"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19

Денисова Ольга

Вряд ли отеческую беседу Государственного обвинителя с Вереско следовало называть допросом, но парень, взяв себя в руки, держался дерзко, полностью подтвердив рассказ Зимича. И сдабривал он свои показания площадной бранью в адрес Надзирающих, нисколько не скрывая своей ненависти и презрения.

Зимич еще не закончил писать, когда обвинитель отпустил мальчишку, велев проводить того до кареты. И Зимич недоумевал и даже волновался: до кареты студент не дошел, она так и стояла чуть в стороне от входа – лошади нетерпеливо топтались на месте, а из трубы шел дымок – кучер грелся

у печки.

Обвинитель велел Зимичу зайти на следующий день, после полудня, и радостно потирал руки, весьма довольный тем, что может наступить на хвост Службе дознания Консистории. Зимич же удивился, увидев у окна на лестнице Вереско.

– Я ждал тебя, – сказал тот. – Я… рад, что ты на свободе.

Голос его дрогнул, но он взял себя в руки.

– Я тоже рад тебя видеть, – ответил Зимич. – Если не здоровым, то хотя бы живым.

– Меня никто не слушает, все думают, что я еще ребенок. Что я просто ничего не знал о покушении. А они… они все предатели, Зимич. Они трусы и предатели.

– Не надо так…

– Надо! Я имею право так говорить и так думать. Я тоже не знал, что меня освободят. Мне тоже было страшно. Да, я кричал, я плакал, но я никого не оболгал и не предал. Мои друзья, глядя мне в глаза, рассказывали Надзирающим, какими словами я поносил Государя и как я призывал браться за оружие против него. Это ли не предательство? Это же… бесчестно!

– Не всем хватает силы…

– Нет, не силы. Чести не хватает. И совести, – отрезал мальчишка, отворачиваясь к окну. – Я бы хотел поговорить с тобой совсем о другом. Но не здесь, конечно… Поедем ко мне, а?

Зимич пожал плечами: разумеется, не в родовой замок Белой Совы его звали, но и городской особняк семьи Вереско наверняка мало отличался от «домика» Драго Достославлена.

– Вряд ли это понравится твоим родственникам.

– Я живу во флигеле, там только дядька и кормилица. И вообще, мне наплевать, что им нравится, а что нет. Поехали.

Возвращаться к чудотворам очень не хотелось.

Мальчишка хотел войны не на жизнь, а на смерть. Он говорил, что вскоре унаследует огромное состояние: его отец стар и болен, а он старший сын в семье. И это состояние он готов вложить в строительство крепостей, в оружие, артиллерию и содержание армии. Не только Белая Сова недовольна властью Надзирающих – среди знатных родов найдутся те, кто не побоится выступить против них открыто, силой оружия.

– Я уже придумал главный символ войны с храмовниками: четыре четверки. Здорово?

Зимич пожал плечами, а Вереско вдохновенно продолжил:

– Четверка в цифрологии считается самым примитивным числом, основой основ, залогом существования сущего. И первая четверка будет означать ее цифрологический смысл, символ солидарности и справедливости. Вторая четверка – это четыре стихии, третья – четыре стороны света, четвертая – четыре времени года, коловращение, которое так не любят Надзирающие. Ну как?

Идеи его были по-детски иллюзорны, но решительны и благородны. Однако позвал он Зимича не для того, чтобы выслушать его мнение.

– Твой «друг» Борча на допросах рассказал Надзирающим, что скоро ты превратишься

в змея. Они ему не поверили, а я… поверил. И знаешь, ты, конечно, не обижайся, но если бы у нашей будущей армии был ручной змей…

Всем нужен ручной змей, никому не нужны крылатые колесницы и добрые сказки…

И можно было бы сказать: ты сначала собери армию, а потом и поговорим.

– Я не превращусь в змея, – вздохнул Зимич. – Извини. И я бы создавал не армию, а цитадель: чтобы сохранить университет, книги, знания. А еще – чтобы любой мог там укрыться, колдуны например.

– Колдуны? Зачем?

– Надзирающие же убивают колдунов. Представь, какой сильной будет эта цитадель, если собрать в ней сотню колдунов: никакой змей с ними не сравнится, – сказал Зимич и осекся.

Вот почему храмовники боятся колдунов! Стоит тем объединиться, и это будет сила пострашней любой армии! И… как она сказала? (Она – это Дивна Оченка, а не Бисерка, и не надо, не надо начинать думать о ней снова, одной ночи раздумий вполне достаточно.) «Чудотворы обладают сходными с колдунами способностями»… И в чем же сходство? А ведь что-то такое однажды говорилось, Зимич почему-то пропустил это мимо ушей…

И вдруг это показалось очень важным. Гораздо важней, чем цитадель, которую смогут защитить колдуны.

– О чем ты думаешь? – спросил Вереско.

– О чудотворах.

– Ты в самом деле считаешь, что они существуют?

– Я это знаю. Они строят…

А что, собственно, они строят? Чего-то важного не хватало в той мозаике, которую Зимич однажды видел во сне – или почти во сне. Какая миру разница, кто им владеет? Государь, Надзирающие, чудотворы? Приходят плохие правители, их сменяют хорошие, то сильные и амбициозные, то слабохарактерные, но гуманные: мир, пошатываясь из стороны в сторону, бредет себе вперед по узкой спирали времени. Так почему же тогда, во сне, Зимичу пригрезилась гибель мира?

Он что-то такое однажды слышал, только что и от кого? И гипотезу власти чудотворов над умами выдвигали не только ученые, но и колдун (который на самом деле вовсе не колдун, а чудотвор). Наверное, ему нужно было, чтобы Зимич продолжал так думать.

Надо найти настоящего колдуна и поговорить с ним. Хотя бы того, из гвардии, у которого падучая. Только где его искать?

– А у тебя нет знакомых колдунов? – спросил он у Вереско на всякий случай, но тот покачал головой, собираясь вернуться к разговору о змее.

Зимич не стал его больше слушать, тем более что близилось время обеда и к ним несколько раз заглянул «дядька»: парень не мог есть сам, не зажили вывернутые суставы.

Колдуна, который служил в гвардии, Зимич разыскал легко – через хозяина кабака, где когда-то частенько гуляли студенты, а теперь ошивались гвардейцы. Колдун жил неподалеку, на улице Гремячьей, возле Мельничного ручья.

И покосившийся домишко, и убогая каморка, где на засаленном сером белье лежал в постели колдун, никак не соответствовали службе в гвардии Храма. Зимича направила в каморку до времени состарившаяся, неухоженная женщина – то ли мать колдуна, то ли хозяйка домишка.