"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Тебе будет больно…
– Я знаю. Но ведь тебе будет хорошо?
– Да.
– Я хочу, чтобы тебе было хорошо.
Получилось на удивление легко, она даже не вскрикнула, только зажмурилась. И слезы покатились у нее из глаз, но это были хорошие слезы, счастливые; она прижимала его к себе, и он не смог остановиться, пока не вылил всю любовь до конца.
Она беззвучно плакала и гладила его щеку пальцем. Он не чувствовал обычной апатии, только усталость.
– Тебе было хорошо? – еле слышно спросила она.
– Да.
– Мне тоже. Я бы хотела, чтоб ты всегда был так близко ко мне… И чтобы тебе всегда было хорошо.
Он обнял ее и притянул ее голову к себе на плечо.
– А так?
– Да, и так тоже. Я счастлива.
– Больно?
– Совсем немного. Это скоро пройдет.
– Теперь давай дружить. – Он улыбнулся и погладил ее по плечу. – Я добился желаемого, и теперь мы будем дружить, правда?
– Ты надо мной смеешься?
– Конечно. Я опытный волокита и, добившись желаемого, тут же охладеваю к своей жертве. – Он поцеловал ее растрепанные волосы. – Мы будем дружить до самого приезда твоего дяди.
Она рассмеялась сквозь слезы и потерлась щекой о его плечо. Как котенок. Милая, милая… Разве можно к ней охладеть?
Они долго лежали в постели, прижимаясь друг к другу, и целовались, говорили смешные глупости и смеялись над ними. И был огонь в камине и завтрак на скорую руку…
А потом – Зимич забыл о такой возможности, просто забыл, он даже не насторожился, когда она начала говорить об этом…
– Еще мой дед научил меня угадывать судьбу по руке. И сейчас я все про тебя узнаю.
Она взяла его руку в свою и повернула к себе ладонью.
– Ой…
И поздно было отдергивать руку…
Наваждение исчезло. Иллюзия возможного счастья разлетелась на куски – вмиг. Вот оно, доказательство того, что есть сон, а что явь. Явь – это молнии, от которых в жилах вскипает кровь. Явь – это книга о змеях, оставленная в комнате на площади Совы. Явь – это чудотворы, с которыми можно поторговаться за спасение университета. Явь – это солнечные камни в храмах, которые могут убить ее дядю так же, как убили старого колдуна из Бровиц.
– Какие страшные рубцы… – тихо сказала она. – Ты обжегся?
Он покачал головой.
– Это… Это как будто кто-то стер твою судьбу. Совсем. Ты поэтому приходил к дяде? – Она сильней вцепилась в его руку.
Сам дурак, сам поставил себя в это дурацкое положение. Нельзя оставаться с ней, нельзя ей все объяснить – это сделает ее несчастной. А если уйти, она будет думать, что… в общем, все, как говорил ее дядя. Неужели предвидел заранее? Но ведь это тоже сделает ее несчастной, оскорбит, причинит боль.
Зимич бросил стольких девушек, но ни одна из них не переживала из-за этого больше недели (кроме дочки булочника, но та переживала очень своеобразно). Среди них были и девственницы. Почему сейчас ему кажется, что он совершит подлость, которой никогда себе не простит? Почему этот разрыв будет так похож на предательство?
Но
Да, Зимич не сомневался: она бы предпочла все знать. Более того, если он оставит ее, она придумает себе что-нибудь такое, только гораздо романтичней, красивей. И можно даже помочь ей в этом, сочинить историю о какой-нибудь высокой миссии спасения мира, которая требует срочного его присутствия на другом конце Млчаны… Такие истории Зимичу придумывать не впервой: ни одна девушка не ждала его с «войны» больше двух недель.
Только… На этот раз не пройдет. Любую девушку можно обмануть, они рады быть обманутыми, но эта… Она поверит, потому что захочет поверить, но в глубине души будет знать, что ее обманули.
– Ну, так уж сразу и стер… – Зимич улыбнулся краем губы. – Вот увидишь, скоро шрамы сойдут, и судьба будет лучше прежней. Я просто обжегся, да… Ничего страшного на самом деле.
– Ты лжешь мне. – Она провела пальцем по его ладони, а потом прижалась к нему, обхватила за шею. – Но если не хочешь говорить – не говори. Я потом… догадаюсь сама. Я же внучка колдуна.
Три дня пролетели в горячечном дурмане, в котором сон был коротким и чутким, ласки – утомительными, близость – надрывно недостаточной. И иногда казалось: вот оно, пресыщение, дальше попросту невозможно, но проходила минута, и пресыщение сменялось новым голодом.
Милая, милая! Никто еще не изливал на Зимича столько нежности, столько самой искренней, самой чистой на свете любви. Милая, она соединяла его духовное и телесное в совершенную гармонию, и никогда еще он так сильно не желал эту гармонию сохранить.
Тем холоднее и темней показался мир за пределами ее спальни. Тем более пустой и неуютной стала комната над пивной, тем ненавистней книга о змеях, которую надо было прочесть к следующему утру.
Зимич собирался выспаться, но постель не согревалась теплом только одного тела, белье казалось сырым и жестким. Он знал, чувствовал, что ей тоже холодно и неуютно, ее постель тоже кажется пустой: потому что в ней некого обнять.
А часов в одиннадцать утра, едва Зимич задремал, в дверь постучали: пришел Борча.
– Извини, я не знал, что ты еще спишь… – он попятился и попытался открыть захлопнувшуюся за спиной дверь, но ему слишком мешали и плащ, и стопка книг в руках.
– Считай, что я уже не сплю. – Зимич откинул одеяло и сел, тряхнув головой.
– Ты куда-то пропал, и я волновался. У меня много новостей, которые могли бы показаться тебе интересными.
– Садись. Сейчас я оденусь, велю принести горячего меда, что ли… Хочешь горячего меда?