Сто тысяч миль
Шрифт:
— Да. Серьёзно. В этот раз победа за нами, — уверенно ответил я. Ждал ликований.
Но встретившись взглядом с заплаканными глазами Кларк, я подумал, что кто-то сегодня ещё и проиграл.
========== Глава-бонус. Уэллс ==========
Будь счастлива и прощай.
Я не успеваю понять, в самом ли деле сказал эти слова, потому что её застывшее перед глазами лицо тает в ослепительно белой дымке. Невыносимая тяжесть сменяется потрясающей лёгкостью. Подступающий холод растворяется в пустоте. На краткий миг кажется, что это в самом деле конец. Мир блекнет.
А потом — взрывается яркими
***
Первой я снова вижу её. Только теперь ей десять. Серый комбинезон сливается со стенами коридора станции, и лишь заплетённые в косу золотые волосы блестят в свете светодиодных ламп. Кларк хмурится — её явно выводит из себя дурацкий замок на двери биохимической лаборатории.
— Ты обещал помочь, а не стоять и смотреть, — раздражённо бросает она, в очередной раз проверяя подключение программатора к плате.
— А ты хотела по мелочи напакостить Рейес, а не навлечь на нас трибунал, — отвечаю я.
— Трибунал точно будет, если ты не начнёшь шевелиться!
— Совет нас убьёт!
— Совсем плохой? Наши родители в Совете!
— Блин! — обречённо выдаю я, когда у неё снова ничего не получается. — Дай сюда!
Кларк любит справедливость и не любит, когда кто-то оказывается умнее неё. Рэйвен посмела уесть её при всех без оснований — Рэйвен будет возвращена на землю, чтобы сильно не зазнавалась. Почему я в этом участвую? Кажется, с самого начала времён никогда не было иначе. А ещё — пакостить весело.
Проходят считанные минуты — и мы уже пытаемся достать нужные реагенты для безопасных хлопушек, которыми Кларк вздумала каким-то одной ей известным способом проучить Рейес. Они слишком высоко, а конструкция из пустых пластиковых ящиков держится слишком неустойчиво. Стоит ей только переместить вес чуть иначе — они рассыпаются, заставляя Кларк ухватиться за одну из полок с колбами и ампулами. Стеллаж кренится. Я вовремя тащу её на себя. В следующий миг полки падают на пол с металлическим звоном и страшным звуком разбитого стекла. Реагенты растекаются. Смешиваются. Жидкости начинают пузыриться и дымиться с тихим шипением, и мы обмениваемся полными ужаса взглядами.
Нам конец.
Пара секунд сомнения. Кларк нажимает кнопку пожарной тревоги и даже не пытается сбежать. Испуганно смотрит и хочет сказать мне уходить, но понимает, что система безопасности уже засекла двух нарушителей. Не одного. Я пожимаю плечами, глядя на неё растерянно. Провалиться с таким размахом — тоже своего рода талант.
Советники ожидаемо в ярости. Но с нами уже давно не обращаются, как с детьми. Они говорят с нами на равных, выдают в качестве наказания несколько сотен часов грязной работы, которой на станции предостаточно. Отец смотрит на меня со странной смесью укора и грусти, а потом они с мамой Кларк долго куда-то нас ведут. Мы останавливаемся у полупрозрачной двери. Перед тем, как впустить нас внутрь, Эбби поворачивается и тихо говорит:
— Вы должны навсегда уяснить, что ваши личные желания, которые вы не желаете сдержать, могут стоить кому-то жизни.
— И это вовсе не преувеличение, — кратко добавляет отец. А потом вводит код, и створки двери расходятся в стороны.
В ушах становится больно от почти нечеловеческого крика. Посреди комнаты на специальной
Я хочу убежать, но руки отца держат меня за плечи. Советники, наши родители, заставляют нас смотреть. Я пытаюсь закрыть глаза, но увиденное уже навсегда отпечаталось в памяти. От криков внутренности сводит ужасом. Я перевожу взгляд на Кларк. Она плачет, зажав руками рот, и дрожит так, будто сейчас осядет на пол без сознания.
— Он не смог получить дозу лекарства из-за ваших мелких шалостей, — сухо говорит мама Кларк, когда больной ненадолго затихает. — Ваши игры стоили ему нескольких часов безумных страданий. Каждое правило Протокола написано кровью.
— Исключений не существует. Только послушание. Субординация. Без самодеятельности.
Я хочу упасть на пол и просить прощения, но не успеваю даже сделать вдох.
Человек снова кричит.
***
Нам почти семнадцать. И я ненавижу себя за то, о чём думаю, когда смотрю на неё. Ненавижу Бри, которой позволено обхватить её за плечи и прижать к себе. Ненавижу Протокол, потому что он сломал её.
Мои разнополые родители здесь скорее исключение. Я тоже хочу быть исключением. Хочу, чтобы Кларк была исключением вместе со мной. Иногда я почти набираюсь смелости, чтобы предложить ей что-нибудь подобное, но ком в горле не даёт сказать и слова. Я вижу немой ужас в её глазах, когда обнимаю чуть крепче, подхожу чуть ближе, касаюсь чуть дольше. Она не признаётся себе и уже давно забыла, но в её сознании всё ещё раздаётся тот страшный крик.
В моём тоже.
Мы слишком заняты, чтобы думать о дурацких гормонах, и я не уверен, о чём думаю больше — о смертельной миссии или о своей трусости. Кларк заслуживает большего, чем всю жизнь оглядываться на искалечившие нас правила.
Но я ничего не могу с собой поделать.
***
Я до сих пор удивляюсь тому, что жив. Лёгкие всё ещё горят огнём, и кашлять хочется так нестерпимо, что от першения в горле я почти задыхаюсь. Вокруг — темнота, ливень, лес и…
Они.
Смотрят на мой костюм с таким искренним изумлением и испугом, что мне тут же становится ясно — это не те «они», что похитили нас из лагеря. Это какие-то другие «они». Всё будто в тумане, а изодранная злобной зверюгой землян рука болит так, что приходится сжимать зубы.
Я нигде не вижу Кларк. Что с ней? Где она? Эта мысль пульсирует в голове, пока я захожусь в новом приступе кашля.
— Прикончите его, — слышу глухой голос из темноты, и тут же звенит металл. — Труп — в реку. Лесной Клан не должен ничего узнать.
Рядом со мной с глухим стуком падает безжизненное тело. Из перерезанного горла лужей растекается кровь. От солоноватого металлического запаха мутит. По лицу я узнаю его, хотя даже не знаю имени. Один из похитителей, который вытащил меня из воды. Спас мне жизнь. Бритоголовые воины с бесстрастными лицами вспарывают ему живот и лёгкие, будто потрошат рыбу себе на обед, а потом обращают свои зверские взоры на меня.