"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– По-моему, он подчеркнул только собственную кичливость и безвкусицу…
Очен продолжал, будто не услышал замечания Войты:
– Однако он вкладывает деньги не только в строительство и армию Славлены, но и в школу экстатических практик, в мои опыты в частности.
– Опыты по чтению мыслей чудовищ Исподнего мира, что ли?
– Не только. Я за последние годы сильно развил концепцию созерцания идей и… Мне удалось от мысленного проникновения через границу миров перейти к телесному проникновению. Это состояние экстаза в экстазе, сжатие сознания до уровня рептилии – для обретения способности гада к пересечению границы
– Это потрясающе, Очен, – оборвал его Войта. – Я не силен в метафизике, но, сдается мне, сжатие сознания до уровня рептилии Достославлену дается легче, чем другим.
– Ты неправ, он не так глуп, как кажется, – у него есть поразительное внутреннее чутье. Он, я думаю, чем-то похож на многоглавого змея – способностью предвидеть будущее на много лет вперед.
– Ну да, я это и имею в виду – Достославлен думает позвоночником, а скорей всего – нижней его частью, – Войта поморщился. – Ты знаешь, что он вхож в самые высокие круги Северского научного сообщества?
– Богатство открывает множество дверей. Он женат на дочери одного из самых знатных мрачунов в Северских землях, ныне покойного.
– Его жена – мрачунья?!
– Она на нашей стороне.
– Знаешь, похоже, Достославлен и вправду обладает волшебным даром влезть без масла в любое отверстие… И пока я не вижу в нем ничего беззащитного и трогательного.
– Каким бы он ни был – он чудотвор, преданный Славлене целиком и полностью, – сказал Очен, пожимая плечами, и Войта усмотрел в этих словах камешек в свой огород.
С тех пор как Войта попал в замок Глаголена, путь в Славлену сильно изменился. Рыбацкая деревушка на берегу Лудоны, до которой из Храста можно было добраться проезжей дорогой, превратилась в значительный перевалочный пункт, забогатела на речных перевозках. И не лодчонки уже, а широкие лодьи на двадцать-тридцать гребцов везли товары в Славлену; разрослись постоялые дворы, процветали коноводчики, колесники, извозчики, кузнецы. Торговали здесь по-крупному, возами, а то и обозами, – товарами не только с Северских земель, но и из Натана, Годдендропа, Вид и даже Афрана.
Через лес в Славлену теперь вел летник – весной и осенью непроезжий, а зимой ненужный: передвигались по льду Лудоны. По летнику и направилась часть наемников, забрав с собой всех лошадей отряда и двух плененных мрачунов. Карета Достославлена осталась на одном из постоялых дворов, а повозку продали в три раза дешевле, чем купили в Храсте. Достославлен угостил всех, включая три десятка наемников, обедом в неплохом трактире и заплатил за путешествие на лодье, доверху груженной натанским льном.
Погода стояла хмурая, но сухая и безветренная, свинцово-серая вода Лудоны дышала не прохладой, а осенним холодом, тяжелая лодья шла против течения неспешно: скрипели весла и стучала колотушка, задавая ритм гребцам; по обоим берегам тянулся лес, лес и лес – Войту клонило в сон.
Наемники травили байки, две трети из которых Войта слышал еще от отца – менялись только города и имена. Достославлен прочел длиннющую оду собственного сочинения, в которой на все лады расхваливал славных парней – чудотворов. Войту едва не стошнило, а наемникам понравилось.
Он вспомнил – уже сквозь сон, – как его, пленного, везли из Славлены в Храст, на дне лодки, лицом вниз. Как всю дорогу, без устали и отчаянья, он пытался ослабить веревки
Ничего сладкого (кроме речей Достославлена) в этой сбывшейся грезе не ощущалось. Войта не боялся (или считал, что не боится) встречи с чудотворами Славлены. Думал об отце: обрадуется или наоборот, как Юкша, встретит его подозрением в предательстве? О матери думал, но не сомневался, что она обрадуется.
Почему Глаголен не ждал его у северных ворот? Почему никого не послал, чтобы отыскать Войту до утра? Почему не ударил по стрелкам в зале совета?
Войта убеждал себя в том, что все складывается как должно: не придется терзаться муками совести, его научные труды нужны Славлене, и это придает жизни высший смысл. А труды Глаголена? Войта и так получил от него слишком много (в математике и механике, разумеется, а вовсе не материальными благами), надо поблагодарить за это Предвечного и не желать больше, чем отпущено судьбой. Юкша выведет семью из замка, они снова будут жить все вместе. А земельный надел можно продать – чтобы не иметь нужды в деньгах на оборудование лаборатории не хуже, чем в замке Глаголена.
Жаль было недоделанной, недодуманной до конца магнитофорной махины. В Славлене доделывать ее нет смысла.
Наверное, все вокруг думали, что Войта спит, – впрочем, иногда он в самом деле дремал. Наемники бросили байки и перешли к обсуждению размеров выкупа за пленных мрачунов, но Достославлен объявил вдруг, что именно эти мрачуны организовали убийство чудотворов в зале совета и должны предстать перед Славленским судом. Видимо, он это только что придумал – за десять часов трудно найти конкретных организаторов убийства. Наемники, искренне любящие деньги, подивились такому повороту событий, но не возразили. И выразили сожаление, что не убили негодяев сразу.
Кинуть двух мрачунов толпе на расправу? Если не считать откровенной нечистоплотности решения – обвинить невиновных, – много ли в этом смысла? Ничего дальновидного в решении Достославлена Войта не нашел – ненависть к мрачунам вообще использовать гораздо выгодней, чем обратить ее на двух конкретных мрачунов, которых толпа порвет на куски и будет считать убийство отмщенным.
Славлена изменилась тоже – раздалась вширь, поднялась выше, стала будто светлей, чище… Через Сажицу к посаду лег широкий каменный мост, прибавилось мощеных улиц – не только внутри крепости, но и в посаде. Причалы растянулись на всю длину крепостной стены, выходящей на Лудону, и захватили устье Сажицы; вдоль них теперь бежала широкая ровная дорога. Разрослись торговые ряды и гостиные дворы, появились богатые каменные дома, кабаки и трактиры всех мастей. Крепостную стену надстроили и вверх, и вширь, покрыли тесом башни и боевой ход, а жерла пушек в бойницах, направленных вниз по течению Лудоны, Войта заметил еще с лодьи.