Странности любви
Шрифт:
Вынул из внутреннего кармана бумажник, достал фотографию. С цветного снимка глянула симпатичная женщина, чуть старше Тани, с пышными светлыми волосами и годовалая девчушка, такая же светловолосая и кукольно-голубоглазая, как мать.
— Какая очаровательная! — искренне восхитилась Таня ребенком. — Внучка?
— Дочка, — сверкнул очками Калинин. — С моей женой… Для жены-то уже есть подарок, а вот для дочки… Смотрите, какую ей цепочку купил. Очаровательная, верно? И совсем не дорого. Вам бы тоже она пошла. На такой шее, как у вас, Танюша, нужно носить только самой высшей пробы.
— Нет, спасибо, — Таня поспешно простилась с Калининым и быстро пошла прочь из торгового квартала.
На набережной безлюдно и тихо. Внизу мерно плещется Нил. Неспешно несет свои усохшие воды мимо храмов и пирамид, построенных рабами на заре человеческого разума.
Таня опустилась на гранитную ступеньку и, задрав голову, стала искать на небе созвездие Креста…
Опасный возраст
Самый опасный этап беременности, говорят, — первые два-три месяца. У Нины так и вышло: лежала на сохранении, пила отвары из трав, делала все, что кто-нибудь посоветует… Кое-как удержала, но сил и здоровья на это вылетело порядочно.
А едва выписалась из больницы, снабженная советами беречь себя и не волноваться, как тут же и навалилось. Может, усугубило тогдашнее состояние, или кривая биоритма пошла на минус — Нина одно время увлекалась расчетами, старательно вырисовывая свои синусоиды, но неприятности посыпались со всех сторон.
Не утвердили проект отдела, сразу поползли слухи, будто их КБ вообще ликвидируют или в лучшем случае сольют с другим, превратят в придаток; о премии, понятно, надо забыть на долгие месяцы, если не вовсе. Моральный ущерб, отягощенный материальным, привел отдел в тягостное уныние, сродни траурному.
Ко всему прочему Нина потеряла часы. Ну ладно бы просто модные или безумно дорогие — это, в конце концов, вполне переживаемо. Хуже всего, что это был подарок мужа. Коленька знал: Нина давно мечтала о таких — японских, из черной пластмассы, с музыкальным перезвоном. И когда она сказала, что наконец забеременела, муж на радостях купил у дошлого коллеги чеки и поехал в "Березку"…
Потеря часов повлекла за собой и другие, более серьезные. Нина в приметы не очень верила, но факт был налицо.
Коленька, с которым Нина счастливо прожила целую пятилетку, теперь, когда, казалось бы, судьба подарила им новую радость, вдруг сник. Не загулял, не захандрил, а именно сник. Окаменеет за своим кульманом с резинкой в руке, словно вспоминает, какую линию собирался стереть. А стоит Нине подойти или просто сделать шаг в его сторону, тотчас начинает изображать бурную деятельность. Домой придет — поест молчком и бухнется на диван, повернется лицом к стенке и делает вид, что уснул.
Нине и раньше говорили, что Коленьку слишком часто видят в главном корпусе, в секретариате генерального директора объединения. Леночка Вибина, смазливая хохотушка, которая за два года своей секретарской работы сумела очаровать всех мужчин объединения, начиная с вахтера и кончая самим генеральным. Держится со всеми ровно — легко и весело, никому не отдавая явного предпочтения и,
Нина была не столько ревнива, сколько старалась себе это внушить. Но однажды, когда, как всегда вместе, они пошли в столовую, и Николай стал в очередь, а Нина села, занимая столик… Леночка направлялась к буфету легкой, танцующей походкой, нарядная и свободная, как ее распахнутый розовый пиджак, сшитый, конечно, не на фабрике "Весна". Николай увидел ее и вспыхнул — Нине показалось, она даже почувствовала жар от его щек. Он выскочил из очереди, рванулся к буфету, но наткнулся на взгляд жены и неловко подошел к ее столику:
— Я пока пирожных возьму. К чаю…
И заспешил к буфету, натыкаясь на встречных, едва не сбивая их с ног.
"Даже забыл, что я не ем пирожных", — подумала Нина, с тоской глядя ему в спину.
И вечерами — та же повернутая к ней спина. Но лучше уж спина, чем глаза, если в них — такая безысходность, такая тоска, что Нине становилось бесконечно жаль мужа.
"Глупый, на что же он надеется? Неужели не понимает, что он этой Леночке — до лампочки? А может, думает, что будь он свободным…"
И делалось так тошно, что однажды Нина не выдержала:
— Послушай, Коль, я в таком положении, а ты… тебе… Короче, не лучше ли нам пожить какое-то время врозь? Ты говорил, мама плохо себя чувствует. Может, тебе переехать пока к ней?
Как он обрадовался, какой благодарностью засветились его глаза! Нет, это надо было видеть.
Ночью, оставшись одна, Нина выла в подушку: "Ду-ура! Ну какая же я дура! Собственными руками…" — а на работе все было по-прежнему: мило улыбались друг другу, разговаривали, вместе обедали, изображая крепкую здоровую семью, и Николай, даже бровью не ведя, провожал Нину до метро перед тем как, торопливо поцеловав в щеку, раствориться в толпе…
И в этот самый черный период судьба подарила ей кусочек тепла.
Обычно Нина отказывалась от приглашений на посиделки и дружеские встречи. "Очень нужно мне сочувствие!" — зло думала про себя, зная, что подруги будут изо всех сил стараться отвлечь ее от дурных мыслей. Но Ира из планового отдела так настаивала, что Нина пошла. Компания и в самом деле оказалась общительная, талантливая и "простая в обращении". Были интересные разговоры, вкусная еда и песни под гитару — все, о чем Нина давно и думать забыла. А в конце вечера приятельница повела Нину в соседнюю комнату:
— Посмотри наше прибавление, — похвасталась, кивая в дальний угол комнаты, отгороженный креслом.
Там на теплой подстилке лежала Ирма, породистая сучка, английский сеттер. Три щенка сонно тыкались мордами в ее брюхо. Ирма блаженно щурилась, откинувшись так, чтобы ее малышам было удобно.
— Такие бутузы, ты посмотри! — восторгалась приятельница, выудив из коробки одного щенка. — Остальных мы уже продали, было всего шесть.
— Потешный! — улыбнулась Нина, принимая толстенькое, лопоухое существо с беспомощными короткими лапками и нестерпимо голубыми глазами.