Столовая гора
Шрифт:
— Да, я охотник.
— Но разве ты можешь лазить по обрывам и так метко стрелять, чтобы попасть в тура?
Халил невольно смеется, глядя на урода. Это, конечно, нищий, стянувший ружье, или сумасшедший, шатающийся по горам.
Но старик ничего не отвечает. Он просто поворачивает спину. Уходит, шкандыбая сломанной ногой.
— Ты напрасно обидел его,— говорит аварец,— его все знают. Это первый стрелок — Гуниб.
— Первый стрелок — без глаза?
Они сидят, отдыхают, пережидают время, пока
— Это было сто лет назад,— говорит он,— теперь старик ни на что не годен. Разве ты сам не видишь? Он ушел пристыженный.
Но вот они слышат выстрел. В горах выстрел разносится далеко. Он повторяется несколько раз. Можно подумать, что стреляют с разных сторон.
Но горцы точно определяют, откуда несется пуля и никогда не ошибутся.
— Это Гуниб,— говорит аварец.
Потом они еще раз прислушиваются, но в горах тихо. Только один заряд разрядил охотник.
Солнце заходит за сосны, лучи его падают откосо, деревья отбрасывают длинную синюю тень.
Халил и его спутник седлают лошадей, медленно продолжают свой путь. Они подымаются все выше и внезапно видят впереди себя человека, согнувшегося под тяжестью какой-то ноши. Он идет, припадая на одну ногу.
Халил узнает старика, не веря своим глазам. На спине у него убитый тур.
— Ты убил его одним ударом? — спрашивает Халил.
Старик не отвечает, скидывает ношу на дорогу и показывает на турью голову. На виске запеклась кровь — туда попала пуля. Потом он снимает ружье, кладет его на свою добычу, кланяется и говорит:
— Прими от меня.
Так ответил он на сомненье Халила. Это был поистине царский подарок. И Халил принял его с благодарностью. Он не смел больше обижать старика.
Вот какой это народ.
— Ты что-нибудь хочешь от меня?
Халил далеко ушел в своих мыслях — зеленое солнце в его глазах, в его сердце. Он не слышит.
Кирим смотрит на него, повторяет свой вопрос.
— Да, Кирим, ты должен доказать мне свою дружбу.
— Я слушаю.
— Мне нужны две лошади, надежный проводник, тайная тропа и твой кунак на дороге, который примет меня, как тебя.
— Ты не один?
— Нет, не один.
— Джигит?
Халил отвечает не сразу. Кровь ударяет ему в голову. Но Кирим бесстрастен.
— Нет… Женщина.
Теперь медлит Кирим. Он обдумывает, гладит свою бороду, глаза опущены вниз.
— Хорошо,— наконец произносит он,— через три дня я буду у тебя.
— А скорее? Кирим, разве нельзя скорее?
— Нельзя.
Старик встает, ожидая, пока встанет гость. Потом ведет его по саду под яблонями — к сливняку.
— Ешь,—
Халил рвет малиновые, покрытые голубой пылью плоды, с жадностью утоляет ими жажду. Он знает, что больше Кирим ничего не скажет, что нужно покориться.
Три дня…
За плетнем у Реданта, там, где лопухи и дубовый лес, ползущий в гору, Халил начинает бежать. Он бежит в гору все быстрей и быстрей, перепрыгивает через пни — мелькает среди деревьев там и тут. Движения его легки и свободны. Сердце бьется уверенно и ровно. Лицо — как у мальчишки. Он кричит пронзительно и высоко — эхо откликается ему,— потом падает плашмя наземь — на самой вершине холма. Внизу целиком виден город, вверху горы, небо.
Он лежит и смеется. Так. смеялся он только в детстве. Весь он кажется себе легким, освобожденным.
— Горы! Горы! — повторяет он.— Горы!..
Глава четырнадцатая
Генеральша Рихтер подходит к дверям комнаты Ланской и стучит.
— Можно войти?
— Кто там?
— Это я, Зинаида Петровна,— на минутку.
Голос у генеральши взволнованный, рыжий парик набоку.
— Входите.
Ланская только что проснулась, сидит перед зеркалом, причесывается. Во рту шпильки. Под глазами, в ушах, на висках — следы вчерашнего грима, в глазах кислая досада, раздражение, сон… Она смотрит в зеркало на вошедшую и кивает головой. Ей не до разговора. На столе лежит смятая записка. В ней несколько слов, но они не дают покоя, назойливо напоминают о себе.
Нет, нет и нет…
— Я к вам всего лишь на минуточку,— говорит генеральша, садясь на краешек стула. Руки складывает на коленях.— Я сама не своя. Мне не с кем посоветоваться. Вы меня поймете.
— В чем дело?
— Лизочке сделали предложение выйти замуж. Она выходит замуж.
— Прекрасно. Поздравляю вас!
— Ах нет, Зинаида Петровна. Подождите поздравлять.
— Почему?
— Видите ли, ей сделал предложение ее зав. Управдел совнархоза. Тот, что бывал у нас. Человек он совсем приличный. То есть, понимаете, ничего такого в нем нет и вполне интеллигентный. Что-то кончил даже. Но…
— Он вам не нравится?
— Да нет — я этого сказать не могу. Очень вежлив, предупредителен. Прислал нам два пуда муки — белой. Я ничего сказать не могу. Вы, может быть, думаете, что происхождение… Он, кажется, из рабочих. Только это меня мало смущает.
Генеральша старается улыбнуться, но губы ее складываются в кислую виноватую гримасу.
— Теперь не до происхождения. Был бы порядочный человек и любил бы Лизочку.
— Что же вас смущает?
Генеральша круглит глаза — выражение лица ее становится трагическим.