Столыпин
Шрифт:
XIV
Полковник Герасимов выполнял свое обещание: искал террористов, разрушивших дачу Столыпина.
Первое подозрение было на Бориса Савинкова. Правда, он в это время, по сообщениям заграничной охранки, находился во Франции. Но его люди?.. Сыскная полиция давно шла по следам ближайших подельников – Льва Зильберберга и Василия Сулятицкого. Именно они могли вполне заместить здесь Савинкова. В придачу к 24 погибшим на месте взрыва и 25 раненым были и три боевика-смертика. Они ли главные?.. Герасимов, привыкший ко всему, не без улыбки читал отчеты своих подчиненных. Там были такие словесные перлы. Среди опознанных и неопознанных жертв оказались и «ноги с частью живота бывши в жандармских брюках». Все, что осталось от одного из террористов.
Но
Герасимов по своим тайным каналам вызвал Азефа. Пятнадцать тысяч еще со времен Лопухина платили – за что?
– Вот что, Евно, финтить перестань. Среди опознанных террористов не было ни Сулятицкого, ни Зильберберга. Мне нужны именно они!
Особенно Сулятицкий. Как стало известно, он еще раньше должен был стрелять в Столыпина, но при покушении на градоначальника фон Лауница пулю ему в затылок пустил более молодой подельник, некто Кудрявцев, а вторая не застала Столыпина. Во время освящения нового Петербургского медицинского института, где и замышлялась стрельба, тот задержался по неотложным министерским делам, так что Сулятицкому пришлось уйти ни с чем.
– Мы знаем, Евно: в Финляндии был разработан план взрыва дачи господина министра. Знаем также, что там отсиживаются Зильберберг и Сулятицкий, которые перепоручили теракт другим смертникам. Адрес? Точный!
Евно Азеф тоже знал, когда уже невозможно вилять хвостом. Он назвал адрес финляндской дачи и даже нарисовал на листе бумаги точную дорогу к ней. По зимнему времени совершенно непроезжую; ему ведь и о своей шкуре следовало подумать. В случае чего Савинков разделается с ним похлеще Герасимова…
Но Азеф уже не мог остановить двоих лыжников, идущих по его бумажной тропе.
Ах, какие славные лыжники постучались в дверь отеля! Жених-студент и невеста-курсистка. Конечно, им поначалу сказали, что «мест нет». Но ведь замерзают несчастные гуляки, сбились с дороги, а тут попали на лыжный след, по нему и вышли. Уж не откажите, друзья-финляндцы! Хоть в коридоре, хоть где, лишь бы не замерзнуть…
Живший в лучшем номере Зильберберг чертыхнулся, но пожалел путников, разрешил пустить. Ночь они счастливо провели на кровати одной из горничных, щедро расплатились и с великой благодарностью отбыли восвояси.
Так узнал полковник Герасимов о местонахождении организаторов взрыва. Теперь оставалось только контролировать поезда, идущие с финской стороны. Ну, это уже дело техники.
На Финляндском вокзале взяли вначале Сулятицкого, сбежавшего из Севастополя вместе с Савинковым семинариста-прапорщика, а потом и Зильберберга.
Виселица?..
Само собой. Их не спасло даже то, что поручение «генерала террора» они переложили на молодых дураков.
Попадись и сам Савинков – и он бы качался под той же перекладиной!
Но вот незадача: самого «генерала террора» ни тогда, ни после не удалось поймать – это сделали уже чекисты Дзержинского, в 1924 году.
А ведь полковник Герасимов был лучшим российским сыщиком. Не чета лопоухому Лопухину!
Впрочем, смерть даже самого Бориса Савинкова не скрасила бы жизнь четырнадцатилетней красавицы-калеки, оставшейся, по сути, без ног…
XV
Столыпин не питал иллюзий. Видит Бог, он хотел быть помещиком, только помещиком, хорошим и честным. Разве этого мало? Он веровал в свою помещичью честность, даже будучи предводителем дворянства. Даже будучи губернатором в самой «красной» губернии. Но как быть министру внутренних дел? Да вдобавок и председателю Совета Министров? Слева выли голодные шакалы, справа по-собачьи тявкали ненасытные волки. С чистой совестью из этой стаи не вырваться, в белых перчатках эту грязь не разгрести. Право, он начинал понимать всеми ненавидимого министра Плеве. Казни? Виселицы? Тюрьмы? А что тому было делать?! Да хоть и ему, Столыпину, за которым
Председатель Совета Министров карамельку принять не мог. Не обо всем можно было говорить открыто и не все можно было сокрыть. Чехарда между Первой и Второй Думой продолжалась; назревала и Третья, может, уже по другому избирательному закону. Но что это значит? Таись до времени, все планы не раскрывай! Но ведь кто-то же должен исполнять твои прожекты? Этот кто-то хочет понять: чего требует неистовый реформатор?
Так был заведен «Секретный журнал» Совета Министров; именно там, «по секрету», Столыпин открыто изложил свои мысли:
«Крепкое, проникнутое идеей собственности, богатое крестьянство служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия; и если бы правительству удалось проведением в жизнь своих землеустроительных мероприятий достигнуть этой цели, то мечтам о государственном и социалистическом перевороте в России раз и навсегда был бы положен конец… Но столь же неисчислимы были бы по огромной важности своей последствия неудачи этой попытки правительства осуществить на сотнях тысяч десятин принятые им начала землеустройства. Такая неудача на многие годы дискредитировала бы, а может быть, окончательно похоронила бы все землеустроительные мероприятия правительства, являющиеся ныне, можно сказать, центром и как бы осью всей нашей внутренней политики. Неуспех вызвал бы всеобщее ликование в лагере социалистов и революционеров и страшно поднял бы престиж их в глазах крестьян».
Он был одинок как никогда. И часто задавал себе вопрос: «А зачем тебе все это?!»
Право, были причины для такого самоедства. Когда стало очевидным, что ему с такой семьей просто не выжить как частному лицу на Аптекарском, Елагинском, Васильевском или ином петербургском острове, он принял предложение государя. Теперь семья поселилась в Зимнем дворце. Где всего лишь сто с небольшим лет назад царствовала – и не только в России, но и на балах – ничем не приметная немка Фике, ставшая Екатериной Великой, – теперь прозябала его семья. Да, да – прозябала! Даже в летние и предосенние дни. Дворец был слишком велик. Здесь можно было прекрасно царствовать, но жить?.. Неглуп был Николай II, что предпочел укромное Царское Село. А он, помещик по натуре, привыкший к широким раздольям, должен был довольствоваться пускай тоже широкими, но все же ограниченными залами пустого дворца. Помимо его министерских распоряжений Николай II отдал и свои, не менее строгие, приказы. Зимний, как и все принадлежавшее царской семье, управлялся собственным Министерством двора. Всюду стража, часовые, даже не подвластные ему, министру внутренних дел. Ведомство барона Фредерикса. Часовые. Перекличка. Стук прикладов в знак приветствия. Примкнутые штыки. Полнейшее безмолвие…
– Ты, братец, откуда?
Стук приклада.
– С Рязанщины? Может, с Саратовщины?
Молчание.
Часовой едва ли и знает, кто перед ним. Знать ему не положено. Его дело – никого не пущать. Без личного приказа командира, то есть разводящего. А тому – без приказа другого командира. И так далее, до барона Фредерикса. Смешно сказать, но на первых порах министру внутренних дел приходилось заявлять свои права, пока Фредерикс не разорвал эту замкнутую цепочку. Поселяя его сюда, старый лихой кавалергард в подпитии саблей рубанул по чьей-то мраморной голове – искры посыпались! Удовлетворенный барон темляком ткнул себе в грудь: