Страна Арманьяк. Корсар.

Башибузук Александр

Грохнул выстрел, все заволокло сизым вонючим дымом...

Когда он рассеялся, Самир извиваясь в конвульсиях и прижимая руки к груди, бился в судорогах на земле. Гассан тихо выл, прижимая к себе Земфиру. Охранники капудана рванули из ножен сабли, один из них, видимо напуганный звуком выстрела, упал на колени и зажал уши руками. Хрипло выкрикнул команду Альмейда, мосарабы вскинули аркебузы...

– Стоять!..
– почти теряя сознание от ненависти к себе, я медленно подошел к телу Самира и разрядил ему в голову второй пистоль. Потом, кинув взгляд на сирийку, скрипнул зубами, увидев громадную

лужу крови под ней, хлещущие из-под ладоней отца алые струйки, и повернулся к капудану.
– Хасан Абдурахман ибн Хоттаби, ты хозяин своим словам, тебе и отвечать...

Даже ослепленный злобой, я понял, что случившееся, тоже неожиданность для него. Сарацин крутнул головой, коротко и зло что-то приказал своим людям, после чего подошел ко мне и, склоняя голову, тихо сказал:

– Аллах милостив и милосерден - это так же верно, как верно то, что я хозяин своего слова и в ответе за смерть девушки. Но клянусь Всевышним, это тоже неожиданность для меня. Милостивый эмир, я отвечу тебе, но разреши мне сначала выяснить обстоятельства приведшие к такому. Для себя выяснить...

Я кивнул ему и без сил упал на подушку. Абсолютно ничего не чувствовал, ни ненависти, ни злости, ничего не видел и не слышал, ощущая только щемящую пустоту и горе. Какое-то время просто выпало из моей жизни...

– Эмир...

– Говори...
– я открыл глаза и увидел капудана перед собой.

– Эмир, яви милость, сначала выслушай его...
– капудан отступил в сторону и пропустил ко мне отца Земфиры.

Лицо Гассана ибн Зульфикара, казалось полностью бесстрастным и было похоже каменную маску. О пережитом горе напоминали, только влажные дорожки от слез на изрезанном морщинами лице.

– Благородный эмир...
– он запнулся, но выправился и заговорил громко и ровно.
– В первую очередь, я хотел бы поблагодарить тебя за спасение мой дочери...

– Старик...
– я вытащил из ножен эспаду и встал.
– Мое время бесценно, остерегись тратить его зря. Ты называешь чудовищную ложь и черное лицемерие, благодарностью? Ну что же, пусть так... Но терпение мое не безгранично, поспеши...

– Видит Господь, в моих словах не было лжи...
– сириец покачнулся, охранники капудана стоявшие у него по бокам, схватили его за руки, но он с силой вырвался и опять заговорил.
– Моя жизнь твоя по праву, о эмир. Ты успеешь ее взять, но сначала я тебе хочу рассказать правду.

Увидев, что я никак не реагирую на его слова, он продолжил.

– Я не кривил душой, называя Самира сыном. Он мне им и был, несмотря на то, что другой крови. После смерти его отца, моего кровного брата, мальчик воспитывался в нашей семье как родной. Они росли с Земфирой вместе и поверь, столь трогательной дружбы и преданности друг другу, этот мир не знал. Когда Самир болел, Земфира отказывалась есть и сутками сидела у его постели. Когда моя девочка подвернула ногу, Самир тащил ее на спине целый парасанг*, стер ноги до крови, но все-таки принес домой. А ему тогда было всего шесть лет.

Дети росли, и со временем, дружба переросла в любовь. Я не стал перечить их чувствам и свершился обряд обручения. Видит Господь, я никогда не смог бы принудить свою девочку, к чему либо, без ее на то согласия. Близилась свадьба... Но тут...

парасанг -

арабская мера длины; обычно расстояние, которое проходит караван до очередного отдыха, привала или, иначе, расстояние, которое можно пройти пешком за час. Составляет примерно пять с половиной тысяч метров.

Старик замолчал, слезы опять блеснули на его глазах.

– Я добрый христианин и согласно обычаю, всегда оказывал приют единоверцам. Мы имели дело с португальскими купцами, которые часто останавливались в моем доме... Однажды, с ними прибыл некий Луиш Нуньес, знатный кабальеро из Лиссабона. И случилось страшное... Он околдовал мою девочку, не иначе злыми чарами, другим я не могу объяснить произошедшее и они сбежали прямо перед ее свадьбой... Я думал Самир лишиться разума, настолько тяжело он воспринял это предательство. Мальчик даже дал обет безбрачия и поклялся не прикасаться ни к одной женщине, пока не найдет Земфиру. Со временем он пришел в себя, стал мне опорой и готовился принять наше семейное дело в свои руки, но тут пришло известие от тебя, благородный эмир. Мы бросили все и отправились сюда. Клянусь, Самир ничем не высказывал свои намерения, наоборот, он кротко уговаривал Земфиру вернуться...

– Да... так и было...
– мрачно подтвердил капудан.
– Он даже читал ей стихи...

– Дочь всегда отличалась своенравием, а Самир, не смотря на свой ум и рассудительность, был излишне горяч...
– печально продолжил купец.
– Почтенный Хасан здесь не причем, вся вина на мне... Совсем недавно, я проводил в последний путь возлюбленную жену, а сейчас лишился своих детей... И теперь мне незачем жить. Прошу тебя, эмир, прекрати мои страдания своей рукой... Так будет справедливо...

Старик стал на колени и опустил голову. В воздухе повисла тяжелая тишина, прерываемая только шелестом волн и далекими криками чаек.

'Всех... всех порубить, к чертям собачим... Ну, давай тряпка! Никто не может так оскорблять конта д'Арманьяка, и по хрену: кто виноват, а кто нет. Ответят все...
– Давно не проявлявший себя настоящий бастард, дико орал в голове, требуя крови.
– Ну же! Да как они смели!..'

Мозги даже услужливо подсказали траекторию, по которой волнистый клинок эспады упадет на шею Гассана, продолжая движение, крутнется в полувольте и самым кончиком перерубит горло капудану. Мосарабы держат на прицеле остальных, достаточно будет одного залпа... Поваров прирежут близнецы. Кровь смоет все: злость, обиду, ненависть...

Сопротивляться настоящему хозяину тела уже не было сил, я поднял голову, приготовился к движению, но неожиданно увидел на заднем плане, как незадачливого охранника испугавшегося звука выстрела, заломив руки, оттащили в сторону и поставили на колени. Коренастый сарацин с рваным шрамом через все лицо, коротко пробормотал молитву, блеснула кривая сабля, тупой хруст и, расплескивая по сторонам алые брызги, бритая голова покатилась по камням.

– Надо жить, старик...
– чужим, хриплым голосом пробормотал я, совершенно неожиданно для себя.
– Возвращайся домой, похорони детей и найди о ком заботиться... А ты...
– я полуобернулся к капудану.
– Ты... я не вижу твоей вины...