Странности любви

Жуховицкий Леонид Аронович

Проводив начальство, командир сбросил ватник, расстегнул воротник гимнастерки и поманил пальцем Полину и Анечку:

— Пошли, глянем, что там в нашей кухне жарится-парится. А ты, комиссар, ребят расквартировывай, — бросил очень высокому и очень худому человеку в черном матросском бушлате. Полина приняла его вначале за студента. — Кстати, прошу любить и жаловать: Александр Витальевич Нивелов, капитан, мой коллега и моя правая рука, — представил комиссара Полине и Анечке.

"Коллега?.. — удивилась про себя Полина. — Сколько же ему лет?"

— Это из-за

худобы, — внес ясность Александр Витальевич, правильно истолковав недоуменный взгляд Полины. — А на самом деле я старый-престарый: две с половиной пятилетки срочной службы в стенах родного вуза.

"Значит, мы ровесники", — высчитала Полина.

В конце аллеи пожилая женщина, судя по виду, местный сторож, отчитывала:

— Ты чего ж это цветы топчешь, а? Пионерчики сажали, сажали, а ты! Вот бесстыдник!

Галкин пытался накрыть своим черным сомбреро желтую капустницу. Увидев приближающихся преподавателей, приветственно махнул им черной шляпой, и, перепрыгивая через цветущие астры, покинул клумбу.

— Ишь что делает! Все цветы потоптал, бесстыдник! Вы уж, товарищ начальник, накажите своим ребяткам, — повернулась к командиру. — Пусть поаккуратнее! И комнаты чтоб в чистоте держали, а то рук не хватит мыть да убирать. Со вчерашнего лета стены разукрашены — все ругательными словами исписаны. Пионерчики-то грамотные, читают. Тоже студенты жили…

— Не бойся, бабуся, — успокоил ее Игорь Павлович. — Наши студенты если и напишут, то на иностранном языке. Пионерчики не поймут.

Когда уборщица ушла, Игорь Павлович попросил Полину и Анечку:

— Вы и в самом деле последите, чтобы студенты не занимались художественной росписью.

— За ними уследишь! — невесело усмехнулась Анечка. — Вы с ними построже, Игорь Павлович. Совсем распустились, никакой дисциплины.

— Будет где нашим бойцам отдохнуть, диски покрутить, — порадовалась за студентов Полина, кивнув на большое двухэтажное здание. — И вообще, я вижу, условия царские.

— Да, — согласился Игорь Павлович, — санаторий и только.

Стал рассказывать, как выбивали этот пионерлагерь, сколько инстанций исходили. Райком уперся, ни в какую: "После ваших студентов капитальный ремонт нужен".

— Вообще-то их можно понять: разве наши студенты ценят хорошие условия? Видели бы, в каких мы бараках на сельхозработах жили…

— Нормальные бытовые условия, Игорь Павлович, сегодня в порядке вещей, — не согласилась с ним Анечка.

Ее грудь вздрагивала в такт шагам, и командиру, видно, стоило большого мужества смотреть прямо перед собой.

Столовая встретила их закрытыми дверями и подозрительной тишиной.

— Не похоже, чтобы тут что-то жарилось-парилось. — Полина втянула в себя свежий, не тронутый запахами кухни воздух. — Не прислали поваров?

Игорь Павлович никак не хотел мириться с очевидным — дергал замок, заглядывая в окна, несколько раз обежал вокруг здания.

— Не прислали! — пнул ногой пустую консервную банку, достал сигареты. — Надо звонить в Москву.

Повернулся кругом и быстрым четким шагом пошел прочь — Полина и Аня еле успевали

за ним.

— Главную заповедь секретаря парткома мы, похоже, сегодня не выполним, — посочувствовала Полина командиру, нагоняя его. — Не накормим ведь…

— Накормим, — сухо заверил Игорь Павлович, не очень-то обманутый Полининым сочувственным тоном. — Сухим пайком отоварим. Сегодня, думаю, выкрутимся. А завтрак придется вам взять на себя. Поможете выкрутиться из бедственного положения?

Полина кивнула: раз "бедственное", надо выручать. А про себя ужаснулась: двести ртов! Тут двоих-то не знаешь, как накормить, а стольких…

Сухого пайка — двух яиц, плавленого сырка и пачки вафель "Ягодка", розданных на обед, хватило и на ужин: студенты обошлись собственными запасами, навязанными им любящими родителями. Ужин с песнями под гитару растянулся до отбоя.

Я в весеннем лесу пил березовый сок,

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал… —

пели в одном конце лагеря. И пока Аня бежала туда, напомнить, что завтра — рабочий день, ранний подъем, и вообще — режим есть режим, на другом конце начинали с веселым остервенением:

Картошка, картошка, картошка — страсть моя…

В общем — дорвались ребята до свободы.

В соседней с преподавательской комнате перебор шестиструнки — тихий, берущий за душу:

Ты у меня одна, словно в году весна.

Аня подняла было руку, но так и не решилась постучать, напомнить о режиме — больно уж песня хорошая:

Словно в ночи луна,

Словно в степи сосна…

— Ну что, пойдем в "горизонт"? — Полина шмыгнула под одеяло, с удовольствием ощутив прохладный покой казенной постели. Вскоре и Анечка, щелкнув выключателем, последовала ее примеру.

…Нету другой такой ни за одной рекой…

За окном — залитая лунным светом ночь, за тонкой стенкой — плавный, неторопливый перебор гитары, и Полине под ее мелодию хорошо думалось.

Интересно, догадывается ли Дашка? Ведь ей скоро собственную семью строить. Насмотрится на родителей и не захочет. Полина, конечно, тщательно скрывает от нее свои отношения с мужем, но девочка уже взрослая, все читает по взглядам, даже по молчанию.

Из-за дочери и на развод не стала тогда подавать — отца Дашка обожает, и для нее это было бы жестокой травмой, что и говорить! И вообще — умные женщины, Полина знала, переступают через такие события, вероятные в каждой семье, как ни в чем не бывало и идут по жизни дальше. Она и сама не раз пыталась сыграть безразличие, отнестись к случившемуся с юмором. Но вдруг поняла, что актриса из нее никудышная, а чувство юмора где-то в желудке, обнаружить можно лишь с помощью желудочного зонда.