Сто тысяч миль

Sabrielle

— Я думала, что состарюсь прежде, чем дождусь, — хмыкнула она.

— Я думал, что за подарки принято благодарить, а не вредничать.

— Подарки?

— Вроде того, у тебя же нет своих средств.

Я протянул ей брошь, наблюдая за эмоциями на её лице, сменяющими друг друга, от недоумения до отрицательного покачивания головой.

— Мне это не нужно. Оставьте себе.

— Она же тебе понравилась.

— Но это не значило, что я хотела, чтобы мне кто-то её купил.

— Возможно, именно поэтому я это и сделал? — а затем не дожидаясь её ответа, положил брошь в карман её шаровар.

На следующий день, сопровождая её на заседание Совета матерей, на сарафане

я так и не увидел цветок с лазуритом. Но по её полуубыке при встрече я понял, что мог поставить себе твёрдый зачёт за налаживание контактов, несмотря на странное начало. Мы стали выбираться на прогулки чаще, а уходили всё дальше. Кларк постепенно адаптировалась, переставая спотыкаться через три шага, а её походка из шаткой стала почти грациозной. От летних лучей бледная кожа приобрела более человеческий оттенок. Я рассказывал ей про чередование культур в полях и водяные мельницы, которые перемалывают зерно и служат генераторами одновременно. Она рассказывала мне про полупроводники, транзисторы и принцип работы компьютера, об информационной революции двадцать первого века. Я рассказывал ей про долгий путь наших фермеров к азотным удобрениям из аммиака, а она, смеясь, называла его процессом Габера-Боша, который знала уже в десять лет. Затем мы переходили на налоги, экономику и эквиваленты денег. И в любой теме ей было что добавить и непременно хотелось оставить последнее слово за собой. Увлекаясь беседой, Кларк будто сияла, оказавшись в родной стихии. Лишь иногда она внезапно грустнела, отводя взгляд, но потом тут же возвращалась к прежнему непринуждённому настроению настолько быстро, что я сомневался: не привиделось ли мне это всё?

Знакомить её с особенностями нашей кухни после привычного ей скучного космического рациона оказалось отдельным видом развлечения. То, как она настороженно глядела на неизвестное блюдо, рассматривала его поближе, оценивала так, будто в каждом могла быть смертельная отрава. Потом жмурилась, пытаясь обмануть себя, что ела что-то привычное. Когда вкус нравился, то с искренним восторгом глядела на еду, спеша распробовать ещё. Я не подавал виду, но внутри искренне веселился, наблюдая за ней.

— Эта штука была просто потрясающая, никогда не пробовала ничего подобного! — Кларк впорхнула в комнату не подавленной, а почти счастливой, и что-то внутри тоже отозвалось на её радость. Так необычно ёкнуло, что я только тряхнул головой.

— «Эта штука» называется леденцом или карамелькой если что, — напомнил я.

— А можно мне ещё несколько?

— Тебе точно не восемь? — усмехнулся я.

— Смотря как считать, — улыбнулась она в ответ.

Её глаза, отражая робкие огни масляных ламп, таили в себе галактики и созвездия в далёком космосе. Как было отвести взгляд? Каждый раз, когда глядел в них, казалось, смотрел во что-то новое, неизведанное, будто первооткрыватель огромного мира, который всё это время прятался по соседству. Это завораживающее очарование стало моей гравитацией. Я шагнул вперёд, наклонился ближе, борясь с навязчивым желанием дотронуться до её щеки. Кларк вдруг застыла. В её взгляде появилось замешательство. Может, это был интерес?

Я всё же прикоснулся к её лицу. Нежно провёл пальцами вдоль скулы по нежной, будто фарфоровой коже. Не мог не сделать этого, ведь к ней тянуло, будто магнитом. Её прежняя улыбка потухла, она резко выдохнула и посерьёзнела. Всё это длилось считанные мгновения. Не в силах больше оставаться на расстоянии, я обхватил пальцами её подбородок, потянул к себе и, наконец, коснулся губ.

Невероятно. Потрясающе. Боги. Она пахла маслом миндаля, что так сегодня понравилось ей на рынке. Её губы оказались такими

горячими и мягкими, что перед глазами рассыпались искры, когда я представил, какова наощупь бархатная кожа под её одеждой, каково её касаться, как звучит её удовольствие. Восхитительна, она была восхитительна, пусть даже не пошевелилась, не вздохнула, не попыталась ответить. Просто касаться её вот так, целовать — это ощущалось чем-то неземным, как и вся она, с невесомостью во всём теле, с вакуумом — в лёгких, в мыслях, в голове.

Её оцепенение вдруг спало. Но вместо того, чтобы ответить на ласку, как я желал, Кларк вдруг попыталась оттолкнуть, царапаясь и неловко пытаясь ударить. Это сбило с толку, потому что… разве не об этом мы оба думали? Не этого хотели? Потому что… казалось невозможным оторваться от эйфории, только к ней прикоснувшись. Я даже не представлял. Не мог даже догадываться, как внутри всё перевернётся от одного только поцелуя.

Но её тихое яростное сопротивление отрезвило, словно ушат ледяной воды.

Что я делал? Какого чёрта? Она… не хотела? Ей… не нравилось? Да? Боги, да. Почему тогда я до сих пор прижимал её к себе, не желая переставать целовать? Проклятье… я никогда не был настолько близок к тому, чтобы потерять голову. Да что там, я потерял её ещё в тот момент, когда засмотрелся в её глаза.

Стоило моим рукам разжаться, она отскочила на другой конец комнаты. Порывисто вдохнула, вытерла губы рукой и смотрела на меня брезгливо. Испуганно. С отвращением. Будто я только что предал её. Я отвернулся. Горький стыд и терпкое чувство вины остались на языке вместо вкуса такого желанного поцелуя.

Я тут же ушёл, ничего не сказав. Эхо привычно обвила руки вокруг шеи, радуясь моему возвращению, я ответил на её объятия, впиваясь в губы. Я сдирал с неё платье, касался обнажённой кожи, представлял, что не она, а Кларк стонет мне в губы то ли от удовольствия, то ли от отчаяния. Одной этой картины мне хватало, чтобы напрочь снесло крышу. Что-то пошло не так. Что-то сломалось.

Мне наконец-то сняли повязку с руки, и на послеполуденной тренировке я едва не разнёс пару соломенных манекенов. Пот лился градом, а я всё разминал травмированную руку, сжимая зубы от боли.

— Эй, братец! — я услышал голос Тави, но даже не обернулся, продолжая циклично повторять набор приёмов. Вниз. Вверх. Дугу рукой. — Белл, я с тобой вообще-то говорю. Да что с тобой такое!

Я по-прежнему не реагировал, не настроенный на общение в принципе. Боковым зрением заметил, как Октавия схватила одну из тренировочных палок и подскочила слева. Я вовремя поставил блок, отбивая первый удар, как она тут же атаковала снова, едва не зацепив мои рёбра. От напряжения в травмированной руке пот вступил вдвое сильнее, но я смог атаковать. У неё было преимущество — Тави и вполовину не была так измотана, как я. Но я рискнул. Сестра тут же воспользовалась брешью в защите и зарядила мне локтём под дых, почти сбивая с ног. Мы замерли на несколько секунд, напряжённо уставившись друг на друга и тяжело дыша.

— Успокоился? Что с тобой, Белл?

— Ничего, — нахмурился я. — Случилось что-то срочное?

— Да, — закивала она. — Я соскучилась. Не могу поймать тебя уже который день.

— Я занимаюсь важным поручением от главы совета матерей, — ничуть не соврал я.

— С каких пор? — усмехнулась сестра.

Мы сели с ней в тени огромного дуба, она рассказывала мне о том, что Линкольн всерьёз намерен никогда больше не выпускать её из поля зрения, а потому предложил жить в его доме. Тави ещё размышляла, но лёд уже тронулся. Неужто они взаправду перестанут сверлить друг друга взглядами и наконец помирятся? Я был бы рад.