Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
Алексей Михайлович нахмурился, не понравилось о томлении духа, но сказал твёрдо:
— Запиши и пошли. Не трогать! Что бы ни творил, худого или доброго, — не трогать! Патриарх — перед Богом сам ответит за себя. Одно прикажи — дорогу от окон его келии пусть отведут не меньше, чем за версту. Незачем старцу красоваться своими бедами.
— А кресты? — спросил Артамон Сергеевич.
— Пусть лучше кресты рубит, чем слуг своих до смерти бьёт! — улыбнулся. — Бывает твой царь щедр на милости?
— Ты само милосердие! —
— Ну а казнили бы? Вдова, сироты... Я так думаю: чужая погибель — плохой учитель. Страх смерти — страшнее всего на свете. Убежать — жизнь спасти. Жизнь дороже славы.
Артамон Сергеевич положил перед государем книгу черниговского архиепископа Лазаря Барановича.
— «Трубы духовные», — узнал царь. — Он же присылал сей труд.
— Нежинский протопоп Симеон приехал, сто десять книг привёз. Восемь книг в дар, остальные владыка просит взять в казну по два рубля с полтиной.
— Ого! — Алексей Михайлович сощурил глаза. — Это же сколько? Рублей двести?
— Двести пятьдесят пять.
— Зачем казне книги? Раздай в мещанские лавки. Продают пусть с великим радением, по ценам, какие сами назовут, но чтоб выручить все двести пятьдесят пять рублёв. И смотри, Артамон! Книг в неволю не давать!
— Лазарь просит позволения открыть типографию в Чернигове.
— С Богом!
— Ещё просит лисьих мехов на две шубы да сукна. Поизносился.
— Пошли, — сказал царь.
Теперь предстояло говорить о делах, может, и более важных, но склочных. Гетман Самойлович доносил на кошевого Серко. Кошевой-де говорил на кругу: «При котором государе родились, за того и головы сложим. Если войско не пожелает идти к королю, как к государю дедичному, то я, Серко, хоть о десяти конях, поеду и поклонюсь польской короне. А Кеберду просил я у государя, чтоб жену забрать из Слободских полков. Знал бы тогда, что начать».
Доносил гетман и на нежинского протопопа Симеона: ссылается грамотами с Дорошенко и с султаном. А у Симеона, приехавшего в Москву, были свои рассказы о гетмане, о Серко, об архиепископе Лазаре.
Царь выслушал доклад Матвеева скучая.
— Паучье племя. Друг друга готовы сожрать, — усмехнулся. — У нас в Смуту то же самое было. Что думаешь?
— Действовать надобно без спешки. Пусть Ромодановский с полком, да Белогородский, да Севский полки, сойдясь с гетманом, выступят к Днепровским переправам. Оттуда, не поспешая переправляться, шлют письма коронному и литовскому гетманам, назначают место для схода. Под Паволочем
— А если турки и татары не придут?
— Тогда, государь, соединяться войсками не след.
— Коли быть войне, нам незачем соваться первыми! — решил государь. — Но и без дела не отступать! Слышишь? Да пусть в кормах малороссы коней наших не теснят. А договариваться с королём надо о продолжении перемирия, ещё бы лет на десять.
— За соединение войск нужно требовать с Яна Собеского, чтоб все завоёванные Россией города уступил бы навеки.
Матвеев сказал твёрдо, даже рукой взмахнул, царь глянул на него.
— Думаешь, уступит?
— Наше дело — потребовать. А уступить? Города давно уже уступлены. Пора бы и смириться с потерей.
— Ах, Артамон, делалось бы всё по-твоему.
— Сегодня, может, и не сделается, а завтра так и будет. По-нашему!
— По-нашему! — вздохнул государь. — Десятый год Соловецкую крепость взять не можем.
— Приказа строгого не было! — сорвалось с языка.
Царь не рассердился, вздохнул.
— Нынче Мещеринову назад с острова хода нет. Вернётся — на плаху, — поправлял оплошность Матвеев. — А деваться некуда — возьмёт твердыню.
Алексей Михайлович отёр ладонями с лица заботу, улыбнулся:
— Коли ты говоришь, возьмут сию язву, стало быть, возьмут. Давай об ином.
И стал загадочным, в глазах искорки пошли вспыхивать. Положил лист перед Матвеевым:
— Я всё расписал. Пусть Гивнер приготовит на осень шесть комедий. «Есфирь» можно повторить, Темир-Аксакову представить в полной красе. А вот что мы вместе с Натальей Кирилловной надумали. Во-первых, разыграть Иосифову камедь, как братьями был продан, а во-вторых, Егорьеву. Как змея поразил. И ещё Адамову. Рай, змеиную прелесть, изгнание. Да на закуску — балет.
— Ставить в Преображенском? — уточнил Артамон Сергеевич.
— Коли успеете с переделками, с печью.
— Государь! — засмеялся Артамон Сергеевич. — Да ведь всё сделано! Театр расширили на три сажени. Печь уже топили, тяга добрая, тепло держит. Осталось изразцами выложить.
— Ну, это я сам! Думаешь, царю не до печки? А мне до всего дело. Изразцы у меня подобраны, отложены. Изумрудные травы, грифоны, птицы сирин. Изразцы в Измайлове. Ты пошли за ними.
— Сегодня и пошлю.
— Вот и слава Богу! У тебя, как у меня, дело делается без мешканья. Ты, главное, Артамон, отбери сметливых мещанских ребят. Учителей найди для них добрых.
— Великий государь, я уж исполнил твоё приказание! — признался Матвеев.
— Как так?
— Артаксерксову комедию готовим заново, чтоб вся на русском языке была. Набрал охочих людей в Посольском приказе, а учит их Лаврентий Блюментрост.
— Доктор?!
— Лаврентий в студентах мистерии разыгрывал.