Стоять в огне
Шрифт:
«Впрочем, какая разница, — отрешенно подумал он. — Минутой раньше, минутой позже. Видно, я действительно отвоевал свое — чего уж там…»
— Федор, — позвал Литвака. Тот не лежал под стеной, как остальные, а почему-то втиснулся в расщелину хребта по другую сторону тропинки. — Ты смог бы подняться по этой вмятине на гряду?
— Смог бы, — не задумываясь ответил тот. — Уже прикинул.
— Что же не поднялся? — перебежал к нему Громов.
— Приказа не было.
— Приказа! — удивленно хмыкнул Громов, внимательно оглядывая путь, по которому Литваку предстояло
— Так ведь решили бы, что струсил. Струсил и бросил вас. Помните, как мы встретились?
— И мысли не допускаю, что ты мог бы бросить меня в бою. А то, что произошло там, в лесу, в сорок первом… Так зачем старое ворошить?
— А все же вспомнилось, — еще глубже втиснулся между камнями Литвак. — Но мне кажется, что и на этот раз вы что-нибудь да придумаете. Вы — везучий, это все знают. Только бы не погибнуть в перестрелке… Особенно вам. Я за вас очень…
— Прекратить! «За вас, за нас…». Идет бой, думай о бое.
— И все-таки спасибо, что вы меня, полицая, тогда… по-человечески. Мало мне приходилось видеть за войну, чтобы по-человечески… Все больше на жестокости, озлобленности. Сильного понимают все. А ты сумей понять слабого. Слабого-то понять трудно. А простить еще труднее.
— Так ведь и сама война — не для слабых.
— Она — ни для кого.
42
Прошло около часа. Румыны и полицаи еще раз попытались атаковать партизан, но снова откатились со склона, оставив пять-шесть человек убитыми. Тем временем густой фиолетово-серый туман постепенно сливался с лилово-черными лесными сумерками, все надежнее укрывая партизан в их случайной крепости, и Беркут понимал, что медлить больше нельзя.
Первым пошел наверх Литвак. Ветер повернул дым от догорающего дерева на расщелину, заслонив ее от глаз осаждающих. Однако подняться по ней оказалось не так-то просто. Литвак дважды взбирался до самого карниза, за которым начиналась вершина, и дважды срывался, сползая по осыпи вниз.
В третий раз, приказав Вознюку и Колару прикрыть их, Беркут начал подниматься вслед за Федором. И только упершись уже у карниза в плечи Беркута, Литвак сумел наконец выбраться на вершину и залечь там.
— Что наблюдаешь? — сразу же поинтересовался Андрей.
— Небольшая площадка, убитый немец… Другой внизу, в ущелье.
— Хорошо. Сбрось автомат и патроны.
— Зачем? Поднимайтесь сюда, я помогу. Поднимайтесь, лейтенант.
— Потом, Литвак, потом. Сбрасывай автомат. Колар! — негромко позвал он. — Слышишь, Колар?
— Колар убит, — ответил Вознюк.
— Как убит?! О, черт! Ну что ж… Тогда ты, Вознюк. Наверх. Быстро!
Однако осаждавшие уже поняли, что происходит, и открыли огонь. Чтобы не оказаться под градом пуль, Беркут немедленно спустился, буквально
Но как только вновь поднялся на ноги, прогремел выстрел, и подбежавший к нему Вознюк, цепляясь руками за каменную стену, начал оседать на тропу. Еще не понимая, откуда стреляли, Беркут затравленно осмотрелся и в ту же минуту услышал испуганный голос Литвака:
— Ложись!
И снова выстрел.
Только теперь Андрей заметил в трех шагах от себя, в распадке между камнями, плотную фигуру в короткой шинели.
«Рыжий! — скорее догадался, чем рассмотрел его Беркут. — Дополз-таки!»
Как оказалось, вторым выстрелом Литвак ранил полицая в руку. Тот выронил карабин, схватился за рану и все же разъяренно ринулся на Громова, пытаясь таранить его ударом головы.
Уже понимая, что к автомату ему не успеть, Андрей кулаком левой дотянулся до головы полицая, но рыжий сумел устоять и, не разгибаясь, выхватить из-за голенища нож. Лейтенант едва уклонился от удара, зато, проскальзывая под раненой рукой рыжего, успел сильно толкнуть его плечом в бок.
— Партизаны из болота ушли? — спросил он очумевшего полицая, уже навалившись на него. — Я спрашиваю: партизаны ушли?!
— Ушли, ушли! — понял наконец рыжий, чего от него хотят. — Но только недалеко! Все равно вам хана! Всем!
Просвистев прямо над головой, прошила занавес тумана еще одна пуля. Беркут резко оглянулся и увидел, что в метре от него оседает на землю другой полицай.
В то же мгновение, воспользовавшись тем, что лейтенант отвлекся, рыжий с силой оттолкнулся ногой от каменного выступа и сбросил его с себя. Однако подняться с земли ему не дал все тот же седобородый партизан, который только что успокоил подкравшегося сзади полицая. С силой опущенный приклад карабина буквально размозжил ему голову.
— Спасибо, старик, спасибо, родной, — пробормотал Беркут, подхватывая свой автомат. — Это вовремя. Что-то устал я в последние дни.
— Какой я тебе старик? — беззубо прошамкал седобородый, толкая его впереди себя в расщелину. — Мне всего-то сорок четыре года.
— Ну?! — изумленно уставился на него Андрей.
Несколько полицаев перебежками отошли за дальние валуны. Ни Беркут, ни сорокачетырехлетний старик не сделали им вслед ни единого выстрела.
— Вот так, браток, — продолжил старик, когда полицаи успокоились. — Расстреляли меня фашисты этой весной.
— Расстреляли?
Оба прислушались. Нет, кажется, несколько минут отдыха им все же подарят. Осаждавшие так и не поняли, что партизан осталось только трое, и все еще не решались штурмовать их горную крепость.
— …Вместе с двадцатью другими расстреляли. Ты никогда не видел мертвеца, выползшего из могилы? — вдруг улыбнулся он, приближая свое лицо к лицу лейтенанта и обнажая беззубые изувеченные десны. — Можешь полюбоваться. А заодно спроси, почему я не сошел с ума.
Справа и слева от них одна за другой разорвались гранаты. Осколки зловещим градом осыпали края расщелины, посекли прикрывавший их валун и вызвали целый камнепад по обе стороны пристанища.