Страницы моей жизни
Шрифт:
Должен сказать, что в своей жизни я очень редко, может быть, один или два раза, обращался к редакторам периодических изданий с предложением своих услуг. Большею же частью редакторы сами приглашали меня сотрудничать в их изданиях. Но отказ Кагана, к которому я явился как к товарищу-социалисту, был первым в моей жизни, и не скрою, что отказ этот очень меня поразил, и покинул я Кагана с чувством какой-то особой горечи.
На другой день я получил от Кагана письмо, в котором он старался подсластить пилюлю, поднесенную им накануне. Начиналось оно словами: «Дорогой товарищ!», а дальше давалось пространное объяснение, почему он лишен возможности печатать мои статьи в «Форвертсе». Меня эти объяснения не убедили в основанности его отказа. И характерно, что для меня эта газета осталась в течение многих лет недоступною крепостью. На ее страницах появлялись статьи все новых и новых сотрудников, но когда мои друзья, которых у меня оказалось позже в Америке немало, справлялись о том, не напечатает ли «Форвертс» ту или иную мою статью, то они всегда получали ответ, что моя
Совершенно иначе реагировал на мое письмо редактор «Цукунфта» Лесин. Как только он его получил, он поспешил мне ответить, что моя статья принята. Он при этом в самом сердечном дружеском тоне выражал свое удовольствие, что я вступаю в семью еврейских писателей. И предоставил мне полную свободу выбора тем.
«Цукунфт» стал систематически печатать мои статьи по мере того, как я их ему посылал. Помню, в мартовской книжке за 1928 год была напечатана моя статья, посвященная светлой памяти моего друга Л.Я. Штернберга, а в майской книжке появилась моя статья «Евреи на Дальнем Востоке», вызвавшую прямо-таки ярость большевиков. Но на этом эпизоде я считаю нужным остановиться подробнее.
Дело в том, что проблема устройства евреев на земле меня издавна интересовала. Я был довольно хорошо знаком с положением еврейских колоний на юге России и очень высоко ценил достижения еврейских колонистов в Палестине, превративших безводные и песчаные пространства этой страны в цветущие сады и нивы. Был я также знаком с аргентинским опытом еврейской колонизации. Поэтому, когда я в советских газетах прочитал, что экспедиция, возглавляемая агрономом Бруком, нашла тамошние условия, географические и климатические, настолько благоприятными, что стала разрабатывать план устройства на земле в этом районе в течение 10 лет ста тысяч еврейских семейств, я крайне заинтересовался этим вопросом. В то время я получал много советских газет и имел доступ ко многим изданиям, выходившим в Советском Союзе. Так, например, я мог иметь в своем распоряжении журнал «Трибуна», в котором уделялось очень много места еврейской колонизации, газету «Эмес», труды Государственного научно-исследовательского колонизационного института и т. д. И вот, просматривая один из томов, изданных этим институтом, я наткнулся на статью профессора Кобозева о колонизационных возможностях в Амурской области – так, кажется, называлась эта статья. И читая ее, я поразился тем, насколько сведения профессора Кобозева расходились с данными комиссии Брука. Кобозев характеризовал Амурскую область как еще совсем необитаемый край, покрытый чуть ли не на 30 % девственными лесами, а географические и климатические условия – как чрезвычайно неблагоприятные для колонизации. Летом страшные ливни вызывают большие наводнения, и почва на открытых местах превращается в сплошные болота. Вода держится очень долго на поверхности земли, так как почва глинистая и не дает ей просочиться вглубь. Неблагоприятны для земледелия также ранние заморозки, от которых вымерзает хлеб, а еще вреднее для посевов сильные зимние холода, от которых земля промерзает очень глубоко, так что к посевам можно приступать очень поздно, и для роста хлебов остается слишком мало времени. Настоящим бедствием для тамошних землевладельцев является также гнус – мошкара, которая носится летом над полями тучами и изводит полевых работников своими укусами.
Ввиду всех этих неблагоприятных условий профессор Кобозев приходит к следующему выводу, что на землю в Амурской области могут устраиваться только люди, закаленные в борьбе с тайгой. Почти все более или менее открытые места уже заняты переселенцами, осевшими в Амурской области еще до революции. Новые площади для земледелия можно добыть лишь с помощью расчистки девственного леса, а эта страшно трудная работа под силу только людям крепким, привыкшим к ней еще на старых местах жительства. По подсчетам профессора Кобозева, в то время (в 1923–1924 гг.) Амурская область могла принять не больше 12000 семейств. Читая статью профессора Кобозева, я вспомнил, что один из лучших знатоков переселенческого дела на Дальнем Востоке Александр Аркадьевич Кауфман тоже находил географические и климатические условия неблагоприятными для колонизации. И вот, считая вопрос о еврейской колонизации в Биробиджане крайне важным, я и решил ознакомить американскую публику с содержанием статьи профессора Кобозева. Так и сделал: я послал в «Цукунфт» совершенно объективное изложение взгляда профессора Кобозева на колонизационную емкость Амурской области, сознательно воздержавшись от всяких личных комментариев. И эта-то статья вызвала бурю негодования в большевистской прессе. Меня ругали ругательски в газетах, распинали на большевистских агитационных собраниях в пользу биробиджанской колонизации.
Сначала я не мог себе объяснить, из-за чего, собственно, поднят весь этот шум. Но потом я понял: оказалось, что еврейская колонизация в Биробиджане была политическим маневром. В Америке организовались даже специальные общества для популяризации большевистской затеи. Эти общества Икор-Прокор собирали деньги в пользу еврейских колонистов в Биробиджане и изображали это
Вдруг явился я и развенчал Биробиджан. Это ли не преступление? Мало того: некоторые американские периодические издания перепечатали многие места из моей статьи и начали кампанию против Биробиджана. Словом, я совершенно случайно стал большевикам поперек дороги, а они таких вещей не прощают.
Была спущена с цепи целая свора ругателей, а ведь ругаться большевики большие мастера. Помню, мне прислали большой ругательный фельетон, напечатанный в харбинском большевистском листке «Новости жизни» по поводу моей статьи о Биробиджане. Это был образец наглости и невежества. Автор этого фельетона называл меня наймитом, продавшимся за несколько десятков долларов сионистам, и с яростью набрасывался на меня за то, что я, будучи всего-навсего «адвокатом по гражданским делам», осмеливаюсь писать о делах, в которых ничего не смыслю. Это «страшное оскорбление», что я всего «адвокат по гражданским делам», автор бросает мне в лицо на протяжении фельетона много раз. Он не знал, что когда его еще пеленали, я уже исследовал географические, климатические и экономические условия жизни Восточной Сибири, заведовал несколько лет метеорологической станцией в Селенгинске в Забайкальской области, климат которой имеет много общих свойств с климатом Амурской области, и что в конце 90-х годов прошлого столетия уже печатались мои обстоятельные статьи о постановке переселенческого дела в Восточной Сибири. Но самым пикантным моментом во всей этой истории было то, что меня распинали за беспристрастное изложение статьи видного коммуниста и советского профессора Кобозева, статьи, напечатанной в таком серьезном сборнике, как «Труды Государственного научно-исследовательского колонизационного института».
Конечно, я не остался в долгу у своих ругателей: собрав обширный материал о плачевном ходе еврейской колонизации в Биробиджане, я послал в том же 1928 году в «Цукунфт» вторую статью, изображавшую в истинном свете необычайные трудности, на которые наталкивались в этом районе евреи-колонисты. Я в ней указывал, как катастрофически обстоит там дело с жилищным вопросом и со снабжением колонистов продовольственными продуктами, и как большинство еврейских переселенцев, прибывших в Биробиджан в первый год колонизации, не выдержав этих страшных лишений, разбежались.
Вместе с тем я прочитал целый ряд докладов о ходе еврейской колонизации в Биробиджане, большею частью по приглашениям общественных организаций, и так как интерес к этой теме был очень велик, то мои доклады собирали довольно многочисленную публику. Подчеркиваю, что все сведения, которыми я оперировал во время своих выступлений, я черпал исключительно из советских источников, и моей целью было дать как можно более точную картину того, что, собственно, представляла еврейская колонизация в Биробиджане. На ругань большевиков я отвечал фактами и цифрами, и не моя в том была вина, если советские данные с убийственною убедительностью свидетельствовали, что еврейская колонизация в Биробиджане вследствие чрезвычайно тяжелых условий, климатических и географических, оказалась невероятно трудным делом. Равным образом не моя вина была в том, что суровая действительность находилась в полном противоречии с обещаниями жителей Биробиджана и фантастическими планами коммунистических верхов осчастливить евреев созданием в Амурской области благословенной еврейской республики.
Привелось мне также на одном собрании встретиться лицом к лицу с коммунистическим агитатором, и эту нашу встречу мне хочется описать несколько подробнее.
Как-то я узнал, что коммунист Кац, кажется, проездом из Америки в советскую Россию, остановился в Париже и намерен прочесть перед коммунистической аудиторией (в Париже существовала весьма многочисленная еврейская организация) доклад о Биро-Биджане. Осведомившись о дне собрания и о месте такового и выяснив, что вход на это собрание свободен для всех желающих, я решил пойти послушать, что докладчик будет рассказывать еврейской коммунистической молодежи о биробиджанских достижениях. Сердце мне подсказывало, что Кац меня в покое не оставит.
И вот, в назначенный день и час я уже был в зале Ланкри, где происходило собрание. Как я и ожидал, зал был полон. На эстраде три-четыре человека изображали президиум.
Через несколько минут после моего прихода Кац начал свой доклад. Держа в руках книжку «Цукунфта», он с места в карьер начал разносить меня приблизительно в следующих выражениях: «Какой-то агроном Кроль, ссылаясь на какого-то профессора Кобозева, рисует условия колонизации Биробиджана в самых мрачных красках. Я никогда раньше не слыхал ни имени Кроля, ни Кобозева. Но какую ценность имеют писания Кроля, вы можете судить по следующим цитатам, которые я вам оглашу из статьи его, напечатанной в американском журнале «Цукунфт». И процитировав несколько строк, он придрался к какой-то опечатке и разыграл на ней целую симфонию. А опечатка была досадная: в русском тексте (статья была переведена с русского на идиш) было сказано, что в Амурской области в течение лета выпадает 525 миллиметров дождевых осадков, а в напечатанном на идише тексте слово миллиметров было пропущено, и по контексту получалось, что в Амурской области в течение лета выпадает 525 дождей. «Слыхали ли вы что-нибудь подобное? – воскликнул Кац. – Такую нелепость может написать только совершенно невежественный или недобросовестный человек». Еще несколько цитат привел он, перевирая их смысл, издевался над Кролем, вызывая аплодисменты и общий хохот.