Стихотворения

Клюев Николай Алексеевич

Беседный наигрыш, стих доброписный

Из отпуска — тайного свитка

Олонецких сказителей-скрытников

По рождению Пречистого Спаса, В житие премудрыя Планиды, А в успенье Поддубного старца, — Не гора до тверди досягнула, Хлябь здынула каменное плешью В стороне, где солнышко ночует На кошме, за пологом кумачным, И где ночь-горбунья зелье варит, Чернит косы копотью да сажей, Под котлом валежины сжигая, Народилось железное царство Со Вильгельмищем, царищем поганым. — У него ли, нечестивца, войска — сила, Порядового народа — несусветно; Они веруют Лютеру-богу, На себя креста не возлагают, Великого говения не правят, В Семик-день веника не рядят, Не парятся в парной паруше, Нечистого духа не смывают, Опосля Удилёну не кличут: Матушка ржаная Удилёна, Расчеши солому — золот волос, Сдобри бражкой, патокою колос…

* * *

Не сарыч кричит за буераком, На свежье детенышей сзывая, И не рысь прыскучая лесная В ночь мяучит, теплой кровью стыа То язык злокозненный

глаголет, Царь железный пыхает речами: Голова моя — умок лукавый, Поразмысли ты, пораскумекай, Мне кого б в железо заковати? Ожелезил землю я и воды, Полонил огонь и пар шипучий, Ветер, свет колодниками сделал, Ныне ж я, как куропоть в ловушку, Светел Месяц с Солнышком поймаю: Будет Месяц как петух на жердке, На острожном тыне перья чистить, Брезжить зобом в каменные норы И блюсти дозоры неусыпно! Солнцу э я за спесь, за непокорство С ног разую красные бахилы, Желтый волос, ус лихой косатый Остригу на войлок шерстобитам; С шеи Солнца бобчатую гривну Кобелю отдам на ожерелок, Повадю я красного спесивца На полати с бабой шелудивой — Ровня ль будет соколу ворона? — Неедуча солодяга без прихлебки, Два же дела без третьего негожи, Третье ж дело — гумённая работа, Выжать рожь на черниговских пашнях, Волгу-матку разлить по бутылям, С питухов барыши загребая, С уха ж Стенькина славного кургана Сбить литую куяшную шапку, А с Москвы, боярыни вальяжной, Поснимать соболью пятишовку, Выплесть с кос подбрусник златотканый, Осыпные перстни с ручек сбросить. Напоследки ж мощи Маккавея Истолочь в чугунной полуступе, Пропустить труху через решета, И отсевком выбелить печища, А попов, игуменов московских Положить под мясо, под трепало — Лоско ль будет черное мочало?!..

* * *

Не медушник-цветик поит дрёма Павечерней сыченой росою, И не крест — кладбищенский насельник, Словно столпник, в тайну загляделся — Мать-Планида на Руси крещеной От страды келейной задремала. Был ли сон аль малые просонки, Только въявь Планидушке явились Петр-апостол с Пятенкою-девой. И рекли святые: Мать-Планида, Под скуфьей уснувши стопудовой, За собой и Русь ты усыпила. — Ты вставай-ка, мать, на резвы ноги, Повести-ка Русь о супостате. Не бури в гонцы гуляку Вихря, Ни сестриц Сутёмок чернокосых, Ни Мороза с Зоем перекатным: Вихрю пляс, просвистка да присядка, Балалайки дробь всего милее, Недосуг Сутёмкам, им от Бога Дан наказ Заре кокошник вышить, Рыбьи глазки с зеньчугом не спутать, Корзным стёгом выпестрить очелье. У Мороза же не гладки лыжи, Где пройдет, там насты да сумёты, В теплых пимах, в малице оленьей, На ходу Морозушко сопреет, А сопрев, по падям, по низинам Расплестнется речкой половодной. Звоноря же Зоя брать негоже, — Без него трущоба — скит без била, Зой ку-ку загозье, громон с гремью Шаргунцами вешает на сучья; Ввечеру ж монашком сладкогласным Часослов за елями читает… Ты прими-ка, матушка Планида, Во персты отмычки золотые, Пробудившись, райскими ключами Отомкни синь-камень насекомый, Вызволь из каменной неволи Паскарагу, ангельскую птицу, Супротив стожарной Паскараги Бирюча на белом свете нету!.. — От словес апостольских Планида, Как косач в мошище, встрепенулась, Круто буйну голову здынула, Откатила скуфью за Онего. Кур-горой скуфья оборотилась, Опушь стала ельником кромешным, А завязка речкою Сорогой…

* * *

Ой, люди крещеные, Толико ученые, Слухайте-внимайте, На улицу баб не пускайте, Ребят на воронец — Дочуять песни конец, На лежанку старух, Чтоб голос не тух! Господи, благослови, Царь Давид, помоги, Иван Богослов, Дай басеньких слов, В подъязычный сустав Красных погрецов-слав, А с того, кто скуп, Выпеть денежек рубь!..

* * *

Тысчу лет живет Макоша-Морок, След крадет, силки за хвоей ставит, Уловляет души человечьи, Тысчу лет и Лембэй пущей правит, Осенщину-дань сбирая с твари: С зайца — шерсть, буланый пух — с лешуги, А с осины — пригоршню алтынов, Но никто за тысчу зим и вёсен Не внимал напеву Паскараги! Растворила вещая Планида, Словно складень, камень насекомый, И запела ангельская птица О невзгоде Русь оповещая. Первый зык дурманней кос девичьих У ручья знобяник-цвет учуял, — Он поблек, как щеки ненаглядной На простинах с воином-зазнобой, — Вещий знак, что много дроль пригожих На Руси без милых отдевочат. Зык другой, как трус снегов поморских, Как буланый свист несметных сабель, Когда кровь, как жар в кузнечном горне, Вспучив скулы, Ярость раздувает, И с киркою Смерть-кладоискатель Из сраженных души исторгает. Третий зык, как звон воды в купели, Когда Дух на первенца нисходит, В двадцть лет детину сыном дарит, Молодцу же горлинку — в семнадцать. Водный звон учуял старичище По прозванью Сто Племен в Едином, Он с полатей зорькою воззрися И увидел рати супостата. Прогуторил старый:..Эту погань, Словно вошь на гаснике, лишь баней, Лютым паром сжить со света можно… Черпанул старик воды из Камы, Черпанул с Онеги ледовитой, И, дополнив ковш водой из Дона, Три реки на каменку опружил. Зашипели Угорские плиты, Взмыли пар Уральские граниты, Валуны Валдая, Волжский щебень Навострили зубья, словно гребень, И, как ельник, как над морем скалы, Из-под камней сто племен восстало…

* * *

Сказанец — не бабье мотовило, Послесловие ж присловьем не станет, А на спрос: — откуль — да — что впоследки — Нам програет Кува — красный ворон; Он гнездищем с Громом поменялся, Чтоб снести яйцо — мужичью долю.

1915

Спас

I

Вышел

лен из мочища На заезженный ток — Нет вернее жилища, Чем косой солнопёк. Обсушусь и провею, После в мяло пойду, На порты Еремею С миткалем наряду. Будет малец Ерёма, Как олень, белоног, По опушку — истома, После — сладкий горох. Волосок подколенный, Крестцовой, паховой, До одежды нетленной Обручатся со мной. У мужицкого Спаса Крылья в ярых крестцах, В пупе перьев запасы, Чтоб парить в небесах. Он есть Альфа, Омега, Шамаим и Серис, Где с Евфратом Онега Поцелуйно слились. В ком Коран и Минея, Вавилон и Саров Пляшут пляскою змея Под цевницу веков. Плоти громной, Господней, На порты я взращен, Чтоб Земля с Преисподней Убелились, как лен, Чтоб из Спасова чрева Воспарил обонпол Сын праматери Евы — Шестикрылый Орел.

II

Я родил Эммануила — Загумённого Христа, Он стоокий, громокрылый, Кудри — буря, меч — уста. Искуплением заклятый Он мужицкий принял зрак, — На одежине заплаты, Речь: авось да кое-как. Спас за сошенькой-горбушей Потом праведным потел, Бабьи, дедовские души Возносил от бренных тел. С белопахой коровенкой Разговор потайный вел, Что над русскою сторонкой Судный ставится престол, Что за мать, пред звездной книгой, На слезинках творена, Черносошная коврига В оправданье подана. Питер злой, железногрудый Иисусе посетил, Песен китежских причуды Погибающим открыл. Петропавловских курантов Слушал сумеречный звон, И «Привал комедиантов» За бесплодье проклял Он, Не нашел светлей, пригоже Загумённого бытья… О Мой Сын, — Всепетый Боже, Что прекрасно без Тебя? Прокаженны Стих, Газета, Лики Струн и Кисть с Резцом… Из Ржаного Назарета Мы в предвечность перейдем. И над тятькиной могилой Ты начертишь: пел и жил. Кто родил Эммануила, Тот не умер, но почил.

III

Я родился в вертепе, В овчем теплом хлеву, Помню синие степи И ягнячью молву. По отцу-древоделу Я грущу посейчас. Часто в горенке белой Посещал кто-то нас, — Гость крылатый, безвестный, Непостижный уму, — «Здравствуй, тятенька крестный», — Лепетал я ему. Гасли годы, всё реже Чаровала волшба, Под лесной гул и скрежет Сиротела изба. Стали цепче тревоги, Нестерпимее страх, Дьявол злой тонконогий Объявился в лесах. Он списал на холстину Ель, кремли облаков; И познал я кончину Громных отрочьих снов. Лес, как призрак, заплавал, Умер агнчий закат, И увел меня дьявол В смрадный, каменный ад. Там газеты-блудницы, Души книг, души струн… Где ты, гость светлолицый, Крестный мой — Гамаюн? Взвыли грешные тени: Он бумажный, он наш… Но прозрел я ступени В Божий певчий шалаш. Вновь молюсь я, как ране, Тишине избяной, И к шестку и к лохани Припадаю щекой: О, простите, примите В рай запечный меня! Вяжут алые нити Зори — дщери огня. Древодельные стружки Точат ладанный сок, И мурлычет в хлевушке Гамаюнов рожок.

IV

В дни по вознесении Христа Пусто в горнице, прохладно, звонко, И как гробная, прощальная иконка, Так мои зацелованы уста. По восхищении Христа Некому смять складок ризы. За окном, от утренника сизы, Обнялися два нагих куста. Виноградный Спас, прости, прости. Сон веков, как смерть, не выпить горсткой. Кто косматой пятернею жесткой Остановит душу на пути? Мы тебе лишь алчем вознести Жар очей, сосцов и губ купинных. В ландышевых горницах пустынных Хоть кровинку б — цветик обрести. Обойти все горницы России С Соловков на дремлющий Памир И познать, что оспенный трактир Для Христов усладнее Софии, Что, как куща, веред-стол уютен, Гнойный чайник, человечий лай, И в церквах обугленный Распутин Продает сусальный, тусклый рай.

V

Неугасимое пламя, Неусыпающий червь… В адском, погибельном храме Вьется из грешников вервь. В совокупленье геенском Корчится с отроком бес… Гласом рыдающе женским Кличет обугленный лес: «Милый, приди. О, приди же…» И, словно пасечный мед, Пес огнедышащий лижет Семени жгучий налет. Страсть многохоботным удом Множит пылающих чад, Мужа зовет Изумрудом, Женщину — Черный Агат. Сплав Изумруда с Агатом — Я не в аду, не в раю, — Жду солнцеликого брата Вызволить душу мою: «Милый, явись, я — супруга, Ты же — сладчайший жених. С Севера, — с ясного ль Юга Ждать поцелуев Твоих? Чрево мне выжгла геенна, Бесы гнездятся в костях. Птицей — волной белопенной Рею я в диких стихах. Гибнут под бурей крылатой Ад и страстей корабли… Выведи, Боже распятый, Из преисподней земли».