Стихотворения

Джойс Джеймс

Полные тайной боли глаза. Тканей голубизна. В бледно-зеленые небеса Тихо идет луна.

II (пер. Г. Шульпяков, 2000)

Вечерний сумрак — аметист — Уходит в синеву. И фонаря зеленый дым Стекает сквозь листву. Рояль старинный зазвучит Спокойно и легко. Над клавиш желтой

чередой Склоняется лицо. Ее движенья, мысли, взгляд Блуждают. Чистый лист исчезнет в темной синеве, Как в море — аметист.

III (пер. А. Казарновский, 1988)

Повсюду — тьма. Повсюду — тишина. Но где-то под беззвездным сводом ночи Трепещет все пронзительней и звонче Далекой арфы тонкая струна. О чем поет она? Она поет: «Любовь, ты посмотри, Дома и вещи, люди и природа — Все жаждет только одного: восхода. Скорей ворота настежь отвори Для ласточек зари. Мы молимся тебе, Любовь! Внемли»; И внемлет им Любовь в ночи безлунной. Так пусть не затихает голос струнный И там, в небесной огненной дали, И здесь, в глуши земли.

IV (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)

Запад стих, потемнев. Первой звезды восход. Льется чей-то напев Возле твоих ворот. И шепчешь ты в тишине: «О, кто там спешит ко мне?» Полно, это не тот Гость из далеких грез В час, когда ночь цветет, Песню тебе принес, Печаль свою затая… Любимая! Это — я!

XVIII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)

Послушай эту сказку, Любовь моя: Когда мужчину бросят Его друзья, Окажутся их клятвы Легки, как пух, И крадучись уходит Последний друг, Пусть женщина в пустыню К нему придет, Придет — и боль остынет, И он поймет, Что в мире все богатство — Он и Она, И — жить. И — губ касаться. И — тишина.

XXXII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)

Весь день лило. Но надо нам идти В измученный дождями сад, Где листья на дорожках памяти Холмами рыжими лежат. Скользят дорожки эти мокрые, Ах, вот бы привели они Туда, в ту даль, где снова мог бы я Найти тебя… ту ночь… те дни…

XXXIII (пер.

А. Казарновский, 1980-е гг.)

Ну что ж, давай пройдем опять По мокрым, вымершим лесам, И будем тихо вспоминать: «А помнишь, здесь…» «А помнишь, там…» Но чур без слез! Любовь была, Как мартовская синь, светла. Тот пестрый жулик на сосне Забарабанил по коре… Мы одиноки в тишине. Лишь ветры кружатся в игре. И шорох листьев вдруг затих. И осень похоронит их. Напевы птичьи не слышны. Уныло капает вода. Еще раз — вон у той сосны Обнимемся мы. Как тогда… И все пройдет. И боль пройдет. Уходит год. Уходит год.

XXXV (пер. А. Казарновский, 1988)

Я слышу шум воды, Глухие стоны, Призывы чаек Над пустыней сонной И ветра гул Тревожно монотонный. Проносится промозглый ветер Воя. Я слышу шум. Шум бродит над водою И день и ночь, Не ведая покоя.

XXXVI (пер. Вяч. Вс. Иванов, 1988)

Я слышу: войско высаживается на острова. Коней, покрытых пеною, плескание словно гром. Надменные колесничие, вожжей касаясь едва, В черных доспехах, стоя, поехали напролом. Свои боевые кличи в ночи они прокричат. Как заслышу вдали вихри хохота их, застону я в спальне. Мглу моих снов расколет их пламень слепящий. Сквозь чад стучат, стучат по сердцу они, как по наковальне. Зелеными длинными волосами победно трясут. Кругом тьма. Вышли из моря с гоготом и — вдоль побережья — во тьму. Сердце мое, в отчаянье этом нет вовсе ума. Любовь, любовь, любовь моя, я один без тебя, почему?

XXXVI (пер. А. Казарновский, 1988)

Сюда идут войска. Грохочут колесницы, Ржут кони, шерсть лоснится на груди. А в черных латах, стоя позади, Бичами хлещут грозные возницы. Их хриплый смех и крики ликованья В мой сон ударили, как молния во тьму. Они стучат по сердцу моему, Стучат по сердцу, как по наковальне. Их волосы волной полощутся по ветру. Они идут из волн, доспехами звеня. О сердце! Как тебе отчаянья не выдать? Любимая, зачем ты бросила меня?