Столичный доктор. Том VII
Шрифт:
— Воды! — крикнул я. — И морфия!
Поливать сверху — затея тухлая. А порошкового огнетушителя в окрестностях нет. Я достал из кармана платок — солидный, плотный, на случай, если придется вытирать руки или даже половину тела. Осмотрелся в поисках какой-нибудь жидкости.
Вот бокал с шампанским в руках у гостьи. Плевать, не до тонкостей. Подбежал к ней, выхватил бокал и щедро смочил платок.
— Герр фюрст… — начала она, но я ее перебил:
— Извините, придется взять другой бокал.
Вернулся к пострадавшему и аккуратно положил пропитанный шампанским
И, как по заказу — аптечку принесли, сделали укол, чтобы слуга не орал белугой. Тут же раздался вой сирен, примчалась скорая. Я посмотрел на часы. Да, трудно будет Моровскому побить рекорды Базеля. А вон уже и санитары с носилками бегут. Можно и в сторону отойти, помыть руки от липкого вина. И тут я столкнулся взглядом с Агнесс. Она ничего не сказала, резко развернулась и ушла в дом.
Тогда, в девяносто седьмом, операцию Йоханн провел успешно. Ну, в том смысле, что я ее пережил. В остальном положительной динамики не наблюдалось. Я и сам понимал, даже отравленным токсинами мозгом, что без антибиотиков меня ждет единственный исход — некрологи и скорое забвение. Ну напишут в учебниках по хирургии, в главе, посвященной истории вопроса, так кто эту главу читает? Перед экзаменами студенты пролистают разве. Возможно, повесят мемориальную доску в Москве. И «скорую» назовут моим именем. Однако это слабое утешение, когда сам идешь ко дну. Впрочем, и с лекарствами, да помощнее нашего пенициллина, прогноз — так себе.
Капали мне в вену растворы почти беспрерывно, кровь переливали. Состояние было, мягко говоря, на грани. Если судить по классификации мастера похоронных дел Безенчука, то для железнодорожного начальства я уже давно должен был бы дуба дать, а для мелкой сошки — гикнуться. Но вот вопрос — что там у мастеров по части профессоров? Может, у них это называется «сыграть в ящик» с соответствующими фанфарами? Или «приказать долго жить» — звучит хоть и мрачно, но солидно. И всё же, оставлю размышления о некрологах на потом — пока ещё не вечер, да и с этим проклятым абсцессом шансы есть.
Микулич меня как мог, поддерживал. И не только медикаментозно. Он проводил в моей палате больше времени, чем, наверное, проводил с семьей дома. В промежутках между осмотрами и перевязками рассказывал о работе клиники, о каких-то удачных и провальных экспериментах, о студентах, которые ради него готовы были сидеть в библиотеке ночами.
— Ты не поверишь, — однажды начал он, развертывая очередную историю, — но наши механикусы на скорую руку собрали прототип аппарата искусственной вентиляции лёгких. Можно сказать, из подручных материалов. Отграничение объема гидрозапором, мех с электродвигателем.
— Ну и как успехи? — еле слышно спросил я, не в силах повернуть голову.
— Выжили, — хмыкнул Йоханн. — Это уже достижение, учитывая, что никто не подумал о взрывоопасности смеси эфира с кислородом. Теперь подлечим раненых с обожжёнными, и снова за работу.
Я ухмыльнулся, хотя и понимал, что силы, затраченные на разговор, лучше бы оставить для
Так прошло еще двое суток. Консилиумы собирали теперь утром и вечером, всякие изменения, даже самые мелкие, фиксировались в специальных таблицах, сводные результаты анализов выводились на грифельной доске, установленной у окна. Моровский задерживался. И не только он. Мне порой по-детски казалось, что будь здесь Агнесс, всё пошло бы намного лучше. Головой понимал, что нет, инфекция внутри меня продолжит пожирать остатки моей жизни вне зависимости от состава присутствующих, но сердцем…
— Она приедет, — вдруг сказал Йоханн, когда я в очередной раз повернул голову к открывшейся двери.
— Наверняка она из Базеля отправилась к отцу, я туда телеграмму не отправлял. Просто не знает.
Подробностей семейной размолвки я ему не озвучил, просто сказал, что вышла ссора. А как еще отвечать на вопрос, где моя жена? На богомолье отправилась? В такой ситуации она должна быть рядом. Ее отсутствия никто не поймет. И коль скоро я начал думать о посмертии, то надо прикрывать и Агнесс от возможных кривотолков, которые могут отравить ее жизнь надолго. Да и мою тоже.
Вацлав прибыл через сутки с лишним после расчетного времени. Главное — прибыл. Всё из-за того, что хваленый поезд «Норд-экспресс», который, согласно рекламе, должен был домчать его из Петербурга до Парижа в одно мгновение, благополучно встал на каком-то перегоне в Польше из-за схода с путей паровоза. Обошлось без жертв, но пока чинили дорожное полотно, оттаскивали поврежденный локомотив, прошло не менее десяти часов. Итог: прибытие в Париж с опозданием, упущенный поезд до Марселя и, как назло, неразбериха с багажом. Всё складывалось против нас. Потому что экспресса надо было ждать почти сутки, а обычный ехал долго, со всеми остановками.
Главное — прибыл. С красными от недосыпа глазами и дрожащими руками. Но на самый важный вопрос ответ был утвердительный. Лекарство привез. Первую дозу укололи тут же. И начали ждать. Вернее, продолжили. Потому что не знаю как остальные, а я надеялся только на выздоровление. Любой другой исход, даже утешительный «продолжает болеть», не устраивал. Да и быть пациентом мне не нравится. По ту сторону баррикады можно в конце рабочего дня пойти домой, снять обувь, переодеться, и расслабиться. А здесь всё в круглосуточном режиме и без выходных. Да еще и суют в тебя трубки с иголками, пользуясь беспомощностью. Никакой радости.
Во время укола вокруг кровати собрался весь цвет местной медицины. Врачи, разумеется, хотели знать, что за чудо-лекарство примчал мне Моровский.
— Экспериментальное, на основе плесени — коротко пояснил я, не вдаваясь в подробности. — Возможно, поможет. Не исключено, что добьет.
Лица докторов вытянулись.
— Стоит ли так рисковать? — Капоселла заволновался, даже вспотел так, что пришлось вытирать лысину платком.
Я просто отвернулся и закрыл глаза. Сил спорить у меня не было совсем.