"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
И волк в конце концов отступил… Не сразу – они оба вскоре скрылись из виду, но слышно было и рычание волка, и редкий стук Зоиных каблуков.
Витька не стал дожидаться окончания схватки – потащил Павлика назад, в спальню, бормоча ему на ухо:
– Она щас пойдет смотреть, спишь ты или нет! Вот к бабке не ходи! Я к себе пока пойду, и ты спящим прикинься! Сопи громче, как все сопят: если тихо дышишь, тогда ясно, что не спишь…
Он не ошибся: едва Павлик влез под одеяло, на лестнице застучали каблуки, и вскоре Зоя вошла в спальню – тут она ступала тихо. Подошла к нему, но не прислушивалась, а подняла с полу
Ковалев проснулся в три часа ночи от тревожного сна, которого не помнил. Почему-то хотелось прислушаться, но издали уже раздавался стук колес, а вскоре поезд тяжело загрохотал над головой, потряхивая дом. И показалось спросонья, что прислушаться, всмотреться в темноту очень важно, необходимо – грохот поезда нарочно длился и длился…
Почудилось ли Ковалеву движение в дальнем углу комнаты? Или это шевелились тени вагонов в свете далекого фонаря? Он сел, поставив босые ноги на пол, – по полу тянуло промозглым сырым холодом, и почему-то пахло тиной.
Зачем она бежала через мост? Зачем взяла с собой ребенка? Версия самоубийства в эту минуту казалась ему неправдоподобной, абсурдной…
Ковалев нащупал тапочки и подошел к окну – поезд свистнул на прощание, стук колес затихал… Моста из окна видно не было, даже если прижаться лицом к стеклу.
Это тоже случилось в ноябре, вот такой же точно ночью, черной и холодной…
Не так уж сильно ему надо было «на двор», чтобы одеваться среди ночи, но Ковалев натянул спортивные штаны и направился на веранду. Обрезанные галошами резиновые сапоги он надел на босу ногу и ватник накинул прямо на майку, даже руки в рукава пихать не стал – придерживал его за воротник и чуть не уронил, включая лампу над крыльцом.
Морозец легким ему не показался – пощипывал и подгонял… У крыльца с треском проломился ледок на луже, и тропинка тоже похрустывала под ногами. Тишина стояла удивительная, в городе такая невозможна, – даже собаки не лаяли. И казалось, что воздух звенит: от мороза, от прозрачности, от неподвижности. Звезды высыпали на темном небе – в городе такого темного неба не бывает тоже, над городом всегда висит зарево его огней.
Лишь возвращаясь к дому, Ковалев подумал, что ночью должна светить луна, – но луны он так и не нашел. Собирался подняться на крыльцо, однако остановился вдруг.
Зачем она бежала через мост?
Он отошел от крыльца, но не увидел моста в темноте. На улице в эту ночь горел единственный фонарь, и за пятном света темнота была еще гуще. Ковалев подумал, что пойти к мосту в этот час – более чем странная фантазия, но эта мысль его не остановила. И про глубокую лужу у калитки он забыл – ледок сломался, стоило на него ступить, и нога по щиколотку провалилась в ледяную воду. Вместо того чтобы проснуться и прийти в себя, Ковалев снова подумал о дежавю, вспомнил ту ночь, когда собирался переплыть реку, и прикосновение мокрого песка к босым ногам. Тогда он тоже надел куртку прямо поверх майки…
Если пройти по мосту ночью – может, что-нибудь всплывет в памяти? Идти не далеко, минуты три, не больше…
Утоптанный гравий зашуршал под ногами – в полнейшей тишине… Она бежала тем же путем, поднималась на мост этой же тропинкой. Зачем?
Ковалев даже остановился ненадолго: почему он так
А где, интересно, жил этот Смирнов, который спас ему жизнь? Ковалев не очень хотел думать, что этот человек – его отец, мало ли чего наговорила старая ведьма… В детстве он не сильно мечтал об отце, деда ему вполне хватало, – разве что иногда, когда случалось на деда обидеться, но такое бывало не часто. Отцы его друзей (у кого они имелись) обычно отличались от деда в худшую сторону: или были вечно заняты, или вечно пьяны – и слишком часто находились с сыновьями в непримиримой конфронтации. Нет, он не мечтал об отце. Но думать о том, что этого человека нет в живых, было горько, по-детски обидно.
Ковалев поднялся на мост и прошел вперед несколько шагов. Странная, нереальная тишина звенела в ушах, от холода заныли пальцы и занемели ступни. А потом, остановившись в десятке шагов от выступавшей в сторону площадки, он наконец обнаружил луну – круглую и желто-оранжевую: она вылезла над рекой из-за кромки леса и пустила по туманной воде широкую блестящую дорожку. Ковалев подошел вплотную к тонким перилам и заглянул вниз. Высоко… Больше десяти метров точно. А глубоко ли? Он не сомневался, что, прыгнув вниз, выплывет на берег без труда – если хватит глубины, конечно. Еще минуту назад уверенный, что ничего не боится, он внезапно ощутил страх перед этим гипотетическим прыжком, а вместе со страхом – азарт и острое желание этот страх преодолеть.
Вряд ли женщина с ребенком на руках могла прыгнуть с моста от желания преодолеть страх… И как способ что-то доказать, обратить на себя внимание – это было слишком. Наверное, старая ведьма никогда не смотрела вниз с этого места…
Вода была теплее воздуха; над ней, будто парок над чашкой горячего чая, вился легкий туман, золотистый в лунном свете. Если бы в двенадцать лет Ковалев не пробовал переплыть холодную реку, он бы скинул ватник. Но его последующие изыскания в этой области говорили обратное: он сунул руки в рукава (холодные уже рукава, обжегшие голую кожу) и застегнул две пуговицы. Взялся рукой за широкую балку фермы – ледяную, к ней едва не приклеились пальцы – и снова глянул вниз. Встал на нижнюю поперечину перил, подтянулся. Наверное, правильней было бы перекинуть ногу через перила и прыгать с узкой полоски дощатого настила с наружной стороны, но Ковалев поднялся еще выше, придерживаясь за балку, выпрямился и, примериваясь, посмотрел на воду.
На берегу, отчетливо видимый в лунном свете, стоял человек с удочкой на плече и, запрокинув голову, смотрел на Ковалева. Заметив ответный взгляд, человек нарочито покрутил пальцем у виска и сплюнул.
Нет, дело не в том, что Ковалев боялся показаться кому-то сумасшедшим, – этот прозаичный жест будто вырвал его из сна, вернул в реальность, в обыденность из романтического кошмара. Так, наверное, чувствует себя лунатик, проснувшийся на краю крыши… Ковалев пошатнулся, оглянувшись назад, и с трудом удержал равновесие, вцепился в балку изо всей силы – она были слишком широкой, чтобы обхватить ее ладонью, и держаться пришлось только пальцами. Человек с удочкой еще раз покрутил пальцем у виска и направился под мост.