Сто тысяч заповедей хаоса
Шрифт:
– Эй! Я тут! Пожрать вам принесла, – позвала я шепотом на всякий случай.
Мне показалось, что в ответ издалека раздалось знакомое фырканье. Значит, все в порядке. Можно отправляться.
Иван ждал меня у порога. Я схватила свитер, заперла дом.
– А вы далеко отсюда живете? Я потом пешком дойду?
– Сейчас увидите, – ответил Иван, давая задний ход.
– Вы же развернуться могли, – полезла я с советами.
– Нет такой необходимости.
Машина остановилась у соседнего дома.
Вот это да! Наверное, стоит быть бдительной. Недаром Иван так помрачнел, узнав, что я отсюда. Что-то они не поделили. Но – мне-то какое до этого всего дело? Я тут остаюсь только до зимы. И все условия, Юлькой поставленные, соблюдаю четко. Никого не зову в гости, собаку не завела. Живу одна-одинешенька, пылесошу каждый день, чтоб дом чувствовал внимание к себе. Что еще от меня надо?
Дом у Ивана выглядел, в отличие от Юлькиного, очень даже обитаемым. Уютно. Ковры, кресла, картины, камин. Я предчувствовала отдых от приевшегося за это время минимализма.
– Будем на ты? – предложил Иван.
– Конечно!
Мы выпили на брудершафт. Целоваться, правда, не стали.
Текила со льдом и долькой лимона! Что может быть лучше?
– Знаешь, у меня такой день сегодня… Сумасшедший совершенно день. За такой день десять лет дают.
– Строгого режима? – хмыкнул Иван.
– Бывает и так. У меня почти так – ты ж видел. А ты хороший человек! Я думала, ты сейчас выскочишь, материться начнешь… Пистолет вытащишь… А ты – редкость, уникум!
– Наверное, пора мне в нормального превращаться – с пистолетом и бычатиной.
– Не, не надо. Ты хорош сам по себе. Раритет. Слушай… – я отпила еще текилы, немедленно почувствовав громадное облегчение. – Можно я тебе все расскажу? Я вообще ничего не понимаю, что происходит. Что-то вокруг крутится вихрем. И все вокруг меня. Я ничего не делаю. Сижу тут. Ежей кормлю. Никого не вижу, а все происходит и происходит…
– Да я уж вижу, как ты тихо сидишь, – засмеялся вдруг Иван. – Такая вся кроткая… Как ты с ментами-то… Все сразу просекла.
– Так это у меня уже был крик отчаяния! Ты слушай, слушай!
Я быстро и, как мне казалось, лаконично рассказала новому другу про все-все-все. Мне давно хотелось с кем-то поделиться. Но не было с кем. И тут встретился совершенно подходящий для этого человек. Он внимательно слушал и иногда подливал мне текилу и подкладывал лед.
Может, он решит, что я сумасшедшая. Ну и пусть. Какая разница? Я хоть выговорюсь. Скорее всего он потом побоится мне даже «здрасте» говорить. Но это будет потом. А сейчас…
Я говорила и говорила. Про соседку, про то, что та
– Мой отец – мне не отец! Понимаешь? И я узнаю это только сейчас, когда мне уже тридцать шесть и я вполне могу стать бабушкой! И никто не виноват! И всем хорошо! Только я – кто я теперь?
Я приготовилась зарыдать.
– Кто была, та и есть, – засмеялся Иван. – А скажи, ты дочь той самой Павловской? Александры Николаевны?
– А ты чего? Знаешь ее?
– Еще бы! Я у нее учился. Я ж тебе сразу сказал, что я врач.
– Может, ты еще и папу моего знаешь?
– Академика Павловского? Не застал. Но по учебникам его учился, конечно же.
– А ты кто? Кардиолог? Хирург?
– Пластический хирург, – уточнил Иван.
– Значит, богатый, знатный, счастливый, процветающий…
– Почти так. Давай-ка маме твоей позвоним. Узнаем, как там дела. Она же в клинику собиралась вроде.
Вот человек! Редкой души! И повстречался просто на дороге!
Мама действительно находилась возле Ангелины. Девушка спала. Состояние средней тяжести. Избита, изнасилована. В крови – сильнодействующий наркотик. Завтра с ней можно будет поговорить. Ехать не обязательно. Девочке лишние стрессы сейчас ни к чему. Ей надо окрепнуть.
– Мамочка, а ты как?
– Мы тут с Андреем. С папой.
– У нас первая брачная ночь, – сказал в трубку отец голосом взрослого Егорки.
– У вас, по ходу, все брачные ночи на экстриме, – отозвалась я.
– Похоже на то, – засмеялась мама. – А ты спи, не волнуйся ни о чем!
– Уже, мамочка. Засыпаю.
– Знаешь, – сказала я Ивану, – я за все эти месяцы так полюбила одиночество… Чтоб ничего не случалось, чтоб тишина, покой, звезды, река.
– Это не одиночество, – серьезно ответил Иван. – Одиночество – это совсем другое. «Чувство одиночества – это быть одному плюс поток дерьма»! Вот!
– Гениально! – восхитилась я. – Дай списать слова. Лучше не скажешь.
– Дарю, – щедро распорядился Иван. – Хотя это и не мое. Это психолог один, Фриц Перлз, дал формулу.
– Да! Мне особо тоскливо стало именно когда поток дерьма пошел. И чего-то я уже больше не могу одна. И не хочу!
– А кто хочет? Есть такие на свете?
Я слышала, как Иван что-то еще говорит, но голос его звучал издалека… Все! На сегодня достаточно. Я нагло уснула на его диване. Спокойным детским сном.
24. Не может быть!
– С добрым утром! Иди завтракать! – услышала я, едва продрав глаза.
Я лежала на чужом диване, укрытая немыслимой красоты шелковым одеялом.