Стоящий у Солнца
Шрифт:
— Ты меня уже выбрала? — тихо спросил он и обнял ее забинтованными руками.
— Увы! Ты же уедешь, — проронила она. — Мне же придется остаться...
— Все ясно. Твой отец недоволен выбором!
— Не было выбора! — Ольга освободилась из его рук. — Это шутка!.. Просто жалко тебя отдавать в руки твоих коллег. А я выйду замуж за снежного человека.
— Но последнего снежного человека только что поймали! И у него острое отравление!
— Это был Зямщиц... Кстати, у него в логове нашли картинки из твоей машины. Голенькие девицы! Ничего, да? Вы чем-то похожи! — засмеялась Ольга. — Оба сексуальные маньяки!.. А
— Что же, ищи, — обиделся он. — Я пойду в лес, разденусь, обрасту шерстью...
— Надо сначала сдвинуться, потом идти.
— Я уже сдвинулся, — проговорил Русинов. — Когда меня заперли в пещере. И не заметил когда...
— Кто тебя запер? — удивилась Ольга.
— Не знаю... Из меня хотели сделать такого же сумасшедшего, как Зямщиц. Только я вырвался! Но, как говорили в старину, разум повредился, — он повертел пальцем у виска. — Потому мне кажется, что здесь у вас существует тайная организация, эдакий орден хранителей «сокровищ Вар-Вар». Авега из них, дядя Коля-Варга тоже. — Русинов показал на улицу. — И Любовь Николаевна... Они все жили в пещерах, как в монастыре. Потому все так странно встречают солнце. Пока не посидишь в каменном мешке, не поймешь, что значит видеть свет... А на поверхности живет обслуживающий персонал, группа обеспечения, к которой принадлежишь и ты, Оля... Ну что? Как можно расценить человека, который выдумал это? Душевнобольной.
Ольга тихо подошла к окну, поглядела на Любовь Николаевну, «рассматривающую» цветы, затем присела на корточки возле Русинова, посмотрела в глаза.
— Прошу тебя, — умоляюще проговорила она, — никогда и никому об этом не говори! А лучше забудь все и не вспоминай этих имен.
— Значит, у меня с головой все в порядке? И это не бред сумасшедшего?
— Поверь мне, тебе опасно знать... Хотя ты прав, я принадлежу... Только не спрашивай ничего больше!.. Это не орден, не организация. Это образ мышления! Мы не такие, как все, — в ее глазах стоял страх. — Не ходи дальше, Саша! Остановись, прошу тебя!.. И лучше уезжай. Тебе все равно не дадут здесь жить. О тебе все знают!
— Ты же мне поможешь? — с надеждой спросил Русинов.
— Не смогу помочь, — сказала она тихо и уткнулась в его колени. — Ты пробудешь здесь три дня... Потом все равно придется уходить. А в горах они тебя поймают. Если уже запирали в пещере, значит, все... Уезжай!
— Пока я не найду сокровища — не уеду, — твердо заявил он. — Тем более сейчас!
— Зачем тебе сокровища? — Ольга подняла голову. — Я же чувствую, ты не хочешь золота, камней, богатства... Тогда зачем тебе это?
Он сжал ее лицо запястьями рук — ладони в бинтах...
— Понимаешь, для меня это тоже образ жизни. Образ мышления. Я столько лет искал сокровища, столько лет жил в прошлом... Мне даже прозвище дали Мамонт.
— Я слышала...
— От кого ты слышала? Меня называли так только близкие друзья.
— Еще в детстве, — призналась она. — Каждой весной говорили — скоро приедет Мамонт. А мне хотелось так посмотреть, что это за человек, которого боится папа.
— Но ведь я в этом районе никогда не был!
— Пока ты был далеко — тебя не трогали...
— Значит, я сейчас приблизился вплотную? — спросил он. — И сокровища где-то близко?
— Ничего не могу сказать, потому что не знаю, — проговорила Ольга. — Я просто лечу людей. И моя мама лечила...
— Возле них можно ослепнуть! А потом и жить слепым...
— Ты сумасшедший!.. Мне же хочется просто жить, как все люди, — она чуть не плакала. — Как снежный человек...
— Я тебя люблю, — неожиданно признался он и испугался своих слов.
Она замерла, снова уткнувшись ему в колени. Потом тихо сказала:
— Уезжай... Пожалуйста... Я тебя никогда не забуду, Мамонт.
— Прости меня... Я остаюсь здесь.
Ольга медленно выпрямилась — в глазах стояли слезы.
— Если бы могла показать тебе сокровища — показала бы! Я чувствую, что ты хочешь, верю тебе... Показала бы, а ты бы успокоился и, может быть, уехал. И моя совесть осталась бы чиста... Но Атенон не позволит ввести изгоя в сокровищницу! Только ему можно...
Она оборвалась на полуслове — сказала что-то лишнее, запрещенное, и испугалась. Но это имя — Атенон — было еще одним странным и таинственным именем, прозвучавшим из ее уст, и потому Русинова подмывало спросить о нем. Кто же это — всемогущий распорядитель, способный позволять и запрещать?..
Ольга смотрела с мольбой, словно предупреждая все возможные и невозможные вопросы.
— Ничего, — он огладил запястьями ее волосы. — Твоя совесть чиста в любом случае.
— Тебя же поймают, Саша! — сказала она с безысходностью. — А я никак не могу убедить! И все потому, что не хочу, чтобы ты уезжал!
— Спасибо тебе, — он поцеловал ее в глаза и ощутил соль слез.
Повинуюсь року! Будь что будет!
Она дышала в бороду, и от этого горячего тихого дыхания кружилась голова. Он все плотнее сжимал руки на ее плечах и, как тогда, в каменном мешке, боялся потерять чувство реальности...
— Мне пора, — еле слышно прошептала она. — Я еще приду... Сегодня ночью. До утра...
Проводив Ольгу, Русинов не находил себе места. Она предупредила, чтобы он не выходил на улицу, и потому он метался по своей комнате от окна к окну. Потом в дом вернулась Любовь Николаевна с цветами. Набрала в вазы воды и расставила повсюду, а один букет с тремя высокими сиреневыми ирисами внесла в комнату к Русинову. Потом стала собирать на стол — было около двух часов дня.
После обеда Любовь Николаевна истопила баню — он даже и не заподозрил, что ему приготовили сюрприз, — не чаял смыть с себя пещерную грязь! Как у армейского старшины, получил у нее просторную белую рубаху, кальсоны и полотенце.
— Ступай, — велела старуха. — Пока на улице никого нет...
Он парился часа три, чуть ли не на четвереньках выползая в маленький чистый предбанник, чтобы перевести дух. Размякшая, распаренная молодая кожа на ладонях одрябла, состарилась, трещины затянулись и перестали кровоточить. В непривычной, но ласкающей тело белой одежде, умерший и воскресший, забывший, что следует опасаться людей, он открыто вернулся в дом и лег в постель, словно в детскую зыбку. Засыпая, он думал, что проснется, лишь когда услышит ее шаги, легкий шепот возле самого уха и нестерпимо нежное и вместе с тем жаркое дыхание. Так все и случилось! Только еще волосы щекотали лицо и тонкий запах духов, перебив стойкий и неистребимый больничный дух, напоминал едва уловимую горечь свежей распускающейся березовой листвы.