Стоит ли верить сердцу?
Шрифт:
– А когда ты захочешь иметь детей, не может возникнуть проблема с беременностью?
– Я не хочу иметь детей.
– Никогда?
– Нет, ну, если бы я вышла замуж за человека, который любил бы детей, то можно было бы подумать об одном ребенке, - уступила она таким безжизненным тоном, что Пэришу захотелось проверить, есть ли у нее пульс.
– Об одном ребенке?
– повторил он.
– Угу. Желательно было бы родить девочку. Если муж будет хорошим отцом, он не станет часами смотреть какие-нибудь спортивные соревнования или отправляться с ночевкой на рыбалку, а это значит, что ребенок будет чувствовать отцовское влияние.
– Тон у нее был совершенно
– Я думаю, дети должны появляться только в том случае, если брак чрезвычайно устойчив и материально обеспечен; лишь такой брак предполагает наличие детей, - продолжала она.
– У меня было много проблем с многодетными родителями; много детей рождается из-за легкомысленного отношения супругов к ограничению рождаемости, либо когда они полагают, что это их право, либо потому, что их маленький Джонни нуждается, видите ли, в приятеле.
Пэриш глядел на нее так, будто у нее только что выросла вторая голова. Джина вздохнула, ей было тяжело видеть, как он удивлен.
– А ты сторонник легкомыслия в этих вопросах. Не отрицай, - перебила она, едва он попытался открыть рот, - это читается на твоем лице.
– Я хотел сказать, что ты или не любишь детей, или пытаешься склонить меня к тому, чтобы я не участвовал в приросте населения.
Джина улыбнулась:
– Неправда, что я не люблю детей, просто знаю, что это влечет за собой, и потому, если даже решусь иметь ребенка, обязательно ограничу эти упражнения. Понимаешь, меня не вдохновляют, с позволения сказать, радости круглосуточной заботы о детях.
В тех редких случаях, когда Пэриш думал о браке и о своем будущем, он всегда воображал себе минимум трех детей, двое из которых - сыновья, и преданную, хотя и безликую, жену, полностью посвятившую себя ему и детям. Да, когда он думал об этом, то именно так.
Больше того, он всегда считал, что женщина, с которой он захотел бы соединить свою жизнь, должна разделять его виды на будущее. И вот новости! Ничего из того, что сказала Джина, не соответствовало тому, что он себе воображал!
– Скажи, пожалуйста, а если бы ты нашла себя в безупречном браке с мужчиной, который любил бы детей, и вы решили бы иметь одного... желательно девочку, ты отказалась бы от карьеры, чтобы стать образцовой матерью?
– Конечно, нет!
– возмутилась она.
– Бог мой, это было бы хуже всего!
Он заморгал:
– Вот как?
– Именно, Пэриш! Это же несчастье, когда ум ничем не занят. Полная гибель! Скандалы, обиды, не говоря уж о потере самоуважения в придачу! Брак распался бы, и я осталась бы безработной матерью-одиночкой, обозленной на весь мир!
Ее лицо пылало негодованием, но, несмотря на все ее доводы, Пэриш уже понял, что никакая другая женщина ему не нужна.
– Я не исключаю идеального дома, Пэриш, - продолжала она спокойнее, но слишком ценю свою независимость и свой мир.
– Понимаю. Ну, в таком случае у нас возникнут проблемы.
Его глаза потемнели до глубокой синевы, он так пристально смотрел на нее, что она встревожилась. Предвкушая, что сейчас он скажет нечто глубокое и значительное, чего она не хотела слышать, Джина стала осторожно отодвигаться; это было нелегко из-за мешавшего ей покрывала, в которое она завернулась, как в кокон.
– Пэриш, я думаю, я знаю, что ты хочешь сказать, но...
– Она уже собиралась выскользнуть из постели, но он схватил ее за руку.
– Пожалуйста, Пэриш...
– Ее голос умолял, но вырваться она не пыталась.
– Я не хочу спорить. Не сегодня утром... не сейчас. Я только хочу в душ и...
– Знаю. Но есть проблема.
–
– Итак, я приступаю.
Она не сразу поняла, а поняв, широко улыбнулась. Пэриш мгновенно развернул ее и стал целовать...
Джина обычно гордилась тем, что никогда не уклонялась от фактов, а факты были таковы - и она это знала, - что, имея дело с Пэ-ришем, она искушает судьбу. Однако, рассуждала Джина, не было никакого вреда в том, что она потакает своему слабому сердцу. Через три дня Пэриш уедет на вторую ревизию, которая продлится пять недель. К тому времени, когда ревизия закончится, она вернется в Сидней, к тому образу жизни, который ей нравился и который делал ее почти счастливой.
Их мимолетной связи наступит конец. И все останется в прошлом. Только в их памяти.
Не стоило бояться даже отдаленных последствий, она лишь слегка отклонилась от тщательно спланированной дорожки к будущему, сказала она себе. Ее веселое времяпрепровождение с Пэришем напоминало роман непослушной девочки-подростка с плохим мальчиком. И, подобно подростку, она так растерялась от неожиданности, что не захотела упускать заманчивую возможность, хотя ей было уже не по летам терять голову. Пэриш молча смотрел, как Джина умело ?проводит лошадь через серию изящных восьмерок на дворе выездки. Предлагая ей покататься, он думал, что она новичок в этом деле, и хотел посмотреть, не лишится ли она самоуверенности, если окажется на земле. Но Джина, хотя и обучалась в школе верховой езды на пони, обладала хорошей посадкой, не дергала лишний раз поводья, когда лошадь проходила между фишками большого размера. Он не выбирал ей какую-то особую лошадь все его лошади были прекрасно выезжены и послушны.
– Хватит, кокетка! Почему ты не сказала, что ездишь верхом?
Довольная усмешка осветила ее лицо.
– Ты не спрашивал.
– Если бы сказала, я подобрал бы тебе лошадь для прогулок.
Она пожала плечами:
– Пожалуй. Я как-то не подумала. Я с семнадцати лет не каталась.
– В таком случае нам лучше прекратить, а то вечером ты не сможешь сидеть.
Направив свою лошадь к воротам, она стрельнула в него взглядом:
– Можешь считать меня циником, но я подозреваю, что мне не придется сидеть, так что ты зря беспокоишься.
– Циник! У меня и в мыслях не было секса!
– Правда? Странно. А у меня из головы не выходит!
– Засмеявшись, она ударила животное пятками и ускакала легким галопом.
– Прекрасно, да?
– спросил Пэриш, когда она остановила лошадь и, не слезая, оглядывалась вокруг.
Джина ответила шепотом: в этом покое громкий голос был бы подобен визгливой брани в храме:
– Очень...
Кроны величественных деревьев отбрасывали глубокую тень по берегам ручья, такого чистого, что можно было считать гальку на дне. Кое-где солнечные лучи, отражаясь от гладкой поверхности, создавали непроницаемую для глаза завесу яркого света. Пустив лошадь еще на несколько шагов, она поднялась на стременах и коснулась листвы.
– Что это за дерево?
– спросила Джина. Мягко касаясь ее пальцев, листья словно пытались удержать ее на этой прекрасной сцене.
– Кулиба. Но не стоит хвататься за всякие листья, они могут преподнести неприятные сюрпризы.
Она повернулась в седле:
– Какие, например?
Пэриш спешился и подошел к ней, чтобы помочь сойти.
– Листья паркинсонии похожи на листья кулибы, растущей вдоль рек и ручьев, но на них - крошечные крючочки.
Она отдала ему поводья и стала смотреть, как он привязывает лошадей к дереву. Взяв за руку, Пэриш повел ее вдоль кромки воды.