Стоит ли верить сердцу?

Келли Элисон

Сев в спальнике, Пэриш мрачно выругался. Дьявольщина! Блю слишком хороший рингер, чтобы терять его.

Он торопливо выбрался из спальника и стал натягивать сапоги. Блю тоже автоматически занял сидячее положение.

– Что случилось, босс?

– Ничего страшного, не волнуйся, - быстро успокоил его Пэриш, потому что Блю уже взялся было за молнию на мешке.
– Просто я вспомнил, что оставил дома кое-что важное. Я возьму белую "четверку", а если к утру не вернусь, скажи Расти, чтоб отправлялся на Номер

Три, я подъеду туда.

– Давай, босс. А... что ты оставил? Пэриш подхватил седло и спальник:

– Оправдание.

Пэриш знал, что, когда он перемахивал через верхнюю перекладину на веранду, шпоры оповестили о его прибытии. Луны не было, а свет звезд не достигал земли. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и повернул голову в сторону качелей.

Она сидела там, в густой тени, с поджатыми ногами, отвернувшись от него так, что он видел только ее профиль. Можно было подумать, что она прячется.

– Лучше скажи мне, что я сделал плохого, потому что я обычно равнодушен к надутым, если не знаю причины.

Она ответила не сразу:

– Я не дуюсь.

– Тогда почему ты отсиживалась в офисе и до самого отъезда не вышла?

– Я работала.

– Вздор, Джина, и мы оба это знаем. Она вздохнула:

– Ты прав, я избегала тебя. Доволен?

Он почувствовал, что получил удар в поддых.

– Крепко. Но хотя бы честно.

– Я всегда была честна с тобой, Пэриш.

– Черт! Четыре дня твое тело говорило мне одно, а сегодня утром твои губы пытались сказать что-то совсем другое.

Молчание. Напряженная темнота. Потом она отозвалась:

– Я сексуально увлечена тобой, Пэриш. И никогда не скрывала этого.

– Здесь есть доля правды, - уступил он, - хотя на самом деле ты хочешь доказать, что моя привлекательность для тебя только в сексуальности. Ты думаешь, что мне это должно быть приятно. Слишком уж похоже на эпитафию: "Пэриш Данфорд - король траханья!"

– Стоп!
– Она повернула наконец к нему голову.
– Это балаган, Пэриш! Ты разрушаешь все, что у нас было, а я этого не допущу.

– Я разрушаю? Я разрушаю!
– Боль в груди он прикрыл горьким смехом. Знатно, Джина! Убийственно забавно! Черт, ты даже не знаешь, что я люблю тебя! Еще с того первого раза, когда мы с тобой предавались любви. Любви, Джина!
– ревел он от боли.
– Не сексу! Не симуляции экстаза, или какой там у феминисток термин, называй как хочешь! Я предавался с тобой любви, Джина, потому что я люблю тебя!

Он прервал тираду. В чернильной темноте слышалось его тяжелое дыхание. Джина даже не пошевелилась. Видит Бог, она должна была отреагировать хотя бы на его крик, если не на что-то большее.

– Черт побери, Джина, - произнес он сквозь зубы, - ты собираешься что-нибудь сказать? Сделай что-нибудь, хоть засмейся! Подтверди, в конце концов,

что ты меня слышала.

– Я... я слышала, - отозвалась она дрожащим шепотом.

– И?..
– подтолкнул он с замиранием сердца.

– И... и... я тоже люблю тебя, Пэриш...
– (Он схватился за стояк, потому что чуть не упал от облегчения.) - Но это... ничего не меняет.

Он радостно засмеялся и, одним прыжком оказавшись около нее, схватил ее за плечи:

– Как это "не меняет", черт возьми! Она покачала головой:

– Нет, Пэриш, я все равно уеду.

– Ради Бога, почему?

– Потому, - дрожащие руки гладили его лицо, - что твои мечты - это мои ночные кошмары.

– Ох, любимая, - он прижал ее к себе, - я понятия не имею, о чем ты говоришь, почему ты плачешь. Но мы сделаем все, чтобы избавиться от этого, клянусь, родная, мы сделаем все!

Больше всего на свете Джина хотела бы в это верить, но не верила. Покачав головой, она вырвалась из его рук и закуталась в плед, но холод был внутри нее самой.

– Джина...

Растерянность в его голосе почти разорвала ей сердце, хотя как это могло быть, если оно уже было разбито.

– Пэриш, ты говорил, что Мелагра - твоя мечта, какой бы тяжелой ни была на ней жизнь.

– Да, и что? И ты могла бы участвовать в ней. Я хочу этого больше всего.

– Но не больше собственной мечты. Недостаточно, чтобы отказаться от нее.
– Она выслушала его проклятья почти с улыбкой.
– Успокойся, Пэриш, сказала она ласково, - я не прошу тебя сделать это. Я не верю людям, приносящим самую суть свою на алтарь любви.

– Подразумевается, - выдавил он, - что с тобой произошло бы именно это, если бы я попросил тебя остаться.

– Нет, это то, о чем просила бы тебя я, если бы осталась, - поправила она мягко.
– Прекрасно верить, что любовь преодолеет все, но, Пэриш, я по собственному опыту знаю, что это не так.

Он снова разразился проклятиями:

– Ты думаешь, если кто-то причинил тебе зло, то и я способен на это?

– Неумышленно.
– Она замолчала, чтобы совладать с собой.
– К несчастью, я из тех, кто готов держать руку над пламенем и терпеть, вот почему я поклялась не играть со спичками.

– Боже всемогущий, Джина!
– Пэриш обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе.
– Я люблю тебя! Бросишь ты говорить ерунду и скажешь, наконец, в чем суть?

– Суть в том...
– Она опять умолкла. Ей хотелось упасть в его объятия, но в глубине души она знала, что это сделает ее отъезд невозможным.
– Суть в том...
– Она прерывисто вздохнула.
– Я очень люблю тебя, Пэриш Данфорд, но не смогу быть счастлива с тобой. Я не могу остаться. И не проси меня больше.

Джина вырвалась и убежала в дом и только тут дала волю слезам.