Столичный доктор. Том VII
Шрифт:
За эти дни я итальянский не выучил, но некоторые слова тайного языка медиков звучат примерно одинаково, даже на тайском и суахили, потому что ведут начало из латыни. Так что «флуттуационе» я понял сразу. После того как оно было произнесено в первый раз, остальные снова полезли щупать живот, и согласно кивать головами. От болезненных переживаний я слегка одурел, но прозвучавший приговор «ащессо интраперитониале» новостью уже не был.
Перевода «внутрибрюшинный абсцесс» я не дождался, потому что потерял сознание.
…Если
— Господа, прошу прощения, что покинул вас на время, — сказал я, надышавшись нюхательной солью по самое никуда. — Согласен с диагнозом. Настаиваю на срочной повторной операции с целью вскрытия абсцесса и его дренирования.
Участники консилиума согласно закивали. Вот что называется «давить авторитетом». Озвучил очевидное, а звучит все равно солидно!
— Кстати, а какое количество лейкоцитов в сегодняшнем анализе крови? — спросил я Капоселлу.
— Тридцать тысяч, герр профессор, — не задумываясь, ответил доктор. — Не хотите ли пригласить священника перед операцией? Поищем православного, кажется, был какой-то грек в городе.
— И нотариуса, — согласился я. — Риск велик, не будем медлить. Если не найдете православного, то я согласен и на католического служителя. В такой ситуации не до конфессиональных разногласий.
Как ни странно, я чувствовал себя совершенно спокойно. Нет неопределенности, всё ясно. Что будет на операции, представляю. Равно как и последствия. Перитонит и все, отправляйся Баталов на новое перерождение. Может позвать буддиста исповедовать? Короче, зачем переживать, если изменить ничего нельзя?
— Сейчас отправлю кого-нибудь, — кивнул Капоселла.
— И еще парочку телеграмм.
— Да, профессор?
— Записывайте. Бреслау, университет, профессору Микуличу-Радецкому. И Москва, Большая Молчановка, «Русский медик», доктору Моровскому. Текст одинаковый: «У Баталова после аппендэктомии внутрибрюшинный абсцесс. Вы знаете, что делать. Поспешите».
— Сам Микулич… — прошептал доктор. — Хирург, который смог разделить сиамских близнецов? Он приедет сюда?
— Надеюсь. Пожалуйста, отправьте поскорее.
— Да, конечно.
Я набросал на бумажке черновик завещания. Патенты на все свои лекарства, разумеется, в общее достояние, «Русский медик» и скопленные деньги — пополам Агнесс и детям Лизы. Что еще? Клиники? Та, что в Москве — коллективу во главе с Моровским. Та, что в Питере — моя доля отходит Романовскому персонально. А вот что делать с базельской — так и не придумал.
Операция прошла штатно, насколько это вообще возможно в моей ситуации. Когда я пришел в сознание, мне в подробностях доложили о ходе вмешательства.
Встреча с представителем церкви приятно удивила. На хорошем немецком падре общался со мной часа два. Задавал вопросы о моем здоровье, делился историями из своей практики, явно стремясь отвлечь меня от мрачных мыслей. Даже моего православного происхождения он никак не коснулся, проявив удивительную тактичность. Профессионал. Мне даже немного легче после него стало.
Сутки после операции было туда-сюда. Упала температура, через дренаж текло умеренное количество серо-желтой жидкости. Эта была, сугубо для разнообразия, с запахом. Довольно знакомым каждому врачу. Так пахнет смерть — разложением и безнадегой.
Микулич приехал через тридцать шесть часов после получения телеграммы. По его словам, даже домой не заезжал, придется послать кого-нибудь купить смену белья и рубашки. Встречали Йоханна как лицо королевской крови. Разве что красную дорожку не расстелили и цветы не возлагали. Вот она, репутация лучшего хирурга в мире — все, начиная от главного врача и заканчивая последним ординатором перед ним благоговели и считали откровением каждое слово.
— Женя, ситуация опасная, — сказал Йоханн, изучив анализы и мой организм. — Слишком быстрое развитие абсцесса, трое суток всего. Обычно такое недели через две созревает. Что-то ты там в альпийской хижине особо хищное зацепил.
— Извини, так вышло, — хрипло ответил я, переходя на «ты». Чего уж тут теперь любезничать? Меня, считай, соборовали.
— Нет, я тебя не виню — в таких условиях лучше бы никто не сделал. Просто не повезло. Признайся, не возжелал ли ты в юности плоти старшей сестры, а потом не покаялся?
— У меня нет сестер, но шутка хорошая, — попытался улыбнуться я, хотя лицо тут же скривилось от боли.
— А что делать? Дренировать, повторно промывать, и надеяться, что дальше не поползет. Ты и сам всё знаешь, я нового не придумал пока. Но я приложу все усилия, поверь мне.
— Только не подпускай ко мне студентов, я их ненавижу. Им интересно постоять рядом с умирающей знаменитостью. И мы ждем Вацлава Моровского. По моим подсчетам, он должен появиться дня через два-три.
— Привезет лекарство от всех болезней? — спросил Йоханн с легкой улыбкой.
— Почти. Увидишь.
Вацлава я не дождался. К утру температура прыгнула до тридцати девяти, кишечник практически остановился. Боли внизу живота стали почти нестерпимыми, и меня снова потащили в операционную. На этот раз бригаду возглавил Микулич. Хотелось верить, что ему повезет больше, чем его предшественникам. И мне тоже.