Странности любви
Шрифт:
…Проходя мимо телефонной будки, подумала: "Зря я так! Он и сам расстроился. Надо было успокоить — вторая же сторона не разбилась. Позвоню!"
Зашла в кабину, но трубка оказалась срезанной — вот досада! В вестибюле тоже есть автоматы, но открытые, спокойно не поговоришь — вокруг студенты. В новом корпусе тоже телефон, но пока туда добежишь! Сейчас подадут автобусы, начнется посадка. Придется все-таки звонить из вестибюля.
Автомат притулился у черного, запасного входа, ведущего во двор. Сейчас через эти двери таскали бревна, доски — лет десять, если не больше, собирались
Задняя дверь распахнута настежь, и Полина спиной чувствовала, как гуляет по вестибюлю сквозняк. Недавно она перекупалась в бассейне — ходят с Дашкой по абонементу, — схватила насморк, теперь наверняка добавит. "Господи, зачем я еду, кто меня гонит-то?" Зябко передернула плечами, достала из сумки носовой платок.
Опять набрала свой номер — опять занято, сквозь тонкие подошвы чувствовала чугунный холод литых плит. От времени и бесчисленных студенческих ног рисунок на центральных плитах стерся, но возле стен еще держится. Да и сам пол, казалось, просел, вроде бы прогнувшись в середине.
Полина переступила с ноги на ногу, посетовала: надо было хоть теплые носки надеть. И вообще сидеть дома — на сельхозработы вполне могли послать кого-нибудь из начинающих, таких, как Анечка, например.
В вестибюль как раз влетела ее коллега — серебристый плащ нараспашку, из-под него выглядывает светлая вязаная кофточка, туго обтягивающая Анину высокую грудь. "Это она на картошку собралась? — удивилась Полина, глядя на свои зашитые в двух местах кроссовки. — Впрочем, почему бы и нет? Молодой незамужней женщине и на сельхозработах надо выглядеть красиво".
— Привет! В буфете, говорят, селедку дают, — информировала Аня. — Схватим по килограммчику?
— Зачем? Что мы ее, на картошку потащим?
— А что? Картошка с селедочкой — это ж мечта! Пошли! Даешь студенческую романтику.
— Мне позвонить надо…
Полина снова сняла трубку, а Аня направилась к буфету.
Мимо Полины, бесцеремонно задевая ее сумками, пробегали студенты, и она вдруг с грустью подумала о том времени, когда сюда входили не торопясь, как в храм, и студенты уступали дорогу своим наставникам, а те чинно приподнимали шляпу в ответном приветствии. Первые годы, пока не обвыклась, Полина тоже входила в старый корпус с замирающим сердцем — подумать только, какие великие люди ступали по этим плитам, под этими сводами. Потом, само собой, привыкла, священной дрожи уже не испытывала. И Аня скоро привыкнет, никуда не денется, все реже о студенческой романтике говорить будет…
С Аней отношения у Полины сложились не сразу. Поступив, судя по всему, с чьей-то внушительной поддержкой, Анечка занималась плохо, сильно отставая от группы. И Полина не скрывала раздражения — ставила ей "неуд" за "неудом". В конце первого семестра к ней подошла заместитель декана с личной просьбой: "Не свирепствуй, пожалуйста. Дочь нашей преподавательницы, ты уж помягче с ней".
Полина обещала помочь — коллеги все же! Лишь попыталась выяснить у замдекана, почему в последнее время Аня не ходит на занятия. "Она тебя боится".
Пригласила Аню на индивидуальную консультацию. "Скажите, Аня, вы
Анечка покраснела.
"Ясно! Знаете что? Давайте попробуем по-другому".
Дала Ане несколько заданий, потом проверила, подчеркнула ошибки — тетрадь запестрела пометками. "А теперь — ставьте себе отметку", — предложила студентке.
Аня долго вертела в руке красный карандаш. Потом умоляюще глянула на Полину: "Не могу, Полина Васильевна! Лучше — вы. Я знаю, что больше банана не заслуживаю…"
Постепенно Аня начала заниматься. Когда бы Полина ни заглянула в читальный зал, она там. Даже стало жалко девочку: ее сокурсницы — на дискотеку, на вечер или на видики, а она в библиотеку.
Диплом защитила с "отличием" и распределилась в свой же институт. Не без помощи мамы, надо полагать, но и не скажешь, что незаслуженно.
…Наконец Полина прозвонилась.
— Алло? — ответил несколько встревоженный голос мужа.
— Володя? Володенька, это я. Чуть было не уехала, а потом решила: ты ведь будешь переживать. Дай, думаю, позвоню…
— Правильно, — неуверенно поддержал Володя.
Судя по тону, был ошарашен — и звонком, и Полининым ласковым голосом.
— Ты не переживай, Володя. Дурная примета — это когда все зеркало бьется. А тут — половина, да и не разбилось, треснуло. Не переживай! — Муж оторопело молчал. — Вернусь — купим новое. Да, напомни Дашке, чтобы забрала сапоги из мастерской, я их вместе с твоими ботинками сдавала. Квитанция — в кухне на столе, под хлебницей. Чтобы не забыла… Ну, все, не скучайте! Да, ты спрашивал адрес. Записывай. Московская область… — продиктовала ему адрес. — Совхоз "Вперед". Если будет время — приезжай. Может, и Дашка захочет.
Муж стал горячо убеждать, что время, конечно, будет. Он его найдет, выкроит из жесткого своего рабочего расписания. И Дашку привезет — непременно…
"Сами делаем себя несчастными", — решила Полина, выходя из корпуса. И поймала себя на том, что улыбается…
Все же институт сродни вокзалу. Сходство увеличивалось тремя блестящими "Икарусами", перегородившими узкий проезд между старыми и новыми корпусами. Студенты атаковали их с таким веселым остервенением, что можно было подумать — и впрямь рвутся как можно скорее прибыть в совхоз "Вперед" и выйти на картофельное поле.
Старались втиснуться вместе с сумками, чемоданами, рюкзаками. Летели пуговицы, лопались "молнии", сухо трещали болоньевые куртки. Студенты напирали с таким неистовством, с такой бешеной страстью, будто штурмовали последний поезд времен гражданской войны. И каждый норовил вперед другого — занять место поудобнее.
— Галкин, ну куда ты лезешь? — отчитывал командир застрявшего в дверях студента в сомбреро из черного фетра и в тесном джинсовом костюме, поверх которого наброшена черная, до колен, накидка типа пончо. Этот его "картофельный" туалет, конечно, рассчитан на слабые нервы преподавателей. — Оставь чемодан в багажном отсеке. И рюкзак тоже. Ты что, на Камчатку собрался? Гитару возьми с собой — ладно уж! Ну, как ты…