Странные приключения Ионы Шекета. Книга 2
Шрифт:
ВОЕННАЯ ОПЕРАЦИЯ
Вернувшись на Землю после долгого отсутствия и переболев несколькими книгами, не доставившими мне удовольствия, я отправился в расположение бывшей своей воинской части, хотя и предполагал, что от старых построек не осталось даже фундамента. Каково же было мое удивление, когда, подлетев на крыле со стороны Нового Тель-Авива, я обнаружил все те же старые ворота, ту же подъездную аллею и прежнюю стоянку для наземного транспорта, где я в свое время держал машину, на которой добирался до базы. Мне даже показалось, что я вижу свою древнюю «субару», стоящую посреди новеньких двукрылых «миндо». Конечно, это был обман зрения, и часовой у входа встретил меня окриком: — Эй, ты куда? А билет? Военный билет я, помнится, сдал в комиссариат, когда ушел служить в Зман-патруль. Впрочем, в прежние времена для входа на базу достаточно было пропуска, подписанного полковником Охайоном. — Какой еще пропуск? — повел носом часовой. — Билет нужно купить. Касса там, у стоянки. И действительно, я только теперь увидел небольшой домик, на котором было написано «Касса». В некотором недоумении я подошел к открытому окошку. — Мое имя Иона Шекет, — сообщил я молодому человеку, игравшему в компьютерное лото. — На этой базе я служил семьдесят лет назад и хотел бы… Кассир поднял на меня взгляд и сказал с иронией, которую даже не пытался скрыть: — На вид вам девяноста не дашь. Неплохо сохранились, дедушка. Кстати, для пенсионеров мы не делаем скидок. Билет стоит двести тридцать шекелей. — Ну, — сказал я, — если говорить о локальном биологическом возрасте, то мне пятьдесят два. Сорок один год нужно добавить, учитывая мои многочисленные странствия в окрестностях черных дыр, где время весьма причудливо изгибается. Да и служба в Зман-патруле возраста, как вы понимаете, не уменьшает. — Послушайте, — молодой человек пришел в такое возбуждение, что даже высунулся по пояс из своего окошка, — вы что, действительно ТОТ САМЫЙ Иона Шекет? — Хм, - скромно признался я. — Тогда о каком билете вы говорите? Пойдемте, я провожу вас! Подумать только — сам Шекет! Как я вас сразу не узнал? — Так ведь я служил здесь семьдесят лет назад, — сказал я, — и с тех пор немного изменился. До меня не сразу дошло, что я сморозил глупость: семьдесят лет назад этого молодого человека не было даже в проекте! — Как вас зовут, молодой человек? — спросил я своего гида-кассира, когда мы с ним прошли на территорию базы через служебный вход. — Иона, — сказал кассир и тут же поправился: — Ой, что я говорю? Моти, конечно! — Почему «конечно»? — не понял я. — Э… не знаю, — смутился молодой человек. — У нас в семье все были Моти — и я, и мои пять братьев, и отец… — Как же вы отличаете друг друга? — пораженно спросил я. — Но это же очень просто, — улыбнулся Моти. — По биометке, конечно. — Должно быть, я слишком долго не был на Земле, — пробормотал я. — Никогда не слышал о таких метках. — О! — воскликнул Моти, обрадованный тем, что может самому Шекету сообщить нечто ему не известное. — Биометки — это идентификационные телепатические сигналы. Ну… как бы это… Передавать свои мысли человек не может, во всяком случае, — обычный человек, как я и мои братья. Но лет сорок еще назад обнаружили, что каждое разумное существо излучает биологический сигнал, свойственный только ему одному. Вроде как личный код. Сначала это открытие использовали в полиции для идентификации преступников. А потом вообще… Теперь этому в детских садах обучают: посмотришь на человека и уже знаешь, как его зовут. — Тогда почему никто на базе не узнал меня сразу? — с подозрением спросил я. — Если достаточно было посмотреть… — Так ведь вы давно не были на Земле! Когда вы ходили в детский сад, идентификационное излучение еще не было открыто. — Понятно, — пробормотал я. — Но все равно — для чего же называть всех братьев одним именем? — Для удобства, как вы не понимаете? Сигналы разные, а имя одно, значит братья. — Так есть же фамилия… — А фамилия — для жены и мужа. — Ну хорошо, — вздохнул я. — Насколько я понял, здесь, на бывшей базе, теперь музей? — Почему? — удивился Моти. — Здесь действующая база! — Но… Вы продаете билеты… — Конечно! Иначе от желающих служить в армии отбоя бы не было. А так гражданин сто раз подумает, прежде чем предложить свои услуги. Кстати, цена билета довольно велика — не каждому по карману, и потому в армии служат, в основном, богатые люди. — И билет годен на все время службы? — полюбопытствовал я. — Кстати, сколько времени сейчас служат? Два года или три? — О чем вы говорите, господин Шекет? Стандартный срок службы — одни сутки. Приобретаете билет, получаете личное оружие, проходите курс бойца, это занимает минут пять-десять в зависимости от рода войск, и отправляетесь в свою часть. У нас, кстати, пехотная дивизия… — Как и раньше, — кивнул я, и тут до меня дошло. — Послушайте, — воскликнул я, — так давайте я тоже куплю билет и попробую, что значит служить в современной израильской армии. Деньги у меня есть. — Вы уже служите, господин Шекет, — уважительно произнес Моти. — Вы почетный солдат нашей дивизии, об этом написано во-о-н на той стеле, что стоит у входа в командный пункт. Можете служить, когда и сколько вам угодно. — За какие заслуги? — удивился я. — Вы еще спрашиваете! Сам Шекет, бывший агент Зман-патруля, известнейший звездопроходец, человек, имеющий власть над духовными сущностями, гениальный изобретатель… — Ну уж увольте, — прервал я, — я вообще ничего не изобрел, а только занимался экспертизой… И к тому же, откуда вы все это знаете? — Из ваших мемуаров, конечно! — Как? И только на основании моих мемуаров мне были оказаны почести… — Естественно. Разве этого недостаточно? — искренне удивился Моти. Гм… В мое время, помню, мемуары были самым ненадежным источником информации об авторе. Я-то, конечно, иное дело, я никогда не лгал и даже почти не преувеличивал свои заслуги, но все-таки… — В чем же будет заключаться моя служба? — спросил я. — Понятия не имею, — признался Моти. — Это зависит от компьютера, он ведь должен ввести в ваше подсознание курс обучения. Через несколько минут я сидел в удобном кресле под направленным мне в левый глаз синим лучом обучающего лазера. Луч убаюкивал, и я начал было засыпать, но голос Моти вывел меня из наполовину сомнамбулического состояния. — Все, господин Шекет. Можете служить. Луч погас, и я понял, в чем состоят мои обязанности перед народом и правительством Израиля. — Сержант Моти! — сказал я. — Экипировку! Мне всегда нравились подземные десанты, я с детства мечтал искать, находить и уничтожать врага в карстовых полостях и даже в земной мантии, не говоря о ядре. Получив на складе обмундирование, я с гордостью посмотрел на себя в голографическом зеркале: прямая посадка головы в шлеме-проницателе, корпус литой, стандарт восемнадцать, высший сорт! Боец что надо. И тут же поступила вводная: курляки с Эпсилон Дракона-II, захватившие ядро Земли еще в 2067 году (подумать только, каковы негояи!), начали продвигаться по вертикали, пытаясь изменить момент вращения планеты и тем самым внести хаос в жизнь человечества. Попытку нужно было пресечь, и на помощь мне пришла вся пехотная дивизия, дислоцированная на базе. Восемнадцать человек, купивших билеты в действующую армию по полной цене. Я издал боевой клич и головой вперед нырнул в бетонное покрытие плаца. Испарители породы работали прекрасно, и на глубину ста километров я погрузился так быстро, что даже не заметил движения. Пришлось остановиться, чтобы пройти декомпрессию, ведь порода давила все сильнее, и к этому нужно было приспособиться. Я чувствовал, что восемнадцать боевых товарищей находятся неподалеку максимум в тысяче километров по горизонтали. Пройдя декомпрессию, я ринулся дальше вниз, теперь было проще, порода размягчилась, и тело входило в нее, как нож в масло. Я вглядывался вперед, передо мной были сотни километров раскаленной магмы, и первого курляка увидел именно я, а не мои боевые товарищи. Курляк выскочил из ядра Земли и быстрыми движениями начал грести к западу, тормозя вращение планеты. Размер курляка не превышал трехсот километров небольшой экземпляр, но, должно быть, опытный. Я направил в его сторону пучковый излучатель, проверил, нет ли на пути луча кого-нибудь из моей дивизии, и сделал первый выстрел. Пучок быстрых частиц пронзил породу, и курляка скрутило, будто он попал под нож мясорубки. — Ах-ха! — воскликнул я, и восемнадцать воплей были мне ответом. Восемнадцать моих боевых товарищей произвели свои залпы, и от курляка не осталось ничего, кроме чуть более раскаленного, чем обычно, вещества, выдавленного из ядра планеты. Второго курляка мы расстреляли, едва он только высунул из ядра свою поганую голову. Третьего настигли в тот момент, когда он, перепугавшись насмерть, пытался удрать на Эпсилон Дракона-II сквозь прорытый между нашими планетами нуль-канал. Больше курляков мы в ядре не обнаружили и занялись межпланетным ходом. Это было добротное фортификационное сооружение по всем правилам военного искусства, пришлось залить его магмой и обработать квантовыми резаками. Жаль было уничтожать столь совершенное произведение технического гения, но что поделаешь — мы были солдатами, а не экспертами по гениальным изобретениям. Операция завершилась, и мы походным строем направились вверх, к поверхности, гордые от сознания того, что в очередной раз избавили Землю от нашествия варваров. Я знал, конечно, что завтра курляки сделают новую попытку, и тем солдатам, кто купит билет на службу, придется вновь отбивать атаку. — Ну как? — спросил Моти-кассир, когда я предстал перед ним без экипировки, ощущая
АРМИЯ НА ОДИН ДЕНЬ
В дни моей юности служба в армии была добровольной обязанностью, и если вам непонятно, что означает это словосочетание, могу объяснить: служба была добровольной, но каждый израильтянин считал себя обязанным отдать воинский долг. К счастью, на Ближнем Востоке в первой половине века не случалось таких кровопролитных войн, как сто лет назад, а после возникновения Соединенных Штатов Израиля о войнах с соседними странами и говорить было нечего. Разве что в Сирийской провинции время от времени вспыхивали беспорядки, но солдат в Дамаск не посылали, порядок наводила пограничная служба, действовавшая вместе с народными милициями. Иногда, помню, доставляло беспокойство так называемое государство Палестина со столицей в Иерусалиме. На самом деле столица этого образования располагалась в небольшой деревне под названием Рамалла, но название государства было принято на заседании Палестинского национального совета, и менять его никто не собирался. Из-за этого то и дело возникали недоразумения. Какой-нибудь турист из Норвегии или Замбии, плохо учивший географию в школе, приезжал в Палестину, поселялся в отеле «Арафат», выходил рано утром на балкон, смотрел вдаль и удивленно спрашивал гида: — А где крепостная стена? Где мечеть Омара? Разве это Иерусалим, обещанный в туристическом агентстве? И бедняга-гид по десять раз на дню объяснял, что перечисленные объекты остались в другом Иерусалиме, который находится в руках у евреев, а наш Иерусалим — это бывшая Рамалла, недавно переименованная в соответствии с конституцией Палестинского государства. Помню, что когда я уже служил в зман-патруле, в бывшей Рамалле дотошные археологи обнаружили тот самый камень, на котором стоял Магомет перед вознесением. Камень из мечети Омара был объявлен фальшивкой, и таким образом многовековая проблема была блестяще решена. Обошлось без войны, и именно тогда срок службы в израильской армии сократили до одного года. Но согласитесь, что год и день — далеко не одно и тоже. И что еще за фантазия — покупать билет, чтобы отслужить в армии всего лишь сутки? Этот вопрос я задал майору Фрумкину, когда вошел к нему в кабинет, чтобы получить новое боевое задание. — Рядовой Иона Шекет, — сурово сказал Фрумкин. — Это там, на гражданке, вы личность известная и уважаемая, а здесь вы солдат, поскольку купили билет. А солдат должен слушать приказы и не задавать ненужных вопросов. — Впрочем, — продолжал Фрумкин, — я могу и ответить, если вы, в свою очередь, обещаете выступить в солдатском клубе и рассказать о своих удивительных приключениях. — Хорошо, — покорно согласился я. — Видите ли, — начал объяснения майор, — войны как средство разрешения конфликтов исчезли на Земле еще в середине нашего ХХI века. Однако государства не спешили расставаться с армиями. Служба стала добровольной, но желающих поносить оружие оказалось слишком много. Где еще, кроме армии, молодой человек мог покрасоваться с лазерным карабином через плечо? Поэтому сначала в Соединенных Штатах Израиля, а потом в Америке и других странах была введена так называемая платная служба. Хочешь служить плати! Как в университете — десять тысяч в год. — Но тогда, — продолжал майор, — возникла другая проблема. Во-первых, у молодых людей часто не было таких денег. А во-вторых, целый год вдали от дома… Служить, конечно, хотелось, но не такой ценой! И тогда срок службы сократили до одного месяца, а вскоре — до недели. Соответственно уменьшили и входную плату. Вскоре оказалось, однако, что и неделя — слишком большой срок. Скажем, у молодого человека в пятницу свидание, а он записался на неделю в армию и уже заплатил деньги. Как отнесется невеста к тому, что ей придется одной зажигать субботние свечи? Короче говоря, срок службы сократили до двадцати четырех часов, а оплату привели в соответствие с ценами на посещение музеев. Все оказались довольны — и генералы, и рядовые. — А что, — насторожился я, — генералы тоже служат один день? — Нет, конечно, — возмутился майор. — Генералы вообще не служат! — А как… — Но это же очевидно! Высший офицер проходит курс телепатического обучения, получает диплом и отдает приказы, сидя на своем рабочем месте где-нибудь, скажем, в компании Интель. Разве для того, чтобы командовать, нужно непременно сидеть в том кресле, где сижу я? — Кстати, о вас, — ухватился я за очевидное противоречие. — Хорошо, солдат платит деньги и служит один день. Генерал работает программистом в Интеле и командует солдатами в свободное от основной работы время. Но вы-то, майор! — А что я? — не понял Фрумкин. — Меня вообще не существует! — Что вы хотите этим сказать? — Протяните руку, Шекет, и убедитесь сами. Я протянул и убедился. Сержант оказался всего лишь голографическим изображением, сработанным на базовом компьютере. Что-то вроде моей бывшей начальницы госпожи Брументаль, которой, как я понял уже потом, покинув зман-патруль, никогда не существовало в реальности. — Ну-ну, — пробормотал я. — Удивляюсь, как такая армия может одерживать победы. И кстати, какие победы в вашем личном послужном списке? Если это, конечно, не военная тайна. — Какая тайна? — махнул майор своей голографической рукой. — На прошлой неделе наша дивизия одержала победу над бурульцами, а сегодня утром вы же сами, Шекет, участвовали в разгроме курляков! — Э… - вынужден был согласиться я. — А что, майор, армия несет в этих сражениях потери? Согласитесь, что если человек покупает билет, он вряд ли предполагает при этом, что может не вернуться домой! — К сожалению, войны невозможны без людских потерь, — скорбно наклонил голову Фрумкин. — Вот вы, например. Как ни прискорбно, но ваше тело, Шекет, было час назад похоронено на военном кладбище — ведь в вас попал прямой разряд из курлякского банкомета. — О чем вы гово… — начал я, но вынужден был прервать фразу, поскольку честный взгляд майора убедил меня в том, что он говорит правду. К тому же, я прекрасно знал, что компьютерные голографические программы просто не способны лгать! Я вскочил на ноги и быстрыми движениями ощупал себя с ног до кончика носа. Потом подошел к зеркалу и всмотрелся в собственное изображение. Пусть мне говорят все, что угодно, но это был я — Иона Шекет, живой, невредимый и полный недоумения. — Пойдемте, — пригласил меня майор и направился к двери. Я промчался сквозь него и первым вышел из помещения под палящее солнце Иудеи. Через минуту мы подошли к ряду могил — это оказалось военное кладбище базы. На крайнем справа камне я прочитал: «Иона Шекет, рядовой, погиб при исполнении воинского долга». И две даты. Каждый, кто когда-нибудь стоял перед собственной могилой, поймет мои ощущения. — Значит, меня убили курляки, — тупо произнес я. — А кто тогда я? То есть, если меня убили, то откуда я взялся? То есть, я хочу сказать… — Я понимаю, что вы хотите сказать, Шекет, — улыбнулся Фрумкин. — Видимо, вы действительно давно не были на Земле. В армии разрешено клонирование, и мы им пользуемся, когда посылаем солдат на ответственное и опасное задание. Если кто-нибудь погибает, то жить продолжает клон. Какая вам, собственно, разница? — Жить продолжает клон… — повторил я. — А как же душа? — Душа? — не понял майор. Видимо, понятие о душе человеческой в армии считали излишним. — Да, душа, — сказал я. — После смерти тела душа переходит в иное измерение. Не забудьте, у меня ведь диплом Оккультного университета на Камбикорне, я общался с душами много раз. — Ах, это, — успокоился майор. — Никаких проблем! Душа рядового Шекета вознеслась в иные сферы, и ваша душа тоже вознесется, но пока вы, к счастью, живы и можете исполнить приказ, который я вам сейчас дам. Или вы хотите аннулировать свой билет? — Нет-нет, — пробормотал я. Нехватало еще, чтобы об Ионе Шекете подумали, что он трус и не желает погибать вторично. — Просто я представил, как в свое время две моих души встретятся и будут разбираться, кто из них главный. Я же себя знаю… Так какой приказ вы хотите мне дать, майор? — Через минуту вам в составе диверсионной группы предстоит сложная операция на планете Иухрос-II. Разведка донесла только что, что аборигены намерены аннексировать пустыню Сахара, которая входит в состав нашего Алжирского штата. Нужно принять превентивные меры. Вы назначаетесь командиром группы и временно, до окончания операции, получаете звание ефрейтора. — Но мне ничего не известно ни о каком Иухросе! И я не знаком с… — Вводную получите во втором боксе, — отрезал майор и подтолкнул меня к одной из стоявших особняком кабинок, похожих на общественные туалеты индивидуального пользования. Я сделал шаг, оказался в полной темноте, что-то кольнуло меня в затылок, после чего загорелся свет, и я вышел из кабины под светлые очи Фрумкина. — Готовы к выступлению? — спросил майор. — Готов! — отрапортовал я и только в тот момент понял, что таки да, действительно готов, как это ни странно. Я прекрасно знал теперь, что планету Иухрос-II открыл доблестный астронавт Абрахам Пичхадзе в 2068 году. Живут на пленете твари, похожие на винные бутылки, и отличаются они от обычных бутылок тем, что способны к телепортации. Но поскольку разумом аборигены почти не обладают, то способность их очень ограничена. Телепортироваться они могут лишь на Бегуль-XIV и на Землю. А на Земле только в пустыню Сахара, которую жители Иухроса считают своей собственностью, поскольку даже не понимают, что эта гора песка находится не на их родной планете, а совсем в другой части Галактики. Вот армии и приходится время от времени прогонять бедолаг. Обороняются иухросцы очень умело и за десять лет боевых действий уложили по меньше мере семь наших солдат. Так что предстоящая операция — далеко не безопасное приключение. — А как моя группа попадет на Иухрос-II, чтобы нанести превентивный удар? — спросил я майора и тут же понял, что мог вопроса не задавать, поскольку прекрасно знал ответ. Разумеется, мы пройдем по тому самому нуль-каналу, по которому сами иухросцы попадают на Землю. Нужно только поймать момент, когда канал возникнет, и прежде чем иухросцы придут в себя… Между прочим, допустимый зазор во времени составлял всего три миллионных доли секунды. И за этот, прямо скажем, небольшой срок я должен был провести своих людей через нуль-канал, напасть на ничего не подозревающих аборигенов, нанести им поражение и еще успеть вернуться обратно на базу, поскольку мертвый иухросец, ясное дело, не способен поддерживать нуль-канал в рабочем состоянии.
БОЙ ЗА САХАРУ
Получив от майора Фрумкина новое боевое задание, я собрал свою дивизию и ознакомил солдат со всей информацией, которой владел к тому часу. — Итак, — сказал я, вышагивая перед двенадцатью новобранцами, купившими билеты на службу буквально за пять минут до начала боевой операции, итак, наша цель — превентивный удар против аборигенов Иухроса-II. Эти негодяи вознамерились аннексировать часть пустыни Сахара, которая, как всем известно, является неотъемлемой частью Соединенных Штатов Израиля. — Извините, ефрейтор, — подал голос грузный мужчина лет сорока, отправившийся в армию, по-моему, с единственной целью: избавиться хотя бы на сутки от своей вздорной супруги. — Я никогда не слышал об аборигенах этого… как его… — Иухроса-II, — повторил я и тоном человека, досконально разбирающегося в ситуации (а ведь я и сам полчаса назад понятия не имел о том, кто такие эти… как их…), сообщил: — Иухрос-II — это планета в галактике Андромеды, расстояние от Земли два с половиной миллиона световых лет… — Так далеко? — поразился мужчина, и я вынужден был преподать ему правила хорошего тона в израильской армии. — Послушайте, рядовой, — сказал я твердо, — разве вам трудно прежде, чем задать вопрос, встать и назвать свою фамилию? Вам самому будет приятно, если, отвечая на вопрос, я назову вас по имени! — Прошу прощения, ефрейтор, — пробормотал мужчина, встал, потянулся и произнес: — Рядовой Яша Гольденвейзер-Иванов! — Садитесь, рядовой, — предложил я. — Да, Иухрос-II находится далеко от Земли, но аборигены умеют телепортироваться, причем не куда угодно, а только в определенные точки Вселенной. Одна из таких точек расположена в пустыне Сахара неподалеку от курортного оазиса «Арон Рабинович». Наша цель — воспользоваться нуль-каналом аборигенов и упредить их появление. Ясна задача? — Так точно! — громче всех воскликнул рядовой Иммануэль Гольденвейзер-Иванов, но и остальные одиннадцать орали ненамного тише. — Начнем через десять минут после сигнала! — объявил я. В чем состояла сложность операции? Я знал, что в принципе аборигены Иухроса-II — бойцы плохие, если не сказать больше. Но, умея телепортироваться, они нападали внезапно и не оставляли жертвам никаких шансов. Как же мы могли совершить превентивный удар, не обладая, в отличие от противника, способностью к телепортации? Нужно было дождаться, когда аборигены Иухроса-II создадут нуль-канал для собственного перемещения, и воспользоваться этим каналом, прежде чем противник догадается, что его атакуют. В нашем распоряжении было всего три миллионных доли секунды! Напасть раньше мы не могли, ибо нуль-канала еще не существовало. Напасть позже мы не могли тоже, потому что из канала в Сахару уже валились аборигены. Приказав дивизии готовиться, я отправился на склад и получил единственный имевшийся на базе аппарат ЗВ-12, в просторечии «замедлитель». Эта штука, созданная в 2076 году для спортивных целей, очень редко использовалась армией в боевых условиях. Замедлитель, как следует из его названия, замедлял ход времени в радиусе пятисот метров в пропорции один к миллиарду. Иными словами, пока стрелка ваших часов сдвигалась на одну миллионную долю секунды, для вас реально проходило чуть меньше семнадцати минут. Наш запас времени в три миллионные доли секунды увеличивался, таким образом, до пятидесяти минут, что, согласитесь, было вполне достаточно не только для проведения операции, но и для последующего награждения отличившихся. Я нацепил замедлитель на пояс, поставил регулятор на автоматическое включение, дал сигнал общего сбора и строевым шагом, как положено ефрейтору, вышел на плац, поскольку десять минут, назначенные мной для сборов, миновали. Я полагал, что дивизия встретит меня боевым приветствием, стоя в походном строю. Каково же было мое изумление, когда я увидел рядового Гольденвейзера-Иванова, рассказывавшего скабрезные анекдоты из жизни древних ацтеков, в то время как остальные солдаты сидели вокруг рассказчика на земле и внимали, раскрыв рты, в которые мог бы залететь шальной снаряд. — Смирно! — вскричал я, и солдаты, не торопясь, поднялись на ноги. — Послушайте, — сердито сказал я. — Я же дал команду: выступаем после сигнала! Был сигнал? — Конечно, — спокойно отозвался Гольденвейзер-Иванов. — Но у нас же есть еще десять минут. — То есть? — нахмурился я. — Напоминаю ваш приказ, ефрейтор: «Начнем через десять минут после сигнала!» Сигнал был. Осталось десять минут. — Стройся! — твердо сказал я. — Куда вы дели запятую? Я сказал так: «Начнем через десять минут, после сигнала!» — Но мы… — Молчать! Аборигены могут напасть в любой момент, а вы филологические споры разводите! Разговорчики в строю! Солдаты поняли наконец, что война вот-вот начнется, и мы приступили к выполнению боевого задания. Построившись согласно номерам купленных билетов, солдаты напряженно ждали, когда мой ЗВ-12 подаст сигнал о появлении нуль-канала аборигенов Иухроса-II. К счастью, ждать пришлось недолго, иначе в дивизии наверняка началось бы брожение умов и попытки рассказать новые анекдоты. Аппарат взвизгнул, как кот, которому наступили на хвост, и время вокруг нас замедлилось в миллиард раз. Я еще успел обратить внимание на то, как голуби, летавшие над базой, замерли в воздухе, а появившийся в дверях командного блока майор Фрумкин поднял правую ногу, да так и застыл в этой нелепой позе. А перед нами открылась бездна, звезд полна, и не было ни числа звездам, ни дна бездне. Вот как выглядит нуль-канал, — успел подумать я, прежде чем отдал приказ к выступлению. Внутри туннель был не таким уж широким, наверняка аборигены экономили энергию, а звезды оказались всего лишь светившимися в темноте бактериями очень распространенной на Иухросе-II болезни, которая, как было написано в разведсводке, поражала мыслительные способности аборигенов и гнала их осваивать новые неизведанные места на своей и чужих планетах. Звездочки выглядели такими красивыми, они даже мерцали, как настоящие, но мне было не до сантиментов, я вытащил из кобуры свой «дайлер» и широким лучом повел поперек нуль-тоннеля. Звездочки сгинули мгновенно, будто их и не было. Я посмотрел на часы — с момента нашего проникновения в нуль-канал прошло пять минут замедленного или половина миллисекунды реального времени. Аборигены вот-вот должны были появиться, и я, оглянувшись, проверил порядок построения — бойцы распределились, строй растянулся поперек тоннеля, грудь колесом, оружие наизготовку, отлично. Я спрятал «дайлер», приставил к плечу огнемет и почувствовал впереди какое-то движение, будто по нуль-каналу прошла волна сжатого воздуха. Канал был прямым, как световой луч, я не знал физику нуль-переходов настолько хорошо, чтобы сказать: смогу ли я, приглядевшись, увидеть на дальнем конце тоннеля поверхность планеты Иухрос-II. Но впечатление было таким, будто я мог увидеть даже дальний край Вселенной! И тут чуть ли не перед самым моим носом появился первый абориген. Если честно, то на винную бутылку он был похож не больше, чем я — на спящую Венеру. Есть, конечно, кое-какое сходство в отдельных частях, но в целом… Да и двигался противник как-то странно. В разведсводке говорилось, что бутылка… то-есть абориген передвигается, перекатываясь в своей широкой части. Между тем тот, что наступал на меня, не катился, а как-то не торопясь переставлял сам себя с горлышка на дно и обратно. Да еще при этом задумчиво покачивался при поворотах, будто искал и не находил точку опоры. Солдаты за моей спиной ждали сигнала, чтобы открыть огонь, но я медлил. Вражеский солдат в очередной раз переставил себя с головы на ноги — точнее с горла на донышко — и застыл, являя собой замечательную мишень. Я затылком ощущал, как рядовой Гольденвейзер-Иванов побелевшими пальцами сжимает оружие. — Не стрелять! — сказал я, подошел к застывшему врагу и похлопал ладонью по его боку. Звук получился, будто бегемота по животу шлепнул. Нет, господа, настоящие бутылки звучат совершенно иначе. Я уже знал, что произошло и что нужно делать. Но у меня был приказ! Мог ли я его нарушить? Кто я — ефрейтор или генерал? Но разве Иона Шекет когда-нибудь отказывался от того, чтобы взять на себя ответственность? — Назад! — приказал я солдатам. Гольденвейзер-Иванов что-то недовольно пробурчал, но подчинился, а следом к выходу из нуль-канала потянулись и остальные солдаты моей бравой дивизии. Бой закончился. Когда мы вышли из тоннеля на жаркий плац нашей базы, я демонстративно выключил «замедлитель», и время побежало с такой быстротой, что я и оглянуться не успел, как был вызван к майору Фрумкину для объяснений. — Шекет, — огорченно сказал майор. — Как вы могли! Нарушить приказ! — Майор, — сказал я, — больше вторжений с Иухроса-II не будет. Мы победили — раз и навсегда. — Видите ли, — продолжал я, — бедным аборигенам эта Сахара сто лет не нужна. Но бактерии… Бактерии ищут новое жизненное пространство. Сами они телепортироваться не могут, вот и используют эти бутылки… я хочу сказать — аборигенов. Я продезинфицировал нуль-канал «дайлером», бактерии там жить больше не смогут, а без них аборигены телепортироваться и не подумают. Им и на своем Иухросе-II хорошо. — Господин Шекет, — мрачно ответил майор Фрумкин, выпятив челюсть. — Я объявляю вам от имени командования благодарность за успешное ведение боевых действий. Одновременно я арестую вас и до окончания службы отправляю в армейскую тюрьму за нарушение приказа. — До окончания службы? — переспросил я. — Именно! — То есть, до завтрашнего утра? — уточнил я. — Точно так. — Ну, это я выдержу, — беспечно сказал я и повернулся, чтобы отправиться на поиски тюрьмы.
ТЮРЕМНАЯ ИСТОРИЯ
Выйдя из караульного помещения, я поднял взгляд на большое голографическое табло: схему расположения объектов на базе. По идее, тюрьма должна была располагаться где-нибудь в отдалении от стрельбища (зачем стрелять по своим, даже если это арестанты?), от столовой (чтобы запахи пищи не мешали осужденным думать о своей вине перед армией), и тем более, от казармы (нельзя же, чтобы заключенные слышали, как свободные солдаты проводят свое совершенно свободное время). Не обнаружив на схеме значка с надписью «тюрьма», я принялся исследовать голограмму более методично, начав с левого верхнего угла, где значилось: «Стоянка для транспорта потенциального противника». Путешествуя взглядом слева направо и сверху вниз, я обнаружил еще «бассейн боевых действий», «ракетоноситель многофункциональный одноразовый» и какой-то «сходняк для многоориентированных солдат». Тюрьмы на схеме не было в помине, и я собрался было вернуться к майору Фрумкину за разъяснениями, но в это время рядом со мной остановился рядовой, необученный, негодный для активных действий (так было написано у него на воротнике рубашки), и сказал: — Господин ефрейтор, что вы ищете, может, я смогу помочь? — Тюрьму, — мрачно сообщил я, ожидая встретить в ответ взгляд, полный презрения или, что еще хуже, — жалости. Однако рядовой, необученный и негодный посмотрел на меня с таким явным восхищением, что я невольно смутился и, сам того не ожидая, объяснил: — Да вот, понимаете, влепили мне срок за неповиновение приказу. Взгляд рядового стал еще более восторженным. — О! — воскликнул солдат. — Не будет ли с моей стороны наглостью попросить вас об услуге? — Меня? — удивился я. — Что я могу… — Не скромничайте! — пылко сказал рядовой, необученный и негодный. — Это просто замечательно, что я вас встретил! Так вы можете?.. — Допустим, — пожал я плечами. — О чем, собственно, речь? — Возьмите меня с собой в тюрьму! Я убежден, что мой читатель (если только он, конечно, сам не с Земли) никогда не сталкивался с подобным абсурдом! — Э… - сказал я. — С удовольствием. Но я не знаю — куда. Здесь нет тюрьмы на схеме, а я не настолько хорошо знаком с… — Да вот же она! — воскликнул солдат и ткнул пальцем в голографическое изображение тучного господина, читающего газету. Поскольку здесь не было никакой надписи, я решил, что так на схеме обозначена библиотека для личного состава. — Это тюрьма? — недоверчиво переспросил я. — А что же еще? — удивился мой собеседник. — Э… Скажите, рядовой, как вас зовут? — Марк Шендерович! — Марк, я здесь человек новый, на Земле давно не был и с порядками в армии не очень знаком… Почему вам так хочется попасть в тюрьму? — Это мечта каждого солдата! — воскликнул Марк. — Если честно, я еще не видел никого, кому бы это удалось. — Ничего не понимаю, — пробормотал я, после чего рядовой Шендерович фамильярно взял меня под локоть и повел в направлении, указанном на схеме, по дороге объясняя кое-какие тонкости армейской жизни. — Тюрьма, — говорил он, — это по определению место, где должно быть плохо. Место, где солдат должен подумать о том, как неправильно он поступил, нарушив присягу. Так вот, на Земле просто нет таких мест! Раньше тюрьмой называли запертое помещение, где арестанта держали на гнусной пище и не позволяли даже прогулок. Но сейчас закон запрещает, во-первых, запирать человека против его воли, и во-вторых, правила практичного питания запрещают употреблять пищу, если энергетическое ее содержание и вкусовые параметры не соответствуют уложению от второго сентября две тысячи восемьдесят первого года. В результате те тюрьмы, о которых можно прочитать в романах прошлого века, давно превращены в музеи. — А где же сидят преступники? — перебил я. — На деревьях истории! — Где? — не понял я. — В тупиковых ветвях исторического процесса! Вот, скажем, в прошлом веке существовало такое государство — Советский Союз. Совершенно тупиковый путь развития. Неудивительно, что в свое время страна эта распалась, и теперь на ее месте находятся… — Знаю, — нетерпеливо сказал я. — И что же? — Но в виртуальной альтернативе Советский Союз продолжает существовать со всеми его совершенно неприемлемыми для реальной истории тенденциями. Туда и отправляют приговоренных — как в гражданской жизни, так и в армии. — В виртуальный Советский Союз? — уточнил я, начиная уже догадываться, что имел в виду рядовой Марк Шендерович. — Почему только в Союз? Есть еще масса возможностей. Тупиковых исторических ветвей было огромное количество. Например, абсолютизм во Франции. Или Палестинское государство. Или… — Понятно, — сказал я. — Все эти возможности существуют, надо полагать, в виртуальной реальности? — А в какой же еще? — удивился Марк. — В натуральной реальности их в помине не было и быть не могло. Это же тупик! — Так, — сказал я. — К чему приговорили меня, я понял. Но почему вы хотите отправиться со мной? Это же, в конце концов, наказание, а не награда. — О таком наказании многие мечтают, — понурил голову солдат. — Иногда так изощряешься, чтобы сделать что-нибудь противозаконное. Например, соль в чай подсыплешь своему соседу… Но за такое преступление дают по шее, а не сажают в тюрьму. — Так украдите что-нибудь, — посоветовал я. — Или дайте взятку. Или… Я не хотел бы советовать, конечно. Но в мое время существовали, например, убийцы. — Да вы что, ефрейтор? — рядовой Шендерович отступил от меня, как от зачумленного. — Вы думаете, что говорите? — Э… - вынужден был признать я. — Пожалуй, я действительно не подумал. Ну хорошо, ведите меня в тюрьму, и я посмотрю, что смогу для вас сделать. — Спасибо! — просиял Шендерович и бросился вперед, как в атаку. Через минуту мы подошли к стеклянному павильону с изображением читающего мужчины. Вошли в холл, и я сказал подошедшему к нам офицеру в ранге лейтенанта: — Ефрейтор Шекет приговорен к заключению до окончания срока службы. Увидев умоляющее выражение на лице рядового Шендеровича, я добавил: — Этот со мной. — По коридору направо, — сообщил лейтенант. — Комнаты три и восемь. Мы с Шендеровичем свернули в светлый коридор с рядом дверей, и мой спутник радостно вломился в камеру номер три, благо дверь была открытой. Я заглянул внутрь и увидел стандартное оборудование для создания виртуальной реальности, как на аттракционе в «Диснейленде». Закрыв за Шендеровичем дверь, я прошел к камере номер восемь, сел в кресло и сказал подошедшему ко мне оператору: — Послушайте, в вашей тюрьме сюжеты на выбор или по постановлению суда? — А по какой статье вы получили срок? — осведомился оператор. — Невыполнение приказа, — сообщил я. — Серьезное преступление, — покачал головой оператор. — Вам положен вариант десять дробь семь. — А что это, если не секрет? — Покорение индейцами Европы. — Разве это вообще было возможно? — поразился я. — Конечно, — сурово сказал оператор. — Если бы Колумб отплыл на несолько лет позже, ацтеки непременно достигли бы берегов Португалии на большом каноэ. Абсолютно тупиковая ветвь, полная деградация Европы, я вас отправлю в Мадрид, где вы поймете, что нарушать приказы — преступление, и что наказание этому преступлению соответствует. — А может, в Париж? — спросил я. Париж мне был как-то ближе по духу, чем Испания, из которой как раз незадолго до отплытия Колумба изгнали евреев. — В Мадрид, — твердо сказал тюремщик и опустил мне на голову металлический колпак. В следующее мгновение я оказался в центре большого города, многие здания выглядели заброшенными, некоторые оказались разрушенными, а посреди площади, на которой я стоял, возвышалась ступенчатая пирамида ацтеков, поднимаясь выше самых высоких строений, даже выше большого кафедрального собора с обломанной колокольней. — Кто такой? — грозно спросил меня невесть откуда взявшийся краснокожий воин, державший в руке оружие, напоминавшее помесь мушкета с арбалетом. Неужели, — подумал я, — можно, натянув тетиву, выстрелить не стрелой, а пулей? — Кто такой? — переспросил воин, направляя ствол оружия мне в грудь. — Ефрейтор Иона Шекет, — отрапортовал я. — Осужден за нарушение приказа. — За мной, — сказал ацтек и пошел вперед, даже не оглядываясь в мою сторону. По идее я мог сбежать, и в другое время так бы и поступил, но кто знает, какими возможностями обладали ацтеки в этом виртуальном мире? Нужно было сначала оглядеться, и я поплелся за воином, глазея по сторонам. Мы миновали пирамиду, прошли мимо полуразрушенного дворца, навстречу нам попадались не только краснокожие, но и люди вполне европейского вида в дорогих одеждах. — Скажите, — не удержался я, — сколько уже лет прошло после того, как вы, ацтеки, покорили Европу? — Девяносто семь, — сообщил воин, не оборачиваясь. — Мы еще не вполне закончили завоевание. Сейчас наши передовые части разбираются с Россией, я слышал, что сражения идут где-то в местности, которая называется… Мосек? Мисок? — Москва? — подсказал я. — Точно, — сказал воин и впервые обернулся в мою сторону. — Кстати, если ты такой знаток, то я не имею права сажать тебя в яму, где тебя непременно сожрут волки. — Волки? — холод пробежал у меня между лопаток. — Конечно. Преступников из виртуального мира мы сажаем в яму с волками. — Что значит, из виртуального мира? — сказал я. — Это ваш мир виртуальный, а мой — самый что ни на есть… — Все относительно, — философски заметил мой конвоир, — и зависит от точки отсчета. Но если ты знаешь, что такое Москва, тебя должны отправить именно туда, чтобы ты стал военным консультантом императора Акальминокароэса. Поможешь нашей армии завоевать Москву, получишь послабление — окажешься в яме не с волками, а с петухами. Я хотел было сказать, что согласен, но воин и не думал спрашивать мое мнение. Он повернулся ко мне лицом, навел на меня свое оружие, натянул тетиву… Я инстинктивно отклонился в сторону, и слепящий шар пролетел над моим правым ухом. Все вокруг меня подернулось туманом, я услышал испуганный голос оператора: «Камера в нерасчетном режиме!» и провалился — нет, не в яму с волками, а в черноту бездны. В следующую секунду я из этой бездны выбрался, но оператор был прав камера работала, должно быть, в нерасчетном режиме, и я оказался вовсе не там, куда хотел меня отправить ацтекский воин.
ТУПИК ИСТОРИИ
Практика моего общения с представителями самых различных цивилизаций показала, что подавляющее большинство из них не имеют представления о том, что значит виртуальное тюремное заключение. На Риксанге, к примеру, преступников убивают, а сознание их утилизируют в большом планетном компьютере, который за многие столетия приобрел столько чужого ума, что сейчас наотрез отказывается решать даже простые математические задачи на деление и умножение. На Шванге Втором, напротив, убийц не лишают свободы. Там считают, что чем более свободна преступная личность, тем меньше ей хочется преступать закон. На Лундре наказывают тем, что не разрешают убийце посещать могилу своей жертвы, а это лишает убийство всякого смысла, ибо убивают там исключительно для того, чтобы потом приходить на кладбище и танцевать на месте захоронения. На Фархоке преступнику дают понюхать травки иттури, и он мгновенно проникается любовью ко всему живому. Кстати, несколько столетий назад некий тамошний властитель, возомнив о себе, приказал распылить порошок, приготовленный из этой травки, над всей территорией большой державы. Цель была не столько благородной, сколько сугубо утилитарной — начальство хотело, чтобы население воспылало к нему беспредельной любовью. Получилось же, что любвеобильные подданные сначала растерзали бюрократов, затем — гвардию властителя и наконец добрались до него лично, после чего несчастного долго соскребали со стен опочивальни. Он, видите ли, не учел силы народной любви — всепоглощающей и огромной, как девятый вал. Я хочу, чтобы читатель понял: наказание лишением личной свободы есть сугубо земное изобретение. Компьютерные операторы, выполняя свои роли тюремщиков, отправили меня против моей воли в миры, где история человечества шла по тупиковому пути, никогда не существовавшему в объективной реальности. Помню, я провалился в черную бездну, прекрасно понимая при этом, что на самом деле продолжаю сидеть в кресле с налепленными на затылок датчиками тюремного компьютерного виртуала. Ощущения, однако, от этого не становились более приятными. Я падал и падал, и подумал даже, что так будет всегда, и что это самое страшное наказание, какое может придумать изощренный ум системного программиста. Как потом оказалось, на самом деле произошло всего лишь спонтанное отключение электроэнергии, и в мой мозг перестала поступать информация, вот мне и казалось, что внешний мир исчез, и кроме пустоты во Вселенной не осталось ничего, даже Бога, который мог бы сказать «Да будет свет!» Подачу электричества, к счастью, быстро восстановили, и я, смирившись уже с ожидавшей меня вечностью прозябания, обнаружил, что стою посреди огромного пустыря. Вокруг, не радуя глаз, были разбросаны остовы автомобилей — бензиновых агрегатов, бывших в употреблении до начала нашего ХХI века. Были здесь также разодранные сидения, детали двигателей, в метре от меня валялось рулевое колесо, а под ногами хрустели осколки стекла. Я огляделся и увидел, что ко мне направляется бородатый мужчина с огромными усами, в хламиде арабского паломника и с куфией на голове. — Эй! — сказал араб, приблизившись. — Ты откуда взялся? Кто такой? — Иона Шекет, — представился я. — Отбываю наказание в виртуальной армейской тюрьме за невыполнение боевого приказа. Прошу прощения, уважаемый, я не очень понимаю, что означает это автомобильное кладбище, и какое оно имеет отношение к назначенному мне наказанию. — Эти евреи, — сказал араб, обращаясь то ли в пространство, то ли непосредственно к самому Аллаху, — думают, что если умеют говорить, то, значит, умеют понимать то, что говорят сами. А ну-ка бери вон тот мотор и тащи за мной! Вообще говоря, я мог бы справиться с арабом одной левой, но откуда мне было знать, как отреагирует тюремная программа на рукоприкладство со стороны заключенного? Я поднял агрегат (весу в нем было килограммов сорок) и потащил, а араб шел впереди и покрикивал. Минут через пять мы прошли мимо остова большого автобуса, похожего на скелет динозавра, и оказались перед небольшим домиком, на пороге которого сидел на раскладном стуле другой араб, отличавшийся от первого только отсутствием бороды. — Это еще кто? — спросил второй араб у первого и получил ответ: — Еврей, сам не видишь? Скрывается на складе от службы безопасности. Хочет совершить теракт. — Ничего подобного! — воскликнул я. — Мне лишь нужна информация, согласно которой я мог бы… — Все вы говорите, что вам нужна информация, — перебил меня второй араб и вытащил из-под хламиды коробочку старинного, начала века, сотового телефона. Поднеся аппарат к уху, он сказал по-арабски: — Фархад, тут еще одного привели. Что делать? Выслушав ответ, араб спрятал телефон и заявил: — Я бы тебя продал вместе с машиной, но покупателю не нужен водитель-еврей. И он прав: он ездить хочет, а не выслушивать бредни по поводу этой вашей Эрец-Исраэль. Я вспомнил, как во времена давно ушедшей молодости наводил на территории государства Фаластын порядок в составе Третьей стрелковой бригады ЦАХАЛа, и рука сама потянулась к тому месту, где у меня в былые годы висел автомат. — Ну-ну, — сказал безбородый араб. — Успокойся, никто тебя убивать не будет. Салман отвезет тебя в порт, даст лодку без весел, и плыви куда хочешь. Бородатому Салману не очень хотелось сопровождать меня куда бы то ни было, и он немедленно высказал безбородому все, что думал о покупателе, продавце, автомобильном салоне, стране Фаластын, а также о евреях вообще и обо мне, в частности. Безбородый в долгу не остался, и в течение получаса я слушал вопли, перемежаемые отдельными разумными возгласами. Мой аналитический ум просеивал все, что кричали два собеседника, и к тому времени, когда спорщики выдохлись окончательно, я уже понимал, в каком именно из тупиковых исторических миров оказался. В сорок восьмом году евреи этого мира не смогли победить противника и основать свое государство. Война шла с переменным успехом несколько лет, и евреев постепенно оттеснили к береговой линии. В пятьдесят шестом все было кончено, и халуцим отправились к берегам Африки, чтобы последовать одной из идей классика сионизма и основать еврейский ишув в мирной и плодородной Уганде. А на берегах Иордана остались арабы, которые, заполучив землю, решительно не знали, для чего она им сдалась. Безбородый, которого Салман называл Фаруком, был, оказывается, одним из богатейших людей Палестины. Промышлял он тем, что имел автомобильный салон, самый большой на Ближнем Востоке. Сначала я решил, что Фарук был здесь представителем иностранных автомобильных фирм и продавал населению всякие там «субару» и «тойоты». Но внимательно прислушавшись к воплям Салмана, я понял, что все гораздо проще. У Фарука во всех странах региона — от Египта до Ирака — были свои люди, которые угоняли машины и переправляли их в Палестину, благо границы здесь были прозрачнее оконных стекол. В Палестине угнанные машины разбирали на части, свозили на свалку, которую называли «автосалоном», и продавали по бросовым ценам. Все прекрасно знали, каким бизнесом занимался Фарук, Интерпол даже вынес постановление об его аресте, что нисколько не мешало владельцу самого большого на Ближнем Востоке автомагазина сбывать ворованное. Когда Фарук с Салманом вдоволь накричались, я вклинился в паузу с невинным вопросом: — А что, Тель-Авив тоже стал арабским городом? Фарук посмотрел на меня как на помешанного, а Салман сказал презрительно: — Нет никакого Тель-Авива. Яффо там, понял? — Понял, — сказал я и спросил: — А вместо Иерусалима, значит, Эль-Кудс? Почему-то этот невинный вопрос заставил Салмана и Фарука опять перейти на крик и вопли, из которых я выудил информацию о том, что евреи еще в сорок восьмом заняли старый город, откуда их вот уже полвека не могут выкурить даже отравленные бомбы Саддама Хусейна. Они снесли мечеть Омара, а в мечети Аль-Акса устроили кошерный ресторан, и Аллах им этого не простит: когда доблестные арабские войска займут наконец святой город, всех оставшихся евреев поставят к Стене плача… — Послушайте, — сказал я, — но ведь вы тут плохо живете! Если вместо новых машин покупаете ворованное старье, вместо вилл у вас халупы, где даже кондиционера нет… Может, зря вы евреев победили? Салман повернулся ко мне и разразился бранью, но Фарук неожиданно сплюнул себе под ноги и заявил: — Конечно, зря! Нужно было дать вам построить свое государство, города, заводы, фермы, а потом все это забрать, и тогда мы нормально жили бы на своей земле! Не было у наших лидеров в сорок восьмом стратегического мышления! Им, понимаешь, все подавай сразу. Вот и завели себя в исторический тупик. Меня поразило, как точно оценил этот простой араб суть происходившего исторического процесса, но я быстро понял, что со мной, ясное дело, разговаривал не сам Фарук, а созданная специально для меня компьютерная программа. Мне стало скучно, и я сказал Салману: — Веди меня к морю, я утоплюсь на твоих глазах. Не хочу жить в этом мире. Разве могла тюремная программа виртуального наказания допустить, чтобы заключенный покончил с собой — пусть даже не в реальности, а в мире собственных иллюзий? Салман посмотрел на Фарука, Фарук посмотрел в небо, а с неба на меня подул холодный ветер перемен. В следующее мгновение я понял, что сижу в кресле, налепленные на затылок датчики щекотали кожу, и голос системного оператора сказал: — Шекет, ваше наказание прервано, поскольку возникла угроза для здоровья. — Вашего? — спросил я, поднимаясь на ноги. — Вашего, — буркнул оператор. — Вы слишком эмоционально реагируете на виртуальную реальность. Для вас это не наказание получается, а радость исследователя. — Естественно, — сказал я. — Всегда интересно узнать что-нибудь новое. Не могли бы вы отправить меня на другую тупиковую историческую ветвь? Мне любопытно, например, что могло произойти в мире, если бы Саддам Хусейн в свое время… — Здесь тюрьма, — прервал меня оператор, — а не аттракцион. Отправляйтесь к майору Фрумкину и доложите, что отбыли срок заключения полностью. — Слушаюсь! — воскликнул я и покинул помещение тюрьмы.
ФЕЛЬДМАРШАЛ ИОНА ШЕКЕТ
Всего за двадцать четыре часа моей контрактной службы в новой израильской армии я испытал столько приключений, сколько не выпадало на мою долю за десять лет межзвездных странствий. Купив билет всего за десять шекелей, я успел в течение нескольких часов поучаствовать в двух сражениях межзвездных десантников, посидеть в тюрьме, спасти Европу от ацтекского нашествия, а Эрец-Исраэль — от нашествия арабского, после чего, наполненный впечатлениями и готовый к новым подвигам, я направился к майору Фрумкину и честно передал то, что поручил мне сказать системный оператор в виртуальной тюрьме. — Приказано доложить, — отрапортовал я, — что ефрейтор Шекет тюремное наказание отбыл полностью и на всю катушку. — Вольно, — буркнул майор, снимая ноги со стола. — Желаете демобилизоваться или продолжить службу? — Продолжить! — воскликнул я. — У меня билет на сутки, из которых прошло только четырнадцать часов. — Хорошо, — кивнул майор. — За что вы получили взыскание? За неподчинение приказу? Согласно уставу, в случае продолжения службы вы должны теперь научиться сами отдавать приказы, чтобы осознать глубинную порочность вашего проступка. — Так точно! — сказал я, не поняв, если говорить честно, куда клонит бравый майор. — Что у нас сейчас вакантно? — сам себя спросил Фрумкин и выпустил из блока памяти дивизионного компьютера голографический список командного состава. В воздухе комнаты замелькали фамилии и объемные изображения военачальников. — Отлично, Шекет, вам везет! — воскликнул майор. — На ближайшие три часа вакантна должность командующего фронтом в системе Эн-Эн-Восемь-бет Большой Гнилой Рыбы. С настоящего момента вам присваивается звание фельдмаршала. Инструктаж пройдете в системной операционной. Желаю успеха, господин фельдмаршал! — и с этими словами Фрумкин вытянулся передо мной по стойке «смирно». — Вольно, майор, — разрешил я и направился в системную операционную, чтобы выяснить, чем мне предстояло заняться в ближайшие три часа. Скажу прямо, я полагал, что майор просто хотел от меня избавиться, и меня ждал какой-нибудь подвох вроде внеочередного дежурства на полуавтоматической кухне. Однако в комнате с надписью «Системная операционная» меня встретил молодой человек в форме лейтенанта и, внимательно всмотревшись в мое лицо, сказал: — Проходите, господин Шекет, сейчас я вами займусь. И действительно занялся! Не прошло и минуты, как я понял, что военачальника, подобного мне, еще не существовало в израильской армии. Я приказал молокососу-оператору отправляться в виртуальную тюрьму за недостаточно почтительное обращение к старшему по званию и отбыл в расположение командования Восьмым фронтом в системе Эн-Эн-Восемь-бет Большой Гнилой Рыбы. В моем распоряжении был, конечно, катер главнокомандующего, но я предпочел простой прыжковый доставщик типа «Оверлейдер» — такой же, на котором летал в свое время великий полководец Ишшухаара, генераллисимус швайгов. Восьмой фронт состоял из отборных частей израильской армии — здесь служили не контрактники, купившие за собственный счет суточные армейские билеты, а супермены, специально сконструированные в лабораториях ЦАХАЛа для ведения боевых операций в чужих звездных системах. Это были поистине великие бойцы, на счету каждого числилось не одно галактическое сражение, а боевой стаж исчислялся неделями или даже месяцами. Личный состав встретил меня оглушительными возгласами, которые, конечно, передавались мне прямо в мозг, поскольку в безвоздушном пространстве, где расположились передовые рубежи фронта, звук, ясное дело, не распространялся. — Внимание! — подумал я, и все замерло на расстоянии до двух миллионов километров. — Наша боевая задача, — продолжал думать я, одновременно вспоминая все, что вложил в мою голову компьютер во время инструктажа в системной операционной, — наша боевая задача заключается в демилитаризации аборигенов системы Эн-Эн-Восемь-бет Большой Гнилой Рыбы — вот она, кстати, под нами. И действительно, мои бравые бойцы расположились двойным каре в верхних слоях атмосферы этой планеты, покрытой морями, островами и аборигенами. Аборигены Эн-Эн-Восемь-бет Большой Гнилой Рыбы рождались солдатами, жили как солдаты и солдатами умирали. Им было все равно с кем сражаться, из-за чего и по какому поводу. Женщин среди них не было, поскольку размножались они делением — обычно на две части, но бывало, что и на четыре, а то и восемь. Внешне солдаты Эн-Эн-Восемь-бет Большой Гнилой Рыбы были похожи на восклицательные знаки размером этак метров по сто — понятно, что, появившись на какой-нибудь захудалой планете в районе четвертого рукава Галактики, солдаты наводили ужас одним своим видом, и чаще всего население сдавалось им без боя, а потом долго не понимало, почему оно это сделало. — По сигналу «хоп», — подумал я своим бойцам, — начинаем погружение в атмосферу. Имейте в виду, наша задача — не уничтожение противника, а его демилитаризация, то есть генетическое переконструирование. Ясно? — Так точно! — подумали одновременно семнадцать тысяч мозгов, и в моей голове раздалось
ПОТЕРЯННАЯ АЛИЯ
Я не люблю писать мемуары. Последнее это дело — пишешь, пишешь, доходишь до сегодняшнего дня и задаешь себе вопрос: и что теперь, книга закончена, а с ней и жизнь? Точка в конце повествования длиной в сотню мегабайт естественно представляется и жизненной точкой — жирной, нестираемой и окончательной, как приговор Галактического трибунала. Но читатель требует, ему почему-то хочется знать о моих славных подвигах, а когда я говорю «На моем месте так поступил бы каждый», читатель почему-то скептически усмехается и начинает с тревогой смотреться в зеркало. Вот и приходится хитрить, писать понемногу, но чаще даже не писать, а в разговоре с компьютером вспоминать все эти уже покрывшиеся плесенью истории и заставлять беднягу записывать их, выбрасывая, к тому же, все мои «значит», «так сказать» и «э-э… ну, ты сам понимаешь». Вроде бы и не мемуар получается, а так, байки в дождливый день. Иногда, наговорив с три короба, я и сам потом с удивлением думаю: «Неужели все это действительно было со мной? И зман-патруль, и Далия, которую я бросил на произвол судьбы в межзвездном пространстве, и учеба в Оккультном университете, и как я работал неконвенциональным астрологом, и как общался с гениальными изобретателями… Кошмар. Я бы всего это не пережил, это точно. Но тогда с кем же все это было на самом деле?» Как-то, наговорив очередную историю (как-нибудь, когда мой компьютер соберется с силами и расшифрует запись, вы ее тоже прочитаете), я невольно воскликнул: — Не могу поверить, что эти невероятные события случились со мной! На что компьютер, для которого правда дороже собственной операционной системы, немедленно ответил: — Если у тебя начался старческий склероз, пора писать мемуары. — Ни за что! — твердо сказал я. — Послушай, — продолжал компьютер, — в истории под номером… э-э… неважно, что-то у меня номера повторяться начали… Так вот, в одной истории ты упомянул, что принимал участие в Большом конгрессе галактических евреев. Так у меня с тех пор почтовые директории забиты требованиями рассказать, в чем было дело. Почему никто никогда о таком конгрессе не слышал, и не является ли это плодом твоей фантазии? — Я не умею фантазировать, — с оттенком грусти сознался я, — и тебе это прекрасно известно. — К сожалению, — сухо отозвался компьютер. — Но если ты не расскажешь о Большом конгрессе, мне придется послать твоим читателям уведомление о том, что Иона Шекет не желает… — Ни в коем случае! — воскликнул я. — Почему не желает? Правда, ничего хорошего я о том конгрессе сказать не могу, но вспомню с удовольствием. — Странно, — заметил компьютер. — Если ты не можешь вспомнить ничего хорошего, откуда удовольствие? — Сейчас поймешь, — сказал я и, поднеся к губам чашку с ароматным кофе «Бурда моден», начал рассказ. Дело было, если мне не изменяет память, лет тридцать назад. Именно тогда мой коллега и в некотором смысле даже однофамилец, звездный капитан Ийон Тихий открыл систему Полубиктос А, где обнаружил неизвестную науке цивилизацию. На вопрос, к какому галактическому этносу относят себя аборигены, Тихий получил ответ: — Евреи мы. — Ха, — сказал Тихий и задумался. Сам-то он был из польских. Гиюр приняла в 2028 году его мать, а отец так и помер поляком, поскольку был убежден, что Бог есть выдумка фантастов, живших в шестом тысячелетии до новой эры. — А как вы стали евреями? — осторожно поинтересовался Тихий. — Приняли гиюр? Какой? Ортодоксальный? Консервативный? Реформистский? Астрокумулятивный? — Мы всегда были евреями, — гордо заявил абориген — мужчина трехметрового роста, одетый по последней полубиктосной моде: юбка выше колен и поверх нее хламида до пят. — Всегда, скажете тоже, — хмыкнул Тихий. — Я ведь и открыл-то вас всего час назад. — Всегда, — повторил абориген. — Творец дал Моше Тору на горе Синай, разве вы этого не знаете? Услышать такое от дылды, на голове которого вместо кипы была железная коробочка, было странно даже для видавшего виды Ийона Тихого, и потому он тут же связался со мной по межзвездному стерео, поскольку знал меня как человека, способного найти выход из любой ситуации. В тот день я как раз был свободен от прочих дел и потому немедленно прилетел на Полубиктос А, воспользовавшись не очень качественным, но зато быстрым каналом потусторонней связи. — Вот, гляди-ка, Иона, — сказал мне Тихий. — Этот тип утверждает, что зовут его Авраамом, мать у него была Рахель, бабушку звали Эсфирь, а остальных предков по женской линии он не помнит. Что скажешь? — Послашайте, уважаемый Абрам, — подумав, сказал я, — вы ведь не всегда жили на этой планете? — Всегда, — заявил абориген, не моргнув глазом. — Я имею в виду не вас лично, — пояснил я, — а весь ваш народ. — Всегда, — повторил Авраам, будто забыл все другие слова. — Послушайте, — нетерпеливо сказал я, — наверняка в вашем фольклоре существует предание о том, что в древности какая-то часть вашего народа пришла с неба… — Предание? — возмутился Авраам. — Это записано в святых книгах! — Именно это я имел в виду, — быстро сказал я. — Очень хотелось бы почитать… Через час мы с Ийоном держали в руках огромный фолиант, написанный на странном языке, в котором обнаружилось много ивритских и арамейских слов. Открыв нужную страницу, мы прочитали, что после того, как Моше получил Тору и народ двинулся в сторону земли Ханаанской, некий отряд в количестве трехсот душ, в том числе женщины и дети, отстал от массы, шедшей за лидером, и заблудился среди скал. Бедняги кричали, звали на помощь, и, видимо, Творец услышал, потому что небеса разверзлись, на землю опустилась огромная колесница, из которой вышли гиганты и сказали: «Что вы стенаете? Или худо вам?» «Худо, — сказал Иоханан, начальник отряда. — Заблудились мы». «Заблуждаться нехорошо, — сказал гигант. — Влезайте на колесницу, и будете вы наставлены на путь истинный». Ну, ребята и полезли, терять им было нечего. А колесница, как я понял из текста, оказалась космическим кораблем, на котором прилетели на Землю жители планеты из системы Полубиктос А, называвшие себя в то время раштами. Так триста евреев оказались на Полубиктосе А, где и провели остаток жизни. И надо сказать — не без пользы. Женщинам с Земли пришлиь по нраву трехметровые мужчины, по сравнению с которыми их собственные мужья выглядели пигмеями. Еврейское племя на Полубиктосе А росло с каждым годом, а потом дочери евреек, в свою очередь, рожали детей, и процесс этот был бурным, как большая река на главном континенте Полубиктоса А. Лет через триста на Полубиктосе А обитали три миллиона настоящих евреев, а еще через пару столетий никто уже и не помнил, кроме талмудистов и хроников, что местная публика когда-то именовала себя раштами. — И что же дальше? — спросил меня Ийон Тихий, когда мы прочитали историю евреев Полубиктоса А. — А в чем дело-то? — удивился я. — Может, это как раз и было одно из потерянных колен Израилевых? Замечательное открытие! — Да? — скептически сказал Ийон. — А если они захотят репатриироваться? А если они все пожелают жить именно в Иерусалиме? — Нет! — воскликнул я, представив себе этот кошмар: миллиарды евреев с Полубиктоса А наводняют Землю, и прекрасная планета вмиг становится… нет, страшно представить. — Так вы с Земли? — прислушавшись к нашему разговору, спросил Авраам. — С той самой Земли, где Синай? И где Египет? И где земля Ханаанская, завещанная нашему народу? — Ну что вы, — криво усмехнулся я. — Лично я с планеты Ируказ-4, а мой коллега вообще с черной дыры ЕН 29 092. И ведь я не сказал ни слова неправды, поскольку именно с Ируказа прибыл на Полубиктос А. Схватив Ийона за рукав, я потянул коллегу к звездолету и дал полный газ, как только мы оказались на борту. — Не нам решать эту проблему, — сказал я недоумевавшему Ийону Тихому. — На это есть Кнессет, есть Главный раввинат, есть министерство абсорбции наконец. Аборигены Полубиктоса А могут считать себя евреями, но что скажут по этому поводу в министерстве иностранных дел Соединенных Штатов Израиля, я уж не говорю о министерстве дел внутренних… Так вот и получилось, что нам с Ийоном пришлось делать совместный доклад на спешно созванном Большом конгрессе галактических евреев. Кроме нас, землян, в этом представительном форуме участвовали евреи, временно проживавше на Марсе, Юноне, Центавре-4, Большой Дороге-35 и даже на стационарной станции около той самой черной дыры, с которой Ийон Тихий прибыл на Полубиктос А. — Это не евреи, — сделал вывод представитель министерства иностранных дел. — У них документов нет. — Почему же? — возразил Тихий. — Есть. Просто у них документом считается татуировка на шее. Там все сказано. — Не по форме, — отрезал правительственный чиновник, и, по-моему, это была просто отговорка: никому не хотелось брать на себя ответственность за доставку на Землю десятка миллиардов евреев, никогда не видевших космопорта имени Бен-Гуриона, не говоря уж о Стене плача. — Их предки вышли с Моше из Египта, — сказал я. — Кто ж тогда евреи, если не они? У них на Полубиктосе синагог больше, чем холмов в Иудее. — Послушайте, — обратился к нам с Ийоном мудрый раввин, прилетевший на заседание конгресса то ли с Цавты-2, то ли из самого Цфата, — вы разве сказали этим… э-э… что они действительно могут считаться евреями? — Нет, — я покачал головой. — Но они-то себя считают именно евреями. — Ну и пусть, — заключил раввин. — А на самом деле каждый из них должен пройти гиюр. — Десять миллиардов человек? — поразился я. — Неважно. Откроем на Полубиктосе А ульпаны по подготовке к… — Ни за что! — воскликнул представитель министерства финансов. — Это ж сколько денег нужно потратить! Проблема была признана заслуживающей внимания, и Конгресс приступил к ее обсуждению, а мы с Тихим покинули зал, никем не замеченные. Вечером я встретил на космодроме раввина из Цфата и спросил, какое решение было принято. — Соломоново, — усмехнулся раввин. — Пусть они считают себя евреями, но пусть, кроме них, никто об этом не знает. Поэтому мы рассчитываем на вашу скромность. — Да, конечно, — сказали мы с Тихим, переглянувшись. — Ну что? — обратился ко мне коллега, когда мы остались одни. — Полетим на Полубиктос А? Или забудем о том, что мы там были? — Решение должно быть соломоновым, — сказал я. — Значит, полетим на Полубиктос, а прилетев, забудем, зачем мы это сделали. Так мы и поступили. Но то, что с нами произошло, уже не имело никакого отношения к Большому конгрессу.
Часть вторая. Зман-патрульный
ИНСПЕКТОР ВРЕМЕНИ
Машина времени — гойское изобретение, я это заявляю вам с полной ответственностью. И неважно, что фамилия изобретателя Мендельсон, зовут его Шимон, и живет он в Бней-Браке на улице Жаботинского. Настоящий еврей не станет изобретать ничего, что может пойти во вред народу, а бед от путешествий во времени можно ожидать не меньших, чем от газовых камер, можете мне поверить. Если раньше террорист-смертник отправлялся к своим мусульманским гуриям, взрываясь посреди улицы Бен-Иегуды, то после того, как господин Мендельсон опубликовал в 2043 году чертежи своей машины в престижном журнале «Природа», каждый противник Соединенных Штатов Израиля норовит заполучить машину времени и отправиться на ней в 1948 год, чтобы убить Бен-Гуриона прежде, чем тот зачитает текст Декларации независимости. Или того лучше — поехать в 1592 год и пустить ко дну все корабли, на которых евреи убегали из гостеприимной Испании. Помню, одного террориста сняли с машины, когда он уже набрал на пульте год разрушения Второго храма; как потом показало следствие, бедняга хотел разобраться с евреями, покидавшими Иудею. Впрочем, о чем это я говорю? Вам, конечно, исторические факты хорошо известны, как и судьбы тех фанатиков, которые пытались эти факты переиначить. Из чего, конечно, не следует, что машины времени безопасны, отнюдь нет: если бы не полицейские времени или, как их называют, зманавники, еврейское население земного шара составляло бы сейчас куда меньшее число, чем на самом деле. Несколько лет я сам прослужил в патруле, о чем не стал распространяться перед депутатом Корешем по естественной причине: служба эта секретная, а депутаты кнессета, как известно, народ, на язык весьма невоздержанный. Вполне может вскочить во время выступления какого-нибудь представителя арабского меньшинства и завопить на весь зал: — Иона Шекет таких, как вы, ловил еще полтысячелетия назад! Это была бы истинная правда, но на публикацию подобных сведений пока еще не снят цензурный запрет. Смысла в этом, на мой взгляд, нет никакого, потому что каждый израильтянин знает, кто такие зманавники, чем они занимаются, и насколько рискованное у них занятие. Я прослужил в полиции времени всего ничего — лет сорок. Я имею в виду независимые годы, проведенные мной в иных эпохах. В своем времени я получил, между тем, всего три месячных зарплаты, после чего был уволен в запас из-за неполного служебного соответствия. Каково? С одной стороны, начальство было право: в нашем времени прошло всего три месяца, за них мне и заплатили. Время, проведенное в иных временах (пусть меня простят за этот странный литературный оборот), в зачет не шло, именно это меня и возмутило. Вы думаете, Гистадрут за меня вступился? Ничуть не бывало, мне сказали, что я сорок лет не платил членские взносы и потому они не намерены защищать мои интересы. Но я хочу рассказать не о своей тяжбе с конторой (это особая история) и не о первых своих операциях (о них и вспоминать не стоит), а о том, как на третьем месяце (а вернее — на тридцать третьем году) службы я спас-таки еврейский народ от полного уничтожения. За что, кстати, получил выговор и понижение в должности, поскольку, выполняя задание, нарушил какую-то директиву, о существовании которой узнал только после возвращения. Но — по порядку, если, конечно, в патрулировании времени есть хоть какой-нибудь порядок… Я сидел в машине и скучал, изредка поглядывая на экраны и в иллюминатор кабины. Экраны показывали, что все идет в штатном режиме, а в иллюминатор я видел большой восточный базар, где арабы торговались друг с другом так, будто от цены товара зависело, наступит ли нынче вечером конец света. Звук я отключил, иначе не мог бы сосредоточиться, а возможно, просто оглох бы от истерических воплей. Меня начало клонить в сон, и я собрался немного нарушить инструкцию: отыскать в эфире времени станцию «Волны Израиля» и послушать новую песню Златы Гамаль. Я протянул руку к пульту и неожиданно увидел, как свет одной из контрольных лампочек сменился с зеленого на желтый, а затем сразу на красный. Это означало, что где-то поблизости может произойти разрыв временной линии, опасный для еврейского народа. Нужно было приступать к действиям, а я понятия не имел — к каким именно. Базар здесь был как базар — в Дамаске девятого века я видывал и поинтереснее. Но нужно было срочно принимать какие-то меры, и я выбрался из кабины. Время, закапсулированное в салоне машины, распрямилось, и я почувствовал гнет лет — я стал стариком, на мне был балахон бедуина, я и был бедуином в этой эпохе. Я оглянулся и, естественно, не увидел своей машины: полог времени надежно скрывал ее от любопытных взоров. Стало беспокойно, мне не нравится, когда я не вижу пути к отступлению. Но беспокойство на этот раз было еще и иного рода: на базаре находился человек, который был способен уничтожить еврейский народ и собирался сделать это. Кто? И главное — как? Я огляделся и не увидел ничего примечательного. Базар как базар, люди как люди. Коллегу-зманавника я смог бы выделить по взгляду, но коллег моих здесь быть не могло, я был на дежурстве один. И все же… Я ощутил на себе чей-то пристальный взгляд, это был взгляд чужака. В следующее мгновение наши взгляды скрестились, и мне на миг стало дурно. На меня смотрел трехглазый паук ростом с годовалого теленка. В следующее мгновение паук понял, что раскрыт, и мгновенно вернулся в облик, в котором находился в этой эпохе: стал молодым арабом, торгующим пряностями. Звали его Махмуд, приехал он из Медины — такой, во всяком случае, была его легенда, которой он придерживался вот уже три местных года. Конечно, этой легендой он мог кормить кого угодно, только не опытного зманавника, каким был я в те годы. Мне не понадобились особые мысленные усилия, чтобы понять: передо мной наемник с планеты Варакан-4, нанятый аргентинскими мусульманскими фанатиками в 2065 году (через год после того, как мы с депутатом Корешем пили коку в буфете кнессета) для того, чтобы уничтожить еврейскую нацию. Мне стало интересно: каким образом этот господин мог осуществить свое намерение, продавая пряности на базаре в Мекке XIII века Новой эры? Я подошел к разложенным на коврике сосудам с пряностями, резкие запахи ударили мне в ноздри, но я сдержался и сумел не расчихаться в самый, можно сказать, разгар боевой операции. — Господин, — сказал я на чистейшем вараканском наречии, — вам придется пройти со мной для выяснения личности. Молодой араб скосил в мою сторону глаз (он, конечно, понял, что разоблачен, но не подал виду) и процедил сквозь зубы: — Отвали, эти замечательные пряности тебе все равно не по карману. — Ну-ка пройдемте, — потребовал я и протянул руку, чтобы схватить негодяя за шестую лапу, которую он маскировал под миску с чечевичной похлебкой. Араб-вараканец вывернулся, опрокинул несколько сосудов, завопил «Держи неверного!», но, вместо того, чтобы держать, пустился наутек. При этом он немного ослабил свою телепатическую хватку, для всех он по-прежнему оставался молодым арабом, но я прекрасно видел паука, перебиравшего мохнатыми лапами. Я скрутил его в ближайшем переулке. Главное ведь было — не позволить ему добраться до своего транспорта, иначе пришлось бы гоняться за негодяем по всем временам, а я очень не люблю эти занятия, после них всегда выпадает из памяти, а бывает и из жизни, какая-нибудь неделя или даже месяц. Как-то во время погони я начисто потерял целый год, но не о том сейчас речь. Вы пробовали двумя руками скрутить паука ростом с теленка, у которого восемь мохнатых лап и все на затылке? В какое-то мгновение мне показалось, что пленником стал я сам, сейчас меня отправят в контейнере на Варакан, и я не смогу рассказать свою историю не только депутату Корешу, но даже собственному начальству, ожидающему меня с дежурства. Однако я сосредоточился (не столько физически, сколько мысленно), в руке моей оказалось лассо времени, штатное оружие израильского зманавника, и я набросил его на паука-вараканца. Тут все и закончилось — я имею в виду, конечно, процедуру захвата, потому что теперь предстояло еще разобраться в намерениях этого типа и главное выявить заказчиков, а это в нашей профессии сложнее всего. Я оставил пауку две свободные лапы, иначе мне пришлось бы нести его на руках. В кабине, куда вараканец влез с трудом, я сразу приступил к допросу. — Тип машины, — потребовал я, — гараж, страховка. Кто будет платить за обратную доставку? Это самый верный способ узнать адрес и время заказчика. Вараканец мог бы и промолчать, но мой взгляд убедил его в том, что молчание ему даром не пройдет. Он был профессионалом, он узнал профессионала во мне и не стал сопротивляться больше, чем требовала профессиональная честь. — Заплатит Аргентинская джамахирия, — с презрением сказал он. — В какому году? — В две тысячи девяносто третьем… Ну, подумал я, время еще есть. Я могу вернуться в своей 2065 год и заканчивать допрос в более удобных условиях. Что я и сделал, нажав на пульте несколько кнопок. — Цель диверсии, — сказал я, когда все еще спеленутый пленник оказался в кресле для первичных допросов инопланетных агентов. — Полное и окончательное решение еврейского вопроса, — отчеканил вараканец. — Ох-хо-хо, — вздохнул я. — И как же Аргентинская джамахирия собиралась этот вопрос решить? — Очень просто, — оживился вараканец, дорвавшись до редкой возможности поделиться профессиональным секретом с профессионалом. — Я должен был обнаружить настоящую еврейскую девушку. Понимаете? Такую, у которой в роду все были евреями до самого древнего колена, какое удастся выявить. Я должен был ее обнаружить и жениться на ней. — Ну и что? — удивился я. — Как этот брак помог бы вам выполнить задание? — Очень просто, — повторил вараканец, дернув связанными щупальцами, я забираю жену в машину и отправляюсь с ней во времена ваших праотцев. Там мы живем некоторое время в полном согласии, а потом я исчезаю, а женщина остается со всеми рожденными от меня детьми, которых она и все окружающие считают евреями. На самом же деле вараканской крови в них куда больше, и ее дети женятся и выходят замуж за других евреев, и лавина нарастает, и через несколько поколений вараканская кровь уже неотличима от еврейской, и на Земле живут уже не евреи, а вараканцы… — Да-да, я понял, — сказал я и, сделав отметку в протоколе, отослал преступника в камеру времени, висевшую где-то между VIII и IX веками. Когда негодяй скрылся с моих глаз, я доложил начальству об окончании дежурства и добавил от себя: — По-моему, эта попытка была обречена на неудачу. — Конечно, — согласился со мной майор Липский, в отделении которого я в те годы проходил службу. — Вы его вовремя схватили, Шекет, хорошая работа. — Я не о том, — отмахнулся я. — Полагаю, господин майор, что если не этому агенту, так другому все же удалось жениться на еврейской девушке и выполнить угрозу. — О чем вы говорите, Шекет? — удивился майор. — Вы хотите сказать, что в нас с вами течет вараканская кровь? — В нас с вами — нет, — решительно заявил я. — Но в каждой еврейской женщине — вполне возможно. Ибо щупальца, которыми они опутывают нас, мужчин… — Я вас понял, не продолжайте, — быстро сказал майор, вспомнив, видимо, свою супругу, в щупальцах которой он находился, насколько мне было известно, уже добрых четверть века. — Информацию о захвате вараканца объявляю секретной по нулевой категории, ясно? — Так точно, — вздохнул я. Никогда не знаешь, как начальство отреагирует на шутку. Конечно, операция джамахирии была обречена на провал, но по совершенно иной причине. Хотел бы я посмотреть на настоящую еврейскую девушку, которая не сумеет распознать вараканца или любого иного гоя, как бы он ни маскировался. У девушек на этот счет чутье, заложенное в генах и тренированное веками, поскольку — это ведь изучают на курсах молодого патрульного времени — праотец Авраам и праматерь Рахель тоже служили в патруле и оказались в глубине веков потому, что правительство Соединенных Штатов Израиля решило в 2045 году раз и навсегда обезопасить еврейский народ от проникновения чужеродного влияния.
ВТОРЖЕНИЕ В КУВЕЙТ
Теперь, когда вы уже кое-что обо мне знаете, я могу рассказать вам еще больше. Раньше, когда вам было известно только мое имя — Иона Шекет, приводить некоторые факты из моей биографии было бы опрометчиво, вы наверняка решили бы, что я, как минимум, преувеличиваю, а как максимум просто выдумываю свои истории так же, как придумывал их польский путешественник Ийон Тихий. Но сейчас-то, полагаю, вы готовы поверить любому моему слову! Например, такому: в августе 2065 года, после соответствующей подготовки в тренировочных лагерях, я получил от командира отделения предписание явиться в канцелярию фирмы «Брументаль» и поступить в полное распоряжение ее директора господина Пинхаса Бецалеля. Интересно, верно? Это сейчас каждому новорожденному известно, что «Брументаль» был отделением Мосада и занимался профилактикой и устранением потенциальных угроз существования государства Израиль. А в середине шестидесятых, когда я с предписанием в кармане явился в Тель-Авив и предстал перед изображением Бецалеля, никто представления не имел не только о том, чем в «Брументале» занимаются, но и о самом существовании фирмы не мог знать, поскольку сведения эти были строжайше засекречены и разглашение их каралось бессрочным тюремным заключением. Изображение Пинхаса Бецалеля оказалось видным мужчиной лет семидесяти, хотя, конечно же, кто судит о человеке по его голографической проекции? В жизни руководитель «Брументаля» мог оказаться и молодым толстяком, и старым паралитиком, а то и вовсе женщиной без определенного возраста. Я представился и протянул предписание, которое, растворившись на моей ладони, возникло в руке изображения господина Бецалеля. — Иона Шекет, воинское звание… м-м… служил на территориях… ага… в зман-патруле… ого… прошел полный курс по программе «Поворот»… эх-хе-хе. Годишься! — решило изображение и добавило: — Как ты относишься к тому факту, что государство Израиль возникло именно в 1948 году? — Положительно, — сказал я, подумав. Вообще говоря, если бы Израиль появился на карте лет на тридцать раньше, мир сейчас выглядел бы более привлекательно. Но, поскольку этого не произошло, то и волноваться по такому поводу не следовало. — Положительно, — с сомнением в голосе пробормотало изображение Бецалеля. — Так вот, в Мосаде полагают, что этого может не случиться. И нам поручено обеспечить профилактику и, если понадобится, прикрытие. Отправляйся. Вводные получишь в три часа семнадцать минут ночи, поэтому советую лечь спать не позднее двух и без снотворного. — Не употребляю, — с гордостью сказал я, зная, как трудно засыпают многие мои коллеги из зман-патруля… Поселили меня в комнате на верхнем этаже здания «Олам», из одного окна я видел Средиземное море и остров Кипр, будто темную булавочную головку, а из другого окна просматривалась Иорданская провинция вплоть до Бейт-Аммана. Я посмотрел на висевшем перед окнами облаке программу новостей (ничего интересного, только в Вашингтоне опять обвалилось совсем обветшавшее левое крыло Белого дома) и завалился спать в ожидании вводных. Ровно в три семнадцать (мои внутренние часы ошибаются обычно не больше, чем на полторы секунды) что-то щелкнуло в моем спавшем сознании, и я отчетливо понял, что происходит на белом свете и что мне предстоит сделать, когда я продеру глаза. Президент Аргентинской джамахирии Пабло Альбанезе решил покончить с Соединенными Штатами Израиля, не допустив создания в 1948 году еврейского государства. Решение простенькое, но, надо сознаться, без вкуса. После того, как в 2023 году в католической Аргентине число жителей, принявших ислам, начало резко возрастать, процесс этот никому не пришло в голову остановить законодательным образом. Результат: семь лет спустя в этой латиноамериканской стране президентом стал мусульманин Роберто Алания. И поехало… Когда Соединенные Штаты Израиля распространили свое влияние с севера Америки вплоть до Перу и Боливии, Аргентина оставалась единственным, но зато надежным оплотом исламистов на этой части суши. И что было делать? Бомбить Буэнос-Айрес (переименованный в Аль-Айру)? Кнессет не принял такого решения, армия промедлила с рекомендациями, а теперь, сорок лет спустя, мы имели то, что имели: Альбанезе, судя по всему, построил-таки стационарную машину времени — интересно, как это проглядели наши вездесущие мосадовцы? Да, опасность была велика, спорить не приходилось. Если людям Альбанезе удастся выйти из капсулы времени в 1947 году на Ближнем Востоке, они смогут повлиять на решение ООН о создании Израиля. Раз плюнуть: подменить представителя Советского Союза (пластиковая маска, вариатор тембра голоса — кто в то время мог бы распознать самозванца?) или, того лучше, внушить американскому президенту подсознательную мысль о том, что евреям заповедано создать свое государство лишь после пришествия Мессии и было бы нечестно по отношению к еврейской религии мешать этому естественному процессу… Я проснулся в семь утра, четко представляя опасность и отлично понимая, что именно нужно сделать, чтобы выполнить свое первое задание в «Брументале». Прежде всего, я отбросил как нелепый вариант внедрения в аргентинские разведывательные сети. Поскольку речь шла о воздействии на причины событий, то и обезвредить противника можно было лишь на «пыльных тропинках времени». Отправляться в 1947 год и там, пользуясь индексаторами Шавива, искать проникшего из будущего диверсанта я тоже не собирался индексаторы хороши, если знаешь, что и где ищешь, а я этого не знал, ведь идея о возможной подмене представителя СССР была всего лишь умозрительным заключением, и не более того. Значит, нужно было устроить засаду внутри временного канала и перехватывать все капсулы, следовавшие из нашего, 2065 года, в 1947-й. Это тоже было рискованное предприятие — а что, если диверсант отправится в 1945-й и внедряться будет не в официальных ооновских представителей, а в кого-нибудь из верхушки ЭЦЕЛя или Хаганы? В конце концов, развалить любое национально-освободительное движение можно и изнутри, как это неоднократно доказывали исторические события… Вы когда-нибудь путешествовали во времени по неотключенному от реальности временному каналу? Уверяю вас, занятие это не из приятных. Обычно бывает так — входишь в капсулу, набираешь пространственно-временные координаты, нажимаешь «пуск», ждешь секунду-другую, после чего нажимаешь «стоп» и выходишь в тот мир, где и хотел находиться. А если канал не отключен от реальности, то, нажав «пуск», ты остаешься как бы сидеть там же, где сидел в момент отправки, и одновременно перемещаешься во времени таким образом, чтобы видеть все происходящее. Между тем, то, что реально происходило, меняется произвольным образом, поскольку временной канал не подвержен действию принципа причинности. Ты видишь, допустим, как воздвигается здание «Бейт Каскада», и неожиданно замечаешь, что строится оно не снизу, а сверху, и фундамент висит в воздухе, как остров Лапута… Я занял позицию на границе ХХI и ХХ веков, спрятался на развилке нескольких реальностей (одну из которых, как мне казалось, создал сам, но не мог вспомнить — когда и по какой причине) и принялся ждать. Ожидание во временном канале — это прежде всего попытка не обращать внимания на все творящиеся вокруг несуразности. Скажем, сижу я, жду, а мимо проходит президент Клинтон (был такой в Америке в конце прошлого века) и говорит голосом Моники Левински: «Эй, Шекет, ты чего расселся, идем брать Зимний!» Попробуй в таких условиях сосредоточиться на выполнении боевого задания. Однако не зря же я успешно закончил курсы! От Клинтона я отмахнулся, как от назойливой мухи, появившегося следом Бориса Ельцина приклеил скотчем к новогоднему празднику 2002 года и в это время увидел некое движение в южной части Атлантического океана. Кто-то усердно спускался вниз по временному каналу, цепляясь за стенки и стараясь не свалиться сразу в век XIX или того глубже. Я не стал подниматься навстречу, закрепился на уровне 2000 года — здесь стенки временного канала были хорошо заштукатурены и позволяли даже немного расслабиться. Диверсант-аргентинец опустился до моего уровня, ноги его висели теперь перед моими глазами, поскольку находились в одном и том же месяце 2000 года, и я вцепился в икры негодяя мертвой хваткой. Не ожидая нападения, тот свалился мне на голову, я, в свою очередь, не ждал, что диверсант перемещался во времени, не пристегнувшись к капсуле, и в результате мы оба кубарем покатились вниз через годы. Где-то на уровне 1990-го я сумел все-таки ухватиться за выступавший из стенки временного канала предмет (это оказалась одна из уничтоженных в том году российских баллистических ракет) и таким образом закрепил во времени не только себя, но и своего противника. — Хоп! — сказал я, когда мы оказались с ним нос к носу. — Дальше не пущу, придется возвращаться. — Вот еще! — сказал он с ненавистью. — Неизвестно, кто кого не пустит. И, развернувшись, двинул меня кулаком в глаз. Если вы никогда не дрались в туннеле времени, то вы все равно не поймете моего правдивого описания. Что вам скажет, к примеру, такая фраза: «Я сунул ему в селезенку Фолклендский кризис, а он в ответ въехал мне в нос вторжением Ирака в Кувейт»? Между тем, он именно так и сделал, прежде чем мне удалось уколоть его иглой забвения, после чего тело обмякло, и я еще долго карабкался с ним вверх по годам и десятилетиям, пока не вывалил из капсулы в нужном времени и нужном месте… — Хорошая работа, — сказало мне изображение господина Пинхаса Бецалеля, когда я явился с отчетом. — Почти без человеческих жертв. — Что значит — «почти»? — возмутился я. — Мы боролись один на один, никто не пострадал! — Да? — подняло брови изображение. — А то, что этот негодяй в 1990-м году заставил Саддама Хусейна войти в Кувейт, вы считаете своей творческой удачей? Акция в 1948 году не удалась, так он хотел хотя бы частично себя реабилитировать… Цепочка понятна: Саддам вторгается в Кувейт, Америка бьет Саддама, Саддам в отместку бьет Израиль… — Партия, проигранная заранее, — пожал я плечами. — Я ее просчитал до пятого хода. Скажите-ка, хоть одна ракета была начинена химией? Хоть одна… — Хорошо-хорошо, — торопливо сказало изображение Бецалеля, — не обижайтесь. Все нормально. Вы готовы выполнить новое задание? — Готов, — сказал я и приготовился слушать.
МОЕ ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ
Мои приключения во времени стали причиной того, что в 2068 году я завоевал Вашингтон. В свое время, когда меня спрашивал об этой акции господин депутат Ниссим Кореш, я немного покривил душой, скрыв, что брал бывшую столицу Соединенных Штатов в одиночку, без посторонней помощи и даже, если хотите знать, без соответствующего приказа моего непосредственного начальника, господина Бецалеля из компании «Брументаль». Скромность не позволила мне в этом признаться, вот и пришлось пролепетать что-то о том, что, дескать, это была бригада израильских коммандос, и что нам оказывала сопротивление отборная часть резервистов… Ну, в общем, бред. Все было не так, и я вам сейчас расскажу, что происходило на самом деле. Вы, конечно, знаете, что к середине ХХI века так называемые Соединенные Штаты Америки уже утратили свое былое влияние, особенно после того, как о независимости объявил штат Техас, а за ним последовали Флорида и Калифорния. В то же время влияние Израиля все укреплялось, а когда с просьбой о присоединении выступили Кувейт и Греция, стало ясно, что в мировые лидеры вот-вот выйдет именно еврейское государство. Оставались, конечно, кое-какие проблемы внутреннего порядка — палестинцы в автономии, к примеру, хотя и вяло, но все еще требовали независимости; правда, по секретным каналам поступали сообщения о том, что на самом деле независимость им ни на фиг не нужна, а выступают они исключительно для того, чтобы иракские лидеры, один из которых был прямым потомком знаменитого в прошлом диктатора Саддама Хусейна, думали, что именно они управляют мирным процессом на Ближнем Востоке. — А давайте-ка изменим название нашего великого государства, — сказал как-то на заседании кнессета лидер тогдашней оппозиции Элиав Штерн. — В состав Израиля в качестве автономий входят сейчас уже восемь бывших независимых государств. Теперь, после присоединения Кувейта, мы, можно сказать, раздвинули еврейское присутствие до той степени, когда уже можно говорить о Соединенных Штатах Израиля. Вы согласны? Естественно, лидеры коалиции сказали «нет!», хотя думали так же, как господин Штерн, который просто высказал лежавшую на поверхности мысль. Неудивительно поэтому, что уже на следующий день на кафедру взошел лидер коалиции депутат Авраам Хотер и слово в слово повторил вчерашный спич Штерна, не забыв, конечно, обругать оппозиционеров, ставящих палки в колеса движению Израиля в светлое будущее. После этого оппозиция поджала хвост и проголосовала за предложение правительства изменить название государства. Соединенные Штаты Израиля на первых порах включали в себя одиннадцать штатов: от собственно Иудеи, Самарии, Гуш-Дана и Иерусалимского анклава до Кувейта, Греции, Саудии и, конечно же, Ливана. Раздавались, надо сказать, какие-то слабые голоса, обвинявшие правительство в том, что СШИ перестают быть чисто еврейским государством, пристанищем для евреев всего мира, но кто ж слушал все эти всхлипывания? «В свое время, — сказал по этому поводу депутат Миркин из несуществующей уже партии Брит, — все в нашем отечестве пройдут гиюр и станут настоящими евреями, разве у кого-нибудь есть в этом сомнения?» Сомнения были только у Главного раввината, но кто в те годы всеобщей эйфории обращал внимание на раввинов, все еще ожидавших прихода Мессии? Я рассказал эти общеизвестные факты исключительно для того, чтобы читатель вспомнил, в какой обстановке приходилось в те годы зман-коммандос выполнять свои боевые обязанности. Я, к примеру, после того, как арестовал диверсанта из Аргентинской джамахирии, пытавшегося уничтожить нашу страну в момент ее рождения, взял отпуск, поскольку при виде хронального переходного устройства (в просторечии именуемого машиной времени) мгновенно впадал в ступор. Отдыхать я отправился в новый израильский штат и снял номер в гостинице с видом на Олимп. Потом, впрочем, оказалось, что вид — просто фальшивка, голограмма в окне, а настоящий Олимп срыли еще сорок лет назад, когда прокладывали трансбалканское шоссе. Однако это не испортило мне настроения и, глядя на объемное изображение, я представлял себе, как сам Зевс-громовержец спускается с неба на своей колеснице и стоит на вершине Олимпа, грозно глядя в глаза каждому, кто осмелится усомниться в его существовании. Будучи в таком состоянии расслабленности, я принял ментограмму от господина Бецалеля: «Шекет, вернитесь!» Естественно, я вернулся, прокляв современную систему ментальной связи. — Шекет, — сказало изображение господина Бецалеля, когда я вошел, раздосадованный и злой, в кабинет начальника, — Шекет, в Вашингтоне, похоже, пропал наш зман-патрульный, нужно разобраться. — В каком Вашингтоне? — механически поинтересовался я. — В современном, — раздраженно сказало изображение. — Ясно, что в современном! Слетайте и разберитесь. — Можно пользоваться временными каналами? — осведомился я. — Что-то вы сегодня не в форме, — сказало изображение Бецалеля. — Отдых на вас действует отрицательно. Естественно, пользуйтесь временными каналами, поскольку все прочие способы проверки провалились, зачем иначе я бы отрывал вас от созерцания греческих красоток? Должно быть, он хотел сказать «красот», ибо красоток в Афинах я не видел даже на привокзальной площади, где собрались путаны, кажется, со всего Балканского полуострова. Я вышел из кабинета и направился в лабораторный корпус «Брументаля», где располагались хрональные переходные устройства (в просторечии — машины времени). Не занята была крайняя справа машина, я ее очень не любил, поскольку она выбрасывала седока в иное время так же, как сбрасывает наездника взбесившаяся лошадь. Но другие машины были заняты, и я влез в кабину. Плана действий у меня еще не было, я решил осмотреться в 2068 году, когда связь с агентом, судя по всему, была еще прочной. По временному каналу я сполз, держась на руках — просто для тренировки, чтобы не терять форму. Когда за стенами хронального туннеля показался еще не полностью достроенный монумент президенту Клинтону, я понял, что можно останавливаться — именно в 2068 году этот монумент дотянули до шеи. Я уже собрался было выходить в материальный мир и сгруппировался, как атлет, прыгающий в высоту, но в это время машина проявила свой строптивый нрав и… Я почувствовал, что меня кто-то толкает в бок, а потом крепко бьет по голове. После этого некая крутящая сила развернула меня и сложила пополам, в таком состоянии я и оказался вышвырнутым в реальность, очутившись около недоделанного Клинтона в позе младенца, только что вылезшего из материнской утробы. Что мне оставалось делать? Видимо кричать, как и положено младенцу. Репутация, однако, была для меня дороже собственной безопасности. К тому же, я точно знал, что произошло нечто странное — вы бы на моем месте испытывали аналогичные чувства. Я вскочил на ноги и схватился за оружие, потому что в первое мгновение мне показалось, что на меня несется взвод морских пехотинцев с явной целью размазать меня по постаменту. Можете представить себе мое изумление, когда первый же американец, на которого я направил ствол парализатора, завопил знакомым голосом: — Идиот! Не стреляй, протри глаза! Я протер и обнаружил, что передо мной… как бы это помягче выразиться… стою я сам с точно таким же парализатором, направленным мне в лицо. Зеркало? — мелькнула мысль. Я скосил глаза, но картина от этого нисколько не изменилась. Чуть в стороне стоял такой же я и с тем же парализатором наизготовку. Парализатор был не таким же, а именно тем же — мне ли было не знать потертости на прикладе и поперечной царапины на стволе? Я обернулся и обнаружил то, что ожидал — все-таки голова у меня работала в убыстренном режиме и оценку ситуации я производил мгновенно: мозг еще не осознал того, что поняло подсознание, которое, ясное дело, никогда еще не ошибалось. — Так! — воскликнул я, увидев около сотни Ионов Шекетов, толпившихся вокруг меня с парализаторами наперевес. — Это что, клон? Они оценили мою шутку и заржали знакомым смехом. Я неожиданно понял, что и сам смеюсь точно так же. А что оставалось делать, если на площадь перед будущим памятником вваливались буквально из воздуха все новые и новые толпы Ионов Шекетов с парализаторами в руках? В принципе, все было понятно: в самый момент остановки временного канала в синхронизаторе машины времени произошел контакт — какая-то временная линия сцепилась намертво с выпрямителем хронального устройства. Очень редкий случай; собственно, в инструкции, которую я изучал на курсах, этот случай разбирался как чисто гипотетический — предполагалось, что осуществиться в реальности он не может по причине своей маловероятности: эта вероятность оценивалась в тысячу раз меньше, чем вероятность обстрела Израиля иракскими ракетами во время кризиса 1998 года. Случаю, однако, плевать на вероятности. Все, что может случиться, когда-нибудь случается — это непреложный закон природы, и я в тот момент стал его жертвой. Когда произошел контакт, машина времени остановилась, продолжая падать во временном туннеле, и потому останавливалась каждые двадцать миллисекунд, и каждые двадцать миллисекунд вываливала в реальность Вашингтона очередного Иону Шекета в полной боевой выкладке. Господа, это могло продолжаться бесконечно! Каждую секунду на площадь Клинтона выбегали по пятьсот Ионов Шекетов, рвавшихся в бой. Двадцать секунд спустя я стал целой армией, и этого числа лично мне показалось более чем достаточно. Я-последний, с которым у меня, конечно, поддерживался мысленный подсознательный контакт, вываливаясь из машины на улицу, рванул на себя рычаг аварийной остановки — и контакт прервался. Машину времени теперь нужно было чинить долго и нудно, вернуться на ней в Тель-Авив я не мог даже в современности, не говоря уж о том, чтобы выбрать момент возвращения по собственному усмотрению. И что оставалось делать? Заметьте, господа, что все эти 12 376 Ионов Шекетов были на самом деле одним человеком — мной, и никем более! Мы думали одинаково, мы одновременно делали одни и те же движения, и задание у нас у всех было одно и то же: найти пропавшего патрульного. Теперь представьте: если бы я был один, то, конечно, действовал бы скрытно и ненавязчиво — снял бы номер в отеле, провел бы рекогносцировку… А 12 376 Шекетов? О скрытности и речи быть не могло! Зато за нас был элемент внезапности, им мы и воспользовались. Охрану Белого дома мы сняли за полторы секунды с помощью массированного удара парализаторов. Внутри Белого дома мы тоже действовали слаженно и ворвались в Овальный кабинет (не все, конечно, а только те, кому хватило места) раньше, чем президентская охрана сообразила, что происходит на белом свете. Через десять минут президент Николас Каракис выступил с видеообращением к нации и призвал американский народ присоединиться (добровольно, конечно!) к Соединенным Штатам Израиля, поскольку это соответствует национальным интересам Америки. С господином Бецалелем я связался обычным образом — по телефону — и доложил об аварии и возникших в связи с этим накладках. — Теперь, — закончил я, — когда на территориии бывших США начнут действовать израильские законы, найти нашего зман-патрульного будет достаточно легко, и потому я могу считать задание выполненным. Господин Бецалель смотрел на меня с экрана, разинув от удивления рот, и причина тому была вполне понятна: я ведь сдвинулся в прошлое, и в этой реальности он еще даже не успел дать мне боевое задание! Вот так, господа, Соединенные Штаты Израиля расширили свое присутствие на американском континенте, а я получил повышение по службе. Что касается остальных 12 375 Ионов Шекетов, то, когда я выходил из Овального кабинета, их и след простыл. Вполне естественно: машину времени техники успели вытащить в ангар, контакты отсоединили, и все накладки исчезли, будто их и не было. А может, их и не было на самом деле? Может, действительно, я сам, в одиночку, штурмовал Белый дом и пленил президента бывших Соединенных Штатов? В «Исторической энциклопедии» так, кстати, и написано, можете прочитать сами, том 12, файл sheket.doc. Я-то, в отличие от других, знаю правду. Теперь ее знаете и вы.