Страницы моей жизни
Шрифт:
Потянуло меня, конечно, и к общественной работе. Стал я членом бюро Комитета по оказанию помощи еврейской беженской интеллигенции. Начал я работать в парижском комитете ОРТа, но в обеих этих организациях велась чрезвычайно скромная работа, которая не могла ни в коей мере удовлетворить мою потребность в живой, активной общественной деятельности.
Вступил я также в парижскую организацию социалистов-революционеров. Но собиралась эта группа не часто, и заседания ее проходили без особого оживления.
В это время, насколько я помню, парижские социалисты-революционеры издавали газету «Дни». Составлялась она, безусловно, интересно, но большого тиража она не имела. Широкая публика охладела к нашей партии, молодежь к нам почему-то не шла, а правые круги относились к социалистам-революционерам явно враждебно. Таким образом, «Дни» читались довольно узким кругом людей.
Мне бы очень хотелось подробнее остановиться на настроениях, царивших в нашей группе в ту пору, и как мы реагировали в то время на события, происходившие в советской России. Это была пора жестокой борьбы Сталина с троцкистами. К сожалению, насколько моя память сохранила ясно и отчетливо факты, образы и встречи,
Л.А. Кроль отдавал все больше времени своему гаражу. Он оказался плохим «извозчиком». Несмотря на большой штат служащих, а может быть, именно оттого, что он имел слишком много служащих, дела гаража шли плохо. Ухлопав в это дело значительный капитал (это было акционерное общество, пайщиками которого были сам Л.А. и несколько его родственников), он не только не получал от него никакого дохода, но терпел большие убытки. Это печальное положение гаража очень удручало Л.А. Кроля, но бороться со все возраставшею убыточностью предприятия он оказался не в состоянии. Он направлял всю свою энергию, чтобы поднять доходность гаража, вводил всякого рода новшества, установил строгий контроль над шоферами, но дело шло все хуже. Хорошо еще, что Лев Афанасьевич получал приличный доход от лейпцигского дела, участником коего он стал со времени своего прибытия в Европу, иначе он остался бы без всяких средств к существованию.
Прошел год, и мое материальное положение ухудшилось. Платной работы я все еще не имел, а мои сбережения приходили к концу. Нужно было принять экстренные меры перед лицом надвигающегося на нас материального кризиса. И тут первые жертвы принесли дочери. Они прекратили занятия в университете, простились со своими мечтами и стали искать платную работу. Вспомнился мне тогда один разговор мой со Слиозбергом в Париже. Осведомляясь как-то о моей семье, он, между прочим, задал мне вопрос: «А что делают ваши дочери?» – «Учатся в университете», – ответил я ему. «Учатся в университете, – повторил он с изумлением, – лучше бы они учились шляпки делать». Я был шокирован тогда этим замечанием. Но смысл этого замечания был таков: при скудости средств люди не могут себе позволить роскоши учиться в университетах. Младшая дочь скоро нашла место в одном коммерческом предприятии, управляющим коего был Е.Ф. Роговский, а старшая дочь взялась изучать косметическую химию и усваивать нелегкую науку ухода за лицом. Пройдя с успехом оба курса и получив надлежащие дипломы, она тоже стала немного зарабатывать. Так мы с помощью дочерей восстановили некоторое равновесие в нашем бюджете.
Кажется, в 1926 году стали печататься в разных заграничных изданиях мои статьи на разные темы. Помню, в эсеровском журнале «Воля России» была помещена моя большая статья о Китае и Японии. При содействии нашего друга Антона Викентьевича Павла в одном специальном чешском журнале появилась моя статья «О земельном вопросе в Китае». С этого же периода стали печататься периодически в «Русском архиве», выходившим в Белграде на сербском языке, мои статьи о Дальнем Востоке и о дальневосточной проблеме. Так как все эти мои работы были встречены в сведущих кругах весьма благоприятно, то это меня ободрило, и я стал усиленно посещать библиотеки, собирая нужный мне материал для задуманной мною книги. Но совершенно неожиданно я должен был временно прекратить посещение библиотек и заняться совсем другою работой. Дело в том, что гаражное дело Л.А. Кроля шло все хуже и хуже. Это чрезвычайно удручало нас всех. Подбор шоферов оказался чрезвычайно неудачным – большинство из них обращались с машинами крайне небрежно и ломали их самым безжалостным образом, причем при этих аксиданах (несчастных случаях) часто страдали пассажиры. Правда, машины были застрахованы против всякого риска, но после каждого несчастного случая требовалось выполнение разного рода формальностей. Особенно важно было соблюдение срока относительно уведомления страхового общества о происшедшем несчастном случае. Затем нужно было поддерживать пунктуальную переписку и со страховым обществом, и с пострадавшими пассажирами. И вся эта работа делалась через пень колоду, отчего нередко серьезно страдали интересы предприятия. Так вот, Л.А. Кроль попросил меня взять на себя ведение всех этих дел. Я согласился и стал посвящать поставленному мною юридическому отделу гаража по несколько часов в день. В то же время я, как бывший статистик, решил статистическим методом разработать данные бухгалтерии гаража, чтобы дознаться, где корень зла, где причина того, что гараж вместо ожидавшихся прибылей давал крупные убытки. И эта работа отнимала у меня несколько часов в день, и получилось, что я почти целые дни проводил в гараже. Забросил я свою работу в библиотеках и почти перестал писать.
Мне хотелось помочь Л.А. Кролю вылезти из беды, в которую он попал. И должен сказать, что статистика вскрыла немало причин плачевного хода дела гаража. Были и упущения служащих, и злоупотребления. Но все же один факт оказался непонятным и не поддавался объяснению. Это – невероятно низкая выручка, которую неизменно приносили шоферы. В один непрекрасный день эта загадка разъяснилась. К Л.А. Кролю в контору пришел один шофер и конфиденциально ему сообщил, что почти у всех шоферов имеется приспособление, при помощи которого можно остановить действие счетчика, и шоферы, возя пассажиров «по соглашению», зарабатывали хорошие деньги, а счетчик бездействовал. Когда же они возвращались в гараж, то «настукивали» на счетчике каких-нибудь 25–30 франков, сумму, которая не покрывала и половину расходов по делу. Пойти на открытый скандал Л. Кроль не хотел. Были приняты меры, чтобы прекратить систематические злоупотребления шоферов, но меры большею частью оказались недействительными, и дело явно шло к краху.
В течение почти двух лет я целые дни просиживал в гараже, ведя тщательно юридический отдел и контролируя ход дела в гараже статистикой. И эти два года убедили меня, что
Глава 55. Я становлюсь сотрудником журнала «Цукунфт». Моя статья о Биробиджане в этом журнале навлекает на меня гнев и ярость большевистской прессы.
В 1928 году я вышел из состояния почти полной пассивности, в которой я находился почти все время, в течение которого я работал в гараже. Эта перемена в моем настроении и самом характере моей деятельности объясняется двумя обстоятельствами. Во-первых, я стал постоянным сотрудником журнала «Цукунфт», выходившего в Нью-Йорке на идише (разговорном еврейском языке), и получил возможность писать на самые разнообразные темы. Во-вторых, я совершенно неожиданно сделался объектом самых яростных нападок большевистской прессы и большевистских агитаторов в связи с вопросом о еврейской колонизации в Биробиджанском районе Амурской области. Как видно будет из дальнейшего изложения, между обоими фактами была определенная связь. Но прежде всего мне хочется рассказать, как я сделался сотрудником журнала «Цукунфт», потому что вошел я в семью еврейских писателей в Америке не совсем обычным образом.
Случилось это так: наша эсеровская организация в Париже решила организовать целый ряд докладов, доступных для широкой публики. И вот я взялся прочесть доклад о Китае. Собралось довольно много народа, и мой доклад заинтересовал слушателей. Был на этом докладе и Ираклий Георгиевич Церетели. Через несколько дней он пришел к нам в гости и в разговоре коснулся моего доклада. Оказывается, доклад ему очень понравился, и он выразил уверенность, что я напишу на эту тему статью и пошлю ее для напечатания в один из зарубежных журналов. «Кстати, – вдруг сказал он мне, – почему вы не посылаете своих статей в американские периодические издания, в «Цукунфт», например, или в «Форвертс»? Ведь сотрудничают же такие-то и такие-то, – и он назвал несколько имен, – в этих изданиях. И вас охотно стали бы печатать». Я объяснил ему, что не делал попытки завязать отношения с американскими журналами по двум причинам: во-первых, я не пишу на идише, а во-вторых, я не знаю никого из их редакторов. «Все же, – заметил Церетели, – я вам советую послать статью хотя бы в «Цукунфт». Если она понравится, ее переведут и напечатают. И начало будет сделано».
Совет Церетели мне запал в голову, и я решил написать статью для «Цукунфт». Но на какую тему – вот вопрос.
Тем временем я узнал, что мой товарищ по партии Хаим Житловский приехал из Америки на побывку во Францию и поселился где-то на юге. Узнав его адрес, я ему написал письмо и просил его посоветовать мне, как завязать отношения с «Цукунфт». Через несколько дней я получил от Житловского ответ на мое письмо. В этом своем ответе, который был написан в очень теплом товарищеском тоне, Житловский выразил свою радость по поводу того, что я решил вступить в семью еврейских писателей (он – рьяный «идишист» и превосходно пишет на идише) и уведомил меня, что на днях он будет в Париже и мы лично обсудим интересующие меня вопросы. Действительно, через несколько дней он прибыл в Париж. Мы оба были рады встретиться, так как много лет не виделись. И вот в личной беседе Житловский меня наставил, как я должен поступить. «Выберите интересную тему, – сказал он мне, – напишите статью и отправьте ее редактору «Цукунфта» Лесину, вместе со статьей пошлите свою краткую биографию и приложите мое письмо к нему, которое я вам дам. Уверен, что вашу статью охотно напечатают». Тут же Житловский снабдил меня рекомендательным письмом к редактору «Цукунфта», и я по его совету принялся писать статью на тему «Евреи на Дальнем Востоке». Вдруг узнаю, что в Париж приехал главный редактор газеты «Форвертс» Эйб Каган. Вот, подумал я, подходящий случай познакомиться с редактором самой большой и влиятельной еврейской социалистической газеты. Но как к нему попасть? Лучше всего иметь чью-нибудь рекомендацию, так как он, быть может, даже имени моего не знает. Снова я обратился за советом к Житловскому, который, оказалось, отлично знал Кагана. «Я могу вам дать письмо к Кагану, – сказал мне Житловский. – Хотя у меня с ним прохладные отношения, но, полагаю, что мое рекомендательное письмо вам не повредит, а скорее принесет пользу». И, получив письмо от Житловского, я отправился к Кагану. Идя к нему, я думал: вот будет удача, если «Цукунфт» и «Форвертс» пойдут мне навстречу и станут меня печатать. Тогда я смогу посвятить себя всецело научной и писательской деятельности. В том, что у меня не будет недостатка в темах и материалах для их разработки, я не сомневался. И помню, что я шел к Кагану в приподнятом настроении. Но фортуна, столько раз в моей жизни дарившая мне неожиданные удачи, на этот раз от меня отвернулась. Каган принял меня официально вежливо, я ему подал письмо Житловского, и он, прочитав его весьма быстро, тут же заявил мне в весьма категорическом тоне, что он никак не может печатать мои статьи в «Форвертсе», ибо эта газета имеет чуть ли не в два раза больше сотрудников, чем ей это нужно.