Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия
Шрифт:
1072
Великим аббатствам я завещаю разрушенные монастыри, разоренные дортуары, амбары без пшеницы, сундуки без приношений, погреба без вина и печи без хлеба… Жалкой сельской стране я завещаю разрушенные замки, сожженные гостевые дома, земли без зерна и земледельцев, пастухов, сошедших с ума, купцов, убитых или искалеченных, ворон, каркающих повсюду, и голод под сенью виселиц.
Знаменитое описание Тома Базеном северной Франции как моря зарослей, в котором единственным признаком жизни были брошенные животные, часто воспринимается как гипербола. Но это было
1073
Bueil, Jouvencel, i, 19; Molinet, 'Le Testament de la Guerre', quoted in P. Champion, Histoire Poetique du XVe siecle, ii (1923), 343–4; Basin, Hist., i, 84–8; Fortescue, Governance, 114–15.
Эти регионы были разрушены не только войной, но и последовавшей за ней депопуляцией, которая сделала восстановление столь трудным. Жан Жувенель дез Юрсен преувеличивал, когда в 1433 г. заявил Генеральным Штатам в Блуа, что Франция потеряла девять десятых своего населения. Лишь в некоторых наиболее сильно пострадавших регионах депопуляция приблизилась к этому уровню. Но он указал на смертоносную комбинацию войны, голода и болезней, которая лежала в основе демографической катастрофы Франции. Цифра в 2.000.000 погибших, приведенная памфлетистом, была предположением, но вполне правдоподобным, если учесть косвенные потери. Война провоцировала голод, уничтожая посевы, амбары, скот, прекращая севооборот зерна и других продуктов питания. Она увеличивала смертность, особенно среди детей, из-за бедности, недоедания и распространения болезней. И, прежде всего, это спровоцировало массовую миграцию населения из зон боевых действий. Поначалу толпы сельского населения бежали в близлежащие замки и обнесенные стенами города, которые давали временное убежище. Но в городах и деревнях было мало жилья, а для чужаков не было ни средств к существованию, ни работы. Когда опасность проходила, люди возвращались в свои дома, но с каждым разом все в меньшем количестве. Сельская местность постепенно опустела. Пригороды городов, обнесенных стенами, в преддверии осады разрушались, чтобы лишить врага укрытия. Отдаленные хутора были заброшены а их жители перебирались в деревни, где было более безопасно. В конце концов, крестьянские семьи сдавались, бросали свою землю и уезжали. Распорядители госпиталя Святого Иоанна в Сент-Омер, принявшего большое количество беженцев, в петиции 1434 г. кратко изложили механику разрушения. Город, по их словам, был
полон бедняков, не имеющих ни малейшего представления о том, как заработать на жизнь, — одни из жителей самого города, другие из Ил-де-Франс, Нормандии, Пикардии и других разрушенных войной частей этого королевства. Среди них много детей и людей, больных от холода и голода, страдающих от истощения или ран, нанесенных врагом.
Многие из тысяч переселенцев из Пикардии, Нормандии и Мэна устремились на юг от Луары. Другие направились в Бретань или Фландрию — острова относительного мира, несмотря на периодические вспышки боевых действий [1074] .
1074
Juvenal, Ecrits, i, 58; Bocquet, 66–7. Миграция: e.g. Gr. Chron., ii, 255; Puiseux (1866), 38–9; Wolff (1954), 81–2; Boutruche (1947), 151–4.
В то время как Англия и Бургундия были союзниками, Артуа и Булонне были в значительной степени ограждены от войны. Однако опыт, полученный ими после 1435 г., показал, как быстро может быть разрушен любой регион. Летом 1435 г. сюда вторглись французы, в 1436 г. — армия Хамфри, герцога Глостера, в последующие годы — неоднократно гарнизон Кале, а затем в течение почти десяти лет — живодеры. По данным налогового учета, город Этапль, подвергшийся нападению французов в 1435 году, за несколько месяцев потерял четверть своего населения. В следующем году каноники Сен-Васт в Аррасе сообщили Филиппу Доброму, что вольные компании и английские рейдеры свели к нулю их сельскохозяйственные доходы, поскольку все арендаторы покинули свои владения. В районах, расположенных на расстоянии рейда от Кале или Ле-Кротуа, многие деревни были заброшены, а некоторые из них так и не возродились. История Артуа и Булонне была характерна для большей части северной Франции [1075] .
1075
Bocquet, 56–60.
Жозас был одним из трех архидиаконов Парижской епархии. Он занимал обширную территорию к юго-западу от столицы по обе стороны от римской дороги на Шартр и включал в себя около 200 приходов. До 1420 г. здесь воевали армии арманьяков и бургиньонов, в течение двух десятилетий английской оккупации — армии английских лейтенантов и Орлеанского бастарда, в 1430–1440-х гг. — компании живодеров, а в 1465 г. — войска Лиги общественного блага. В 1458–1470 гг. викарий архидьякона во время своих поездок добросовестно фиксировал последствия войны. Картина разрушений, запечатленная в его записях, подтверждается и другими источниками. Баронство Шеврез стало микрокосмом судьбы большей части региона. Замок, стоявший над римской дорогой, был одним из главных опорных пунктов региона. В 1430-х годах он был занят английским гарнизоном. Вокруг него чернели останками сгоревшие и разрушенные усадьбы, церкви, амбары и мельницы. Приходские церкви, в которых жители укрывались при приближении солдат, были выжжены огнем, колокола сняты, ризницы разграблены. Земля вокруг заросла деревьями и кустарником. Когда парижский монастырь целестинцев сдал в аренду свое поместье Шатофор, при осмотре деревни было обнаружено шесть пригодных для жилья домов, еще семь — без крыш и сорок пять — не оставивших никаких следов своего существования, кроме фундаментов. Около тридцати деревень не были зафиксированы викарием архидиакона, так как их уже не существовало. В других оставалось всего два-три двора. Во многих из них не было священника, либо священник отказался от должности, как правило, из-за отсутствия доходов. Очень немногие приходы были в состоянии покрыть расходы на ремонт приходской церкви. Монастырские здания были заброшены. В Жиф, недалеко от Палезо, от церкви аббатства осталась только половина. Настоятельница все еще находилась там, одиноко живя среди руин. Другой настоятель монастыря, аббат Ла-Рош, существовал за счет продажи Библии и потира, а также черепицы с крыши аббатства. Цистерцианское аббатство Во-де-Серне некогда было одним из самых процветающих в Иль-де-Франс. Но к 1463 году окрестности превратились в пустошь, куда никто не смел заходить. Для присмотра за постройками был оставлен один-единственный престарелый монах с бородой до пояса. Он выживал на подаяние в виде хлеба и бобов, которое давала ему дама де Шеврез. Но и ее положение было достаточно плачевным. Шеврез потерял
1076
Visites archidiaconales, esp. nos. 25, 36, 74–9, 120, 144, 261, 312, 347, 400, 410, 470, 527, 617, 650, 685–5, 688, 693, 718, 727, 729, 749, 887, 913, 976, 1110, 1220; A. Moutie, Chevreuse, ii (1875), 431–40, 443–66, 494–6; Cartulaire de l'abbaye de Notre-Dame des Vaux-de-Cernay, ed. L. Merlet, ii (1858), 148–9; Bezard, 46–9, 64–79; Fourquin (1964), 465–83.
Борьба за Мэн продолжалась вплоть до возвращения графства Анжуйскому дому в 1448 г., а в некоторых районах и после этого. Вплоть до конца XV века в договорах аренды и купчих графства часто встречаются упоминания о запустевших деревнях, разрушенных зданиях, вырубленных виноградниках и садах. В Ле-Мане, столице провинции, часть графского дворца представляла собой развалину с провалившимися крышами и заброшенными садами. Когда в 1453 г. Карл дю Мэн вернул себе баронство Тусе, в акте, зафиксировавшем этот факт, говорилось, что все баронство представляет собой пустошь. Пахотные земли поросли лесом, здания сгорели или разрушились, а большая часть населения переселилась в Бретань, Анжу или Турень, где некоторые из беженцев умерли в крайней нищете. Лишь немногие вернулись обратно. Подобное описание можно найти во многих других сеньориях и деревнях графства. В 1497 г. сообщалось, что небольшой городок Солем, расположенный вокруг бенедиктинского приорства, до войны был населен богатыми купцами и украшен роскошными домами, а теперь в нем живут одни нищие. Судя по сохранившимся бухгалтерским записям, через полвека после ухода англичан доходы от имений в этих местах так и не восстановились [1077] .
1077
Bouton, 63–6.
Восстановление после войны шло медленно и неравномерно. Здания, виноградники и тягловый скот представляли собой значительные капиталовложения, на замену которых потребовались бы годы. Но самым серьезным препятствием на пути восстановления было зарастание пахотных земель лесом. "Леса пришли во Францию вместе с англичанами", — так говорили крестьяне Сентонжа [1078] . В таких регионах, как Иль-де-Франс и Бовези, за которые велись длительные бои, возделываемые земли отступили на островки безопасности вокруг обнесенных стенами городов и замков. Леса, отступавшие в течение двух столетий до начала войн, перешли в контрнаступление, чтобы заполнить пустоту, оставленную заброшенными фермами и хуторами. В эпоху отсутствия центральных реестров и кадастров, те, кто переехал в другие регионы, вернулись, обнаружив, что прежние ориентиры исчезли, а границы их земель скрыты деревьями и кустарником. Дороги и тропинки заросли кустарником. Возвращение земли в оборот было тяжелой и трудоемкой работой. Деревья и кустарники приходилось вырубать, а корни выкорчевывать путем тяжелой перекопки и вспашки, как правило, деревянными орудиями труда. На восстановление жизнеспособных хозяйств уходили десятилетия.
1078
Petit-Dutaillis (1911), 126.
В годы, последовавшие за Турским перемирием и подавлением живодеров, основным двигателем экономического подъема стал резкий рост рождаемости, сопровождавшийся снижением детской смертности и мощным приливом внутренней миграции в более плодородные районы отгремевших боев, где опустевшая местность создавала возможности для безработных и безземельных. Это движение поощрялось крупными землевладельцами, которые отказывались от своих сеньориальных прав и снижали арендную плату, чтобы привлечь поселенцев. Новые вспышки гражданской войны и эпидемии болезней почти не повлияли на тенденцию к росту.
Мы можем проследить этот процесс в миниатюре на примере Сепо, небольшой деревни в Гатине, старые жители которой дали показания в ходе расследования, проведенного в 1494 г. кафедральным капитулом Санса. Когда-то Сепо была процветающей деревней. В начале XV века жители деревни обрабатывали земли площадью около 4.000 арпентов (около 5.000 акров или 2.000 га). Кроме того, они содержали три кузницы, в которых использовали железную руду, добываемую открытым способом. Проблемы начались во время гражданских войн, последовавших за убийством Людовика Орлеанского в 1407 г., когда за этот регион жестоко боролись арманьяки и бургиньоны. Окончательно деревня была покинута около 1427 г., когда она стала непригодной для жизни в результате оккупации Монтаржи Франсуа де Сурьеном. Англичане покинули Монтаржи в 1438 г., но на смену им пришли бродячие банды живодеров, которые оказались еще хуже. Большинство жителей бежали в лес, где питались дикими фруктами и охотились на животных, а затем бесследно исчезли. Некоторые укрылись в Жуаньи и других обнесенных стенами местах района. Через несколько лет среди домов выросли деревья, обрушился неф церкви, поля заросли кустарником и покрылись болотами. Восстановление Сепо началось в 1450 г., когда один из коренных жителей вернулся с семьей из Жуаньи, а еще две семьи приехали из других регионов Франции. Четвертая семья присоединилась к ним в 1453 году. Они расчистили около двадцати-тридцати арпанов (25–37 акров или 10–15 га). В 1454 г. в Сепо был назначен приходской священник, который жил на благотворительные средства поселенцев и ночевал в церковной башне. Некоторые из новых поселенцев отказались от тяжелой борьбы и уехали, но к 1460-м годам в Сепо насчитывалось уже двенадцать семей. Переломный момент в судьбе деревни наступил, когда владения купил Жан де Сурьен, племянник Франсуа, обосновавшийся в Бургундии. Он привлек поселенцев для осушения болот и вырубки лесов в обмен на земельные наделы. Население стало быстро расти. Лишь несколько семей были коренными жителями Сепо или его окрестностей. Большинство же были переселенцами, в основном из Бургундии и Ниверне, Лимузена, Турени, Анжу и Бретани. К концу века большая часть старых посевных площадей была восстановлена. Но на это потребовалось пятьдесят лет [1079] .
1079
Dupaquier et al., 371–409. Seigneurial inducements: Bezard, 92–8, 115–30; Fourquin, 377–86; Plaisse (1961), 329–31, 337–9, 361–8; Leguai (1969), 400–9; Boutruche (1935), 22–37, 124–43. Сепо : Quantin (1866), 6–20. О Жане де Сурьен: Bossuat (1936), 360.