный берег ли хранит Неву, Или на Литцензе играют дети. Но мы порвем запутанные сети, С тобою до конца тогда пойду. Твоя звезда с моею вместе светит. Я в это верю в песенном бреду.

БЕРЛИН 1923–1924

На перепутье

Обои в весенних цветах, Диван из зеленого плюша… Но что же за ними, и страх, Как тень пробирается в душу. Нет силы его побороть, Чтоб дух устремиться мог в вечность. К земле пригвожденная плоть Не может познать бесконечность. А сердце совсем о другом, О нем, о любимом, земном — Унять не умеет тревоги. Так я заблудилась в пути, Обратно не знаю дороги, Не знаю куда мне идти! Слова — опустевшие улья И образов нет. Как творить? Кругом деревянные стулья Да мыслей запутанных нить.

В церкви

С. П. Ремизовой-Довгелло

Здесь на чужбине больше и больней Я русское люблю богослуженье. Мне голоса поют в церковном пеньи, Поют, поют о родине моей. В снегу густом мелькает Мойка снова И на углу наш сероватый дом, Сарай, где на меня сходило слово, Когда дрова колола колуном… Вдруг вспомню детство, длинный год учебный. В гимназии осенние молебны, Квадратный класс с доскою на стене, Там Моховая светится в окне. Как хорошо, когда весь день отмечен Простою радостью, как хорошо, когда У алтаря мерцают свечи. Без слов молиться прихожу сюда.

За что!

Разве

я успела столько зла Причинить на этом берегу! Все, что было: силы и тепла, Все ему напрасно отдала. Господи, я больше не могу Биться, точно в замкнутом кругу! Мимо зимний проплывает день, Блестки фонарей легли в снегу. Наших встреч сама порвала нить. И нырнула — городская тень — В уличную пустоту бродить, Потеряв часам вечерним счет, Потушив сознание, вперед. Но осталось темное пятно Где-то в сердце, как его стереть, Чтобы завтра стало все равно, О чем песне утренней звенеть.

Желание

Все просто на Божьем свете Земля и небесная твердь. Герои, преступники, дети, Удел их — жизнь и смерть. Весна сменяется летом, Червонная осень зимой, Единая правда в этом Хочу быть тоже простой.

Ночь («Где-то играют фокстрот…»)

Где-то играют фокстрот Улица темная тянется. Сзади упорно идет, Верно преследует пьяница!.. Звяканье в сумке ключей… Несколько памятных дней, Прочее выдумка, бредни… Долго сидели в последний Вечер, глядели с тобой — Пламя в спиртовке мерцало. Ссора … Но этого мало, Чтобы я стала чужой! Ночь городская, бескрылая Гирей пудовой в груди. Все заклинанья забыла я. — Милый навстречу приди!

Болото

Дом стоит у самого болота. В окна дышит плесенью и мглой. Сходит рам тяжелых позолота, Раздается треск в стене глухой. Надо вырваться, бежать отсюда, Но кругом гигантские леса Не пускают, и бессильно чудо Мне послать молю я небеса. Точно в сказке пусть придет нежданный, Все равно архангел или вор, Унесет из плотного тумана В ту страну, где радостный простор, Где не пахнет ржавчиной осина И не квакает лягушек хор, И не манит тонкая трясина Заблудившийся в исканьях взор.

Ответ

Ты мне сказал: «не сотвори кумира, В себе самом источник бытия». А непослушная запела лира Все ту же милый песню про тебя. Люблю, люблю. Не отвергай, но слушай, Я не прошу венчального кольца, Ни нитью прежней свяжем тесно души, Чтоб одержать победу до конца! И ты придешь зажечь во мне лампаду Касанием горячих, сильных рук… Мне оправдания искать не надо: Я женщина и женщиной умру!

«В Шарлотенбурге мы теперь живем…»

В Шарлотенбурге мы теперь живем. В нем нет музеев и преданий милых, Одни асфальты серые кругом. Все улицы похожи друг на друга, Безмолвные, не слышится напев В них улиц старых севера Берлина. Безличные, казенные дома, Подземные, железные дороги. И каждый вечер душное кафе, В нем те же лица, те же разговоры. Как трудно здесь мне складывать стихи. И только ночью на большое небо, Усеянное звездами, взглянув, Я слышу строк неясное биенье И образов невоплощенных бег.