"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Наверное, он рассчитывал на мясо, – пробормотал Ковалев.
Влада молча шагнула назад, а он снял шарф и, не опуская глаз, начал спокойно наматывать его на левую руку – уверенный, впрочем, что пес отступит.
Пес отступил, стоило сделать три шага вперед. И тенью метнулся в лес, скрылся бесшумно за деревьями – вообще-то жутковато было ощущать его взгляд и ждать броска из темноты. Ковалев подобрал сумку и взял Владу за руку.
– Серый, что-то мне уже не романтично…
– Прекрати. Ничего страшного. Но если хочешь, иди впереди меня.
–
– Не знаю. Говорят, у магазина много.
– Я читала, что на брошенный кусок так реагируют тренированные собаки. Против человека тренированные.
Ковалев пожал плечами.
– А еще говорят, что это «настоящее динго», плод генной инженерии, помесь собаки, гиены и крокодила. И что он может зубами перекусить монтировку.
– Ты это серьезно?
– А как ты думаешь?
– Серый, не смешно. Я вообще одна из дома теперь не выйду.
По дороге к мосту Влада поминутно оглядывалась, а добравшись до дыр между шпалами, снова остановилась.
– Ты не подумай, что я нервная… Но это же просто жуть…
– Что конкретно тебя напугало на этот раз?
– Я серьезно. Это же… западня…
– В смысле?
– А если поезд? Куда деваться? В воду прыгать?
Вообще-то от ее слов мороз прошел по коже… Западня?
– Поезд видно и слышно издали. На мосту две площадки, где можно его пропустить. Мы с Аней один раз его там пропускали – ничего страшного.
Влада сделала неуверенный шаг.
– И не побежать – покалечишься, – сказала она тихо. – И ты водил здесь ребенка?
– Смотри под ноги, и все будет хорошо. А бежать совершенно незачем.
С чего он взял, что его мать бежала по мосту? Влада права, по нему нельзя бежать. Тем более с ребенком на руках.
– Серый, у мужчин притуплено чувство опасности. И нет материнского инстинкта. Поклянись мне, что на этом мосту ты всегда будешь держать Аню за руку.
– Клянусь, – усмехнулся Ковалев.
– Я не шучу. У меня все внутри переворачивается, когда я представляю здесь ребенка. Я бы вообще запретила людям тут ходить.
– Там висит табличка, что выход на мост категорически запрещен. И еще «Берегись поезда».
Ковалев все же остановился на том месте, где прошлой ночью едва не сиганул с моста.
– Погоди, – сказал он Владе. – Посмотри вниз.
– Я только и делаю, что смотрю вниз.
– Отсюда посмотри.
Она подошла к перилам и вцепилась в них обеими руками.
– Я спросить хочу. Гипотетически, не подумай… – начал Ковалев.
– Спроси.
– Я не про себя, я вообще. Вот если бы я собирался тебя бросить, ты бы могла покончить с собой?
– Чего? – Влада повернулась к нему и посмотрела широко открытыми глазами. Наверное, она хотела, чтобы это выглядело иронично, на самом же деле в глазах ее появился неподдельный страх. И еще что-то жуткое мелькнуло на ее лице – наверное, смертельная тоска.
– Я же говорю: гипотетически.
– Ты точно сбрендил… Гипотетически я бы не только не стала кончать с собой, я бы немедленно вышла замуж за кого-нибудь другого.
– А если бы… ну, не по-настоящему, а чтобы меня вернуть. Могла бы?
– Не по-настоящему? – Влада хитро усмехнулась. – Это интересно. А ты бы вернулся?
– Не обо мне речь. Вот отсюда могла бы в воду прыгнуть?
Она посмотрела вниз и снова повернулась к нему лицом, с которого сползла усмешка. Да, пожалуй это была именно смертельная тоска, не страх даже. Влада молча покачала головой.
– Испугалась бы?
– Нет, просто это было бы уже по-настоящему… С такой высоты об воду можно сильно разбиться. А если тут мелко?
– Тут глубоко. Скажи, а если бы ты все же захотела покончить с собой, из мести мне ты могла бы убить и Аню тоже?
– Серый, ты вообще ненормальный, да? Тебе вообще как такое в голову могло прийти? Я тебе уже сказала: я бы замуж вышла немедленно, за другого. И была бы счастлива, а ты бы локти кусал. У тебя что, кто-то появился?
Ковалев помолчал немного.
– Понимаешь, я узнал… Что моя мать вот на этом самом месте прыгнула в воду со мной на руках. Меня спасли, а она утонула. Говорят, что это было самоубийство… Из-за несчастной любви.
Влада посмотрела мимо него, на тот берег, с которого они только что ушли. Долго и пристально, будто хотела что-то увидеть. Потом снова взглянула вниз и поежилась.
– Пойдем отсюда. Мне страшно здесь стоять. Мне вообще здесь страшно…
И только потом, уже спускаясь по насыпи, она сказала:
– Знаешь, мне кажется, что ни одна женщина не может хотеть убить свое дитя.
– Но Медея убила детей из ревности…
– Не знаю. Я, может быть, мерю по себе. Но мне кажется, что это невозможно.
Вечером Витька не пришел – они с ребятами уехали в райцентр, раздобыть денег и вообще… А поскольку по пятницам для старших групп шла дискотека, укладывать спать младшую группу пришла старенькая нянька, скучно и муторно рассказывала сказку про Крошечку-Хаврошечку – под ее тихий и размеренный рассказ все быстренько так уснули. Потом, когда она ушла, Павлик лежал и прислушивался: пока внизу шла дискотека для старшей группы и играла музыка, ему не было страшно и он ненадолго задремал, а проснулся уже в полной тишине. Он не знал, сколько времени, но ему показалось, что уже давно глубокая ночь.
Окошко светилось бледно-синим светом, и было холодно, с каждой минутой все холодней… Павлик кутался в одеяло, но боялся накрыться с головой – готовился закричать, если откроется дверь. И прислушивался, прислушивался: не слышно ли шагов на лестнице?
Сказка про Красную Шапочку – глупая и смешная сказка, в ней нестрашный совершенно волк глотает всех подряд, и понятно, что такого волка на свете нет и быть не может. Настоящий волк никого не глотает – он сначала перегрызет горло, а потом будет обгладывать кости. И человека целиком он не съест, даже ребенка, но это не имеет никакого значения.