Стоянка поезда – двадцать минут
Шрифт:
— Значит, рыбной продукции, то есть, в широком смысле морепродуктам самый что ни на есть, как говорится, зелёный свет.
— Я так и думал.
— Сегодня во Владивостоке практически можно встретить экспедиторов со многих уголков сегодняшней России.
— Надо полагать, деньги крутятся немалые.
— Абсолютно верно, друг мой Густав. А где большие деньги, ну очень большие деньги, там непременно мутные дела.
— И криминал?
— Возможно, и криминал. Но я не об этом. Я о грамотности бизнеса торговцев этими самыми морепродуктами.
— Ну-ну, продолжай дальше! Мне интересно следить за ходом твоих мыслей, Вилли.
— А раз нарушение закона, то непременно должны возникнуть правоохранительные рамки или ограничения, или надзор, или контроль, или ещё что-то. Иначе неизбежны риски спустя несколько лет лишиться в благодатных водах Охотского моря хорошей рыбы. И при этом не надо забывать о преимуществах дальневосточного лосося по сравнению с норвежским, который искусственно выращивается.
— И ты считаешь, что русские, то есть россияне на это закрыли глаза? Я имею в виду их местные хотя бы власти.
— Я пока так не считаю, но что-то смутно подсказывает, что эйфория российской демократии пьянит головы многим.
— И, в первую очередь, всё тем же начинающим коммерсантам?
— Абсолютно точно! — Вилли хлопнул ладонью о протянутую взаимно ладонь Густава.
— Возможно, заглядывая на процветающий с их точки зрения запад и завидуя ему, они не в полной мере понимают или представляют, насколько обманчиво это представление?
— И насколько оно двойственно?
— Об этом никто не задумывается, когда хочет получить всё и сразу. А так не бывает. Хотя именно в России это и бывает в результате их приватизации после распада Советского Союза. Ты ведь помнишь лекции по экономике, где приводились примеры индустриализации СССР?
— Помню.
— Вспомни из лекций по индустриализации СССР на факультете о строительстве, например, Норильского комбината за Полярным кругом.
— Допустим, вспомнил.
— Он строился с начала тридцатых и почти до середины пятидесятых годов. В основном, силами заключённых. Иными словами ГУЛАГА. Несколько сот тысяч умерло на этом грандиозном строительстве. И в чьих сегодня руках этот комбинат?
— В чьих же, Густав?
— В руках двух молодых людей. Запамятовал, к сожалению, их фамилии. Ну, неважно. Двух, понимаешь, всего двух человек! За смехотворную, если говорить о мощности этого производственного гиганта, сумму!
— Кстати, о ГУЛАГЕ. Об этом написал книгу Солженицын.
— Это тот, который эмигрировал из СССР в Америку?
— Да.
— Нобелевский лауреат?
— Тот самый.
— Я слышал, что эта книга, точнее, роман был запрещён в СССР.
— Он там никогда и не печатался. Автор издал его, когда уехал за рубеж.
— Подожди, так он ведь вернулся в Россию? На Родину?
— Точно. Вернулся. Было же в газете?
— Было сообщение о том, что после двадцатилетнего изгнания на
— Ты не назвал ещё диссидентство.
— Да-да, вспомнил, сообщалось о том, что официальное отношение к его творчеству изменилось с началом «перестройки». А, кажется, в 1989-ом году в СССР был наконец опубликован «Архипелаг ГУЛАГ», автор был восстановлен в советском гражданстве.
— По возвращении в Россию писатель проехал на поезде через всю страну — от Владивостока до Москвы, с многочисленными остановками. Везде его встречали как триумфатора.
— Таким же образом, как ты, Вилли, только в обратном направлении. Какое интересное совпадение. Тебе не кажется?
— Интересное… Тебе хотелось бы прочесть этот роман?
— Да, хотелось. Для более полного понимания того, что происходило в Советском Союзе накануне его распада.
— А что тебе раньше такая мысль не приходила в голову?
— Не знаю. После поездки по России захотелось ещё больше узнать что-то из истории этой страны. Поверь, она того стоит.
— Узнать именно из книги «Архипелаг ГУЛАГ»?
— Так оно и есть. Признаюсь, что один мой знакомый прочёл этот роман, когда гостил у родственников в Штатах.
— У тебя есть знакомые, с которыми я незнаком?
— Не знакомый, а родственник. Старший родственник.
— Это меняет дело. И что? Как он отзывается? О чём, собственно, роман?
— О сталинских репрессиях. Одним словом, ужас…
— Что? Всё так было плохо?
— Не то слово. Но тут вот какое дело, Вилли. Тот мой родственник отчасти тоже занимается историей. Сейчас в России идёт мощный накат на её недавнее прошлое. Хочу заметить, что после прочтения книги у родственника возникли некоторые сомнения.
— По поводу чего?
— Элементарно, по поводу правдивости. Русские выиграли одну из самых тяжких войн этого столетия, это факт. Так почему же так много среди них преступников, которые, по словам автора этой книги, миллионами сидели в лагерях, имели по десять-пятнадцать-двадцать лет заключения?..
— Ну, друг ты мой, такие глобальные вопросы задаёшь?
— Я знаю, что они риторические, но хотелось знать, что об этом думают сами русские?
— Россияне?
— Да!
— Мне бы тоже хотелось. Но логичнее, прежде всего, теперь самим прочесть роман Солженицына?
— Думаю, теперь это сделать труда не составляет…
За время, что друзья провели на территории России, оба в какой-то степени сделали вывод о своих ровесниках в России. Первое. Парни с большим нежеланием идут служить в армию. По-русски говоря, «косят» по разным причинам на военно-врачебных комиссиях, чтобы уклониться от призыва. Второе. Не горят желанием учиться после школы в учебных заведениях, будь то высшие, будь то средне-специальные. Третье. Не желают работать.