"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19

Денисова Ольга

– Убью… – выговорил Войта сквозь зубы.

– Чего? – переспросил стражник.

– Убью эту тварь!

– Да ладно тебе… Ну, повздорили, ну, подрались… С кем не бывает? Чего сразу убивать-то?

– Я его убью не сразу. Я его сперва помучаю… – оскалился Войта.

Дома его ждал Очен. И вид имел весьма решительный. Предложил выйти из дому, где никто им не помешает. И начал без обиняков, что показалось Войте странным.

– Поклянись, что не покинешь Славлену после того, что я тебе скажу.

– Я и не собирался покидать Славлену. Но чего ради я должен тебе в чем-то клясться?

–

Если ты уедешь, я окажусь предателем. Предателем Славлены. Но если я тебе об этом не скажу, получится, что я предал друга.

– Знаешь что, ты выбери сначала, кого ты хочешь предать – друга или Славлену…

– Мне сейчас не до шуток. Мой отец друг твоего отца, а ты спас мне жизнь в Храсте – но дело не в этом. Если бы у меня не было дочери, я бы никогда не пошел на это. Теперь я знаю, что такое быть отцом. Ты, наверное, еще не видел Дивну, мою маленькую девочку, – я раньше считал, что такого чудесного ребенка нет больше ни у кого. Но мне объяснили, что любой отец считает так же…

Войта вовсе не считал своих детей такими уж расчудесными и сладких соплей, в отличие от Очена, обычно не распускал. Он знал, что имеет некоторые обязательства перед женой и детьми, но частенько об этих обязательствах забывал.

– Я узнал, что из замка твоего хозяина сегодня привезли письмо. Если твой хозяин через десять дней не вернется в замок живым и здоровым, твоих детей убьют. Было принято решение не говорить тебе об этом. Вообще никому не говорить.

Едрена мышь… Значит, Трехпалый все-таки блефовал…

– А тебе об этом рассказали как заслуживающему доверия?

– Я… подслушал этот разговор. Случайно. Ну или почти случайно.

– И кто принимал решение? – Войта вдохнул поглубже, стараясь сохранить спокойствие.

– Ректорат школы.

– И твой добрый трогательный друг Драго Достославлен?

– Это предложил не он. Он даже высказал сомнение… Понимаешь, все решили, что если твои дети погибнут, ты возненавидишь мрачунов.

– А то, что я после этого могу возненавидеть чудотворов, никому в голову не пришло? – Сохранять спокойствие не удавалось.

– Предполагалось, что ты не узнаешь о письме… Но я решил… Как бы твой хозяин ни был виновен, его смерть не стоит жизни троих детей. Я представил на их месте свою Дивну. И понял, что так поступать нельзя, это не жестоко даже, это нечто гораздо более худшее, чем жестокость.

– Я убью их всех… – Войта стиснул кулаки и шагнул к калитке, но Очен ухватил его за плечо.

– Погоди. Тебя схватят. Убивать не станут – ты в самом деле нужен нам. Но ты ничего этим не добьешься, только хуже сделаешь…

Войта потрогал шишку на затылке и вспомнил вдруг, что все они – ректорат – чудотворы… И каждый из них может убить его одним ударом. Победить одним ударом, уложить на лопатки. А упрямство – мудрость осла…

Глава 12

Удар чудотвора не имеет ничего общего с электрическими силами. Его нельзя описать и с точки зрения механики – он лишь похож на механический. Будто воздух становится магнитным камнем. И мрачуны, и примитивные твари, вроде гадов или мошек, выпивают его энергию, от него нельзя защититься – только встать под прикрытие мрачуна. Или многоглавого змея, мысли которого читает Очен. Или под защитное поле магнитофорной махины, оставленной в замке…

Ощущение бессилия, беспомощности, одиночества было,

пожалуй, сильней, чем в первые месяцы плена, и сравниться могло только с отчаяньем, которое Войта испытал, потеряв способность к удару. Он чужой здесь, в родном городе. Он нужен Славлене лишь как драгоценный трофей, и никому нет до него никакого дела. А впрочем…

Понятно, мать всегда встанет на его сторону, какую бы подлость или предательство он ни совершил. Но отец? Братья?

В юности Войта считал отца твердолобым и недалеким человеком, но теперь, когда имел полное право на такое мнение – благодаря не ученым званиям, а исключительно умению думать, – он, напротив, с гораздо большим уважением стал относиться к отцовскому опыту, к его простой житейской мудрости. Чтобы там ни было, а мнение отца Войту волновало гораздо больше мнения Айды Очена и даже больше, чем мнение Трехпалого. Кроме того, с годами он в полной мере оценил, что «великого ученого» из него сделал в первую очередь отец, а уже потом Глаголен.

Признаться, он долго не решался заговорить с отцом. Но больше в Славлене не нашлось бы ни одного человека, который стал бы его слушать. И, пожалуй, не ради мудрого совета Войта решился на этот разговор – он будто бы хотел заранее оправдаться за то, что собирался сделать.

Если бы лет двадцать назад Войте сказали, что он боится отца, он бы кинулся на обидчика с кулаками. Наверное, потому, что в самом деле всегда отца боялся, но не желал признаваться в этом прежде всего самому себе – и ежедневно самому себе доказывал собственное бесстрашие. А теперь отчетливо понял, что боится отца. Сильней, чем боялся выступить на сессии Северского университета. Теперь у него так же пересыхало во рту и так же подгибались колени. И если на кафедру его силком вытолкал Глаголен, то теперь некому было хорошенько врезать Войте промеж лопаток, чтобы он начал, наконец, пресловутый разговор. Пока его не посетила спасительная мысль: теперь у него есть железное оправдание не желать смерти Глаголену, понятное каждому, даже самому бесчувственному или слабоумному. И уж отцу – тем более. Или не о его родных внуках шла речь?

Мать возилась с коровой в хлеву, отец в саду мазал известью комели яблонь – чтобы зимой их не грызли зайцы. Войта понаблюдал за ним издали и только потом, набравшись решимости, подошел скорым шагом.

– Пойдем в дом, надо поговорить.

Отец ничего не сказал, молча поставил ведро с известкой на землю и отряхнул руки.

Войта начал вовсе не с того, с чего надо было начинать, когда они уселись за стол друг напротив друга.

– Один из мрачунов, которого сегодня в клетке возили по городу, – тот самый человек, в замке которого я жил, который сделал меня доктором математики, выделил мне ренту, платит за обучение моих сыновей, твоих внуков…

Отец поднял на Войту взгляд – не испуганный пока, не настороженный, не осуждающий. Удивленный, пожалуй. И вздохнул, покачав головой:

– Значит, твой благодетель…

Войта слишком долго сдерживал гнев перед ректором и начальником стражи, чтобы и от отца стерпеть то же оскорбление: вскипел (так, что щекам стало горячо до боли) и изо всех сил жахнул кулаком по столу:

– Едрена мышь! Чтобы я этого слова не слышал!

И вместо того чтобы напомнить, кто здесь кому должен указывать, отец смешался и даже, пожалуй, оробел – выставил вперед ладони, будто защищаясь, и примирительно пробормотал: