Столыпин
Шрифт:
Дальше следовали высочайшие узаконенные правила:
– земля не может перепродаваться помещикам;
– не может продаваться даже крестьянским обществам;
– только в личную собственность крестьянину!
– Да, но хватит ли землицы?
Столыпин был готов к такому вопросу:
– Напомню вашему величеству: в Крестьянский банк передается большинство удельных земель и степных угодий, целинных залежей, также земли Алтайского округа – они обращаются для устройства переселенцев, а также…
Он замялся, не решаясь напомнить уже обговоренное.
– Вы забыли, Петр Аркадьевич, про владения царской семьи. Ведь мы уже договорились, что они будут значительно уменьшены. В пользу переселенцев.
У Столыпина хватило ума пошутить:
– Проводя земельную реформу, мы, в отличие от социалистов, не забываем о незыблемости частной собственности. Разве царская семья – исключение, ваше величество?
– Не более чем ваша исключительность, Петр Аркадьевич, – с удовольствием видя, что поймал на слове, открыто засмеялся Николай II. – Наши ретивые сыщики, еще до вашего переезда в Петербург доносили: саратовский губернатор вопреки царским указам самолично передает свои земли крестьянам… Разве я осуждал или карал за это?
Тон разговора был как нельзя лучше. Столыпин позволил себе:
– Премьер-министр тоже не станет карать, ваше величество!
– Вот и прекрасно. А сам-то ваш хваленый банк – не обмишурит крестьянина?
Этот вопрос был далек от шутливости.
– Банк выгоду свою получит на помещичьих процентах. Что касается крестьянской ссуды, то она доведена уже до 90–95 процентов. Более никак нельзя, ваше величество.
– Да более и не требуется. Дай Господь и так!..
Это надо было видеть: самодержец и главный российский помещик крестятся во славу крестьянской ссуды!
II
Медленно, со скрипом, но крестьянская жизнь в губерниях стала налаживаться. Бунтовать надоело. Не лучше ли взять земельный надел да заняться порушенным в замятне хозяйством?
Крестьянин, конечно, не читал ни социалистических, ни эсеровских газет – коль они залетали, на цигарки пускал, – но вожди и читали, и пописывали, сидя в парижских кафе, встревоженные статьи.
Борис Савинков, из врожденного дворянского неприятия бросавший в камин всякую писанину, на этот раз с удовольствием расхохотался:
– А ведь прав этот сукин сын Ульянов!
Язвительный смех вызвала проповедь большевистского лидера, где тот с ужасом признавался:
«Что, если столыпинская политика продержится действительно долго?.. Тогда добросовестные марксисты прямо и открыто выкинут вовсе всякую «аграрную программу»… ибо после «решения» аграрного вопроса в столыпинском духе никакой революции, способной изменить экономические условия жизни крестьянских масс, быть не может».
Так он припечатал не только себя, но и эсера Савинкова, который ничего против мужика не имел, наоборот, как всякий эсер, защищал его.
Отсмеявшись, Савинков поинтересовался:
– Наша БО жива или уже сдохла? На Аптекарском острове угрохали тридцать
Не в бровь, а в глаз. Сподвижники в новом лесном отеле за новым шикарным столом не кваском пробавлялись.
– Мне самому, что ли?
Дальше Финляндии, из Парижа, он не мог совать носа. Всего несколько месяцев назад спасся от виселицы, а смертного приговора и новый министр внутренних дел не отменял.
Пристыженные сподвижники, объевшиеся парижскими устрицами, через Финляндию и Выборг ринулись в Петербург. К Зимнему дворцу.
Стало ясно, что Столыпин не намерен отсиживаться под жандармским караулом. Постоянно ездит к царю. Может, по дороге и грохнуть, как приснопамятного Плеве?..
С десяток оглоедов сбилось в смертную бригаду. Гнев «генерала» – не шутка! За парижские устрицы надо расплачиваться собственной кровушкой. Затаись… наблюдай… и – готовь бомбы!
Но дни проходили, а случая не представлялось. Время лопоухого Лопухина прошло. Полковник Герасимов, работавший на полном доверии нового министра, каждый раз путал карты отнюдь не новичков-бомбометателей. Вот вроде бы все понятно…
На площади к первому подъезду от Адмиралтейства подана карета. Встала вплотную к дверям, прямо под аркой. Теперь арка закрывает, кто садится… Внутрь дворцового двора, мордой в сторону Миллионной, подогнан черный закрытый автомобиль. Тоже к самому подъезду. Огромное расстояние между каретой и авто! Тот, кто будет садится, пройдет напрямую через дворец, а метальщикам за версту обходи вкруг дворца, и везде шпики. А откуда выедет Столыпин – пойди пойми!
Вот один из сыщиков со стороны Адмиралтейства… взмах белого сигнального платка… заранее заведенный автомобиль срывается с места… за ним следом с противоположной стороны вымахивает карета…
…два облака пыли с мостовой…
…и в карете ли?..
…в автомобиле Столыпин?!
Извечное – пойди пойми…
Да и понимать нечего – на пушечный выстрел не подойти.
За несколько дней удостоверились: напасть на Столыпина при выезде, как было с министром Плеве, невозможно.
Дальше что?..
Выследили, что, направляясь в Царское Село, Столыпин садится в поезд где-то за Обводным каналом. Слежка, изучение маршрутов, расписания, порядка охраны… и опять все без толку. Столыпин ездит к царю в разные дни и в разное время. Как только царь терпит такое своевольство?!
Тогда-то и возник авантюрный план, вполне в духе старых ушкуйников, промышлявших на пути «Из варяг в греки».
Массово!
С ходу!
Всем скопом!
С разных сторон! Забросать его мощнейшими бомбами! Хоть одна да достигнет цели!
Уже с явной опаской наготовили двадцатифунтовых бомб.
Удача вроде бы улыбнулась… Столыпину, видимо, надоело гулять по крыше Зимнего дворца, и он стал выходить в окрестный садик. Конечно, дворцовый садик плотно охраняется, но что с того? На стражников есть браунинги, а от летящих со всех сторон бомб не увернешься. Решено!