Странные приключения Ионы Шекета. Книга 2

Амнуэль Павел Рафаэлович

К невесомости я не привык — на всех космических аппаратах и на астероидах создается нормальная сила тяжести, а на планетах, где мне доводилось высаживаться, бывало, что я весил даже два-три центнера. Так что по дороге к вольеру я испытал немало не очень приятных минут и с чувством жалости подумал о космонавтах прошлого века, которые, будучи не преступниками, а героями, вынуждены были проводить в невесомости недели и даже месяцы. Вольер 2347 оказался надутым воздухом пластиковым шаром диаметром примерно метров сорок. Биллизарец плавал внутри подобно эмбриону в чреве матери. — Шекет! — воскликнул он. — Меньше всего я хотел бы видеть именно вас, но, поскольку вы единственное живое существо, которое я лицезрею за три года заключения, то позвольте вас обнять, заключить в объятия, расцеловать, прижать к груди, выразить удовольствие… Он направился в мою сторону с явным намерением осуществить все, о чем говорил, и мне пришлось, прижавшись спиной к стенке вольера (что при столь низкой силе тяжести сделать было исключительно трудно, я весь взмок от напряжения), задать свои вопросы: — Расследование по вашим делам, — сказал я, — показало, что Биллизария использовала двух агентов в первом веке нашей эры. Есть информация, что одним из этих агентов были вы. Нас интересует цель задания, географические координаты выхода и результат. — Ха! — сказал биллизарец. — Я раскалываюсь, а суд паяет мне еще один срок за вмешательство в земную историю при отягчающих обстоятельствах! Держи карман! Хотите, я расскажу вам, Шекет, о своем детстве на замечательой планете Биллизар, а вы потом изложите это в книге, которую будут читать во всей Галактике, потому что… — Стоп! — прервал я. — Суд не может припаять вам новый срок по той же статье, по которой вы уже сидите, так что в этом отношении можете не беспокоиться. — Я получу письменные гарантии? — деловито осведомился биллизарец. — Вот они, — сказал я и бросил ему информ-пакет. Конечно, я не рассчитал, у меня нет опыта бросаться предметами почти в полной невесомости. Пакет пролетел гораздо выше головы биллизарца, врезался в противоположную стену вольера, отразился от нее и начал рикошетить по самым немыслимым траекториям. Минут пять биллизарец гонялся за своими гарантиями, будто гончая за дичью. А я крепко держался за поручень и твердо знал, что не отпущу его ни при каких обстоятельствах. Наконец биллизарец оставил тщетные попытки, подплыл ко мне и сказал: — Верю на слово, Шекет. Эта штука в конце концов упадет, но не раньше чем часа через два. Давайте я пока расскажу о том, что вас интересует, а за это время пакет сам опустится ко мне под ноги. — Итак, — потребовал я, — цель, координаты и результат. — Отвечаю, — биллизарец, судя по всему, приготовился рассказывать ровно столько времени, сколько продолжалась сама операция — возможно, неделю, возможно, две. — Цель экспедиции, как всегда, заключалась в изменении земной истории таким образом, чтобы побольше досадить евреям. — Дались вам евреи! — прервал я. — Вашему институту ксенофобии больше нечем было заниматься? — Шекет, о чем вы говорите? Если бы не мы, то и евреев не существовало бы! — Не понял, — насторожился я. — Послушайте, на суде меня об этом не спрашивали, судей интересовала конкретная операция по созданию мусульманской религии. Но если бы вы взяли на себя труд подумать… Например, посидели бы тут в вольере годика три… Наверняка пришли бы к дельным мыслям и не задавали глупых вопросов… — Не нужно переходить на личности, — предупредил я. — Хорошо-хорошо. Так я о нашем институте. Мы занимаемся ксенофобией, если вы не забыли. — Занимались, — поправил я. — Теперь они занимаются этим без вас. — Спасибо, что напомнили, — грустно сказал биллизарец. — Так вот, на мелочи наши специалисты предпочитают не размениваться. Натравливать одно племя на другое — фи, это тоже распространение ксенофобии, но это так мелко… — Погодите, — насторожился я. — Так вы там чем занимались в институте? Изучали ксенофобию или создавали ее сами? — Шекет, вы меня удивляете! Чтобы что-то изучать, нужно сначала это что-то создать. Причем в таких масштабах, чтобы изучать было интересно. Так я о чем говорил-то? Да! Ксенофобия в масштабе племен — это мелко. Мы всегда стремились на тех планетах, куда удавалось внедрить агентов, насаждать ксенофобию мирового масштаба. Все против всех! Это создает широкое поле для исследований. Помню, на Эпсилоне Кормы, на третьей от звезды планете, как ее еще называли… Да, Мирунарада… — Меня не интересует ваша Мирунарада, — прервал я поток воспоминаний биллизарца. — Вернитесь на Землю. — Хорошо, на Землю, — согласился тот. — На Земле в древние времена еще не было народа, на котором можно было бы изучать ксенофобию человеческих организмов. Мелкие стычки и даже войны, как вы понимаете, не в счет. — Понимаю, — мрачно сказал я, действительно уже поняв, куда он клонит. — Ученые из креационной группы поставили перед нами, полевыми агентами, задачу: создать народ, на примере которого они могли бы изучать признаки ксенофобии. Мы… Впрочем, первая часть операции проходила без меня, я работал на Эпсилоне Кормы, на этой… как ее… Мирунараде. Там, знаете ли, была такая… — Вернитесь на Землю! — проревел я, и от звука моего голоса биллизарец отлетел чуть ли не на середину вольера. — Да, да… — поспешно сказал он. — Мои коллеги на Земле стали искать и обнаружили народ, который находился во власти египетского фараона. Сырой еще материал и именно потому пригодный для обработки. Главное, что у них был свой вождь по имени Моше. Вы ж понимаете, что на одного человека воздействовать проще, чем на целый народ… — Понимаю, — повторил я. — Ну так что вы меня тогда спрашиваете? — неожиданно разозлился биллизарец. — Значит, сами представляете ход событий. Пришлось убедить Моше поднять народ. Пришлось наслать на Египет небольшой мор, чтобы убедить фараона отпустить народ его. А в пустыне уж наши агенты взялись за обработку этого Моше. Мол, его народ избран и все такое. — Ваши ученые, значит, — сказал я, — работали над темой «Избранность и ксенофобия»? — Примерно так, — с сомнением отозвался биллизарец. — А для чего, черт побери, вам еще и ислам создавать понадобилось? возмутился я. — Для усиления воздействия, для чего еще? — удивился агент. — Понятно, — еще раз сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не двинуть биллизарца в третье, нагрудное ухо. — На какой срок вас посадили в этот вольер? — На десять лет! — возмущенно отозвался биллизарец. — Придется походатайствовать, чтобы дело пересмотрели и влепили вам пожизненное заключение, — сказал я. — Но Шекет, — запротестовал он, — вы же дали мне гарантию, что по одному делу дважды… — Ничего, — я направился к выходу, потому что мне даже одним воздухом с этим типом дышать не хотелось, — ради такого случая не грех и кодекс изменить! — Шекет! — взывал биллизарец, но я не обращал внимания. Вообще-то я не подвержен приступам ксенофобии, но тут меня прихватило… Не знаю, пересмотрели ли дело этого агента, но за институт ксенофобии, что на планете Биллизария, взялись с моей подачи не только Зман-патруль, но и ШАБАК с Мосадом впридачу.

ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ

Посетив биллизарского агента в его тюремном вольере на Весте и доложив начальству о результатах этого посещения, я крепко задумался о том, какие меры предпринять, чтобы раз и навсегда пресечь разрушительную работу института ксенофобии. Как-то я даже набрался наглости и попросил аудиенции у изображения самой госпожи Брументаль, бессменного шефа нашего Змам-патруля. Удивительно, но факт: мне разрешили высказать свое мнение. — Проблему нужно решить раз и навсегда, — сказал я, стараясь придать голосу уверенность, которой на самом деле не испытывал, — иначе нам предстоит еще много веков исправлять последствия действий этих горе-ученых. То они создают ислам, то насаждают антисемитизм в России, то провоцируют резню армян в Турции… — Вы правы, Шекет, — рассеянно ответило изображение госпожи Брументаль, читая одновременно какой-то очень пространный документ, занявший почти весь объем комнаты. — Вы правы, но вы ошибаетесь. — Э-э… — сказал я, подняв брови. — Вы правы, — терпеливо объяснило начальство, — когда говорите о малой эффективности наших действий. Это так. Но ошибаетесь, предлагая сбросить на Биллизар и этот чертов институт темпоральную бомбу. Я ведь правильно поняла — вы это хотите предложить? — Э-э… — повторил я. — Пожалуй. Нет института — нет проблемы. — Вот типичное рассуждение практика! — воскликнуло изображение, расшвыряв по углам несколько сотен еще не прочитанных страниц. — Поймите, дорогой, там ученые работают, настоящие теоретики, гении, можно сказать! Наука, понимаете ли, стоит вне морали. А каждая наука должна иметь предмет исследований, вы согласны? — Конечно, — кивнул я. — К примеру, если бы не было звезд, то не появилась бы и астрономия. — Чушь! — воскликнуло изображение. — Вы переворачиваете все с ног на голову! Астрономия появилась бы все равно — раньше или позже, — но, не обнаружив звезд на небе, чем бы занялись первые астрономы, как по-вашему? — Удавились бы с тоски, — ляпнул я, не подумав. — Я была лучшего мнения о ваших мыслительных способностях, — холодно сказало изображение. — Не имея предмета исследований, астрономы вынуждены были бы его создать, вот и все. — То есть, вы хотите сказать, — сказал я с глупым видом, — что сначала мог появиться интерес к изучению звезд, а только потом — сами звезды как плод деятельности астрономов? — Это же очевидно! В мире, где идеи первичны, а материя вторична, иначе и быть не может! — Да, - вынужден был согласиться

я, — но ведь в нашем мире все наоборот: первична как раз материя… — Шекет! — в ужасе воскликнуло изображение. — Не говорите при мне подобную чепуху, иначе вас придется уволить в запас. Мне нужно напоминать вам прописные истины? Скажите, разве дом, в котором вы живете, появился раньше, чем идея дома в голове архитектора? — Ну… То дом… — А государство Израиль разве не возникло сначала в мыслях Герцля? — Ну… То государство… — А мироздание? Разве оно не появилось после того, как… — Хорошо-хорошо, — торопливо сказал я, не желая вступать с начальством в теологический спор. — Пусть так. Но какое все это имеет отношение к вредной для евреев деятельности Биллизарского института ксенофобии? — Прямое, — буркнуло изображение и, видимо, решив, что уже потратило на меня слишком много своего драгоценного времени, заключило аудиенцию словами: — Поговорите с Мирбикипом, это академик-биллизарец, он сейчас как раз гостит в Иерусалиме. Изображение погасло, и мне не оставалось ничего другого, кроме как отправиться на поиски биллизарского ученого. Я ожидал увидеть существо, похожее на агента, отбывавшего наказание на Весте, а обнаружил подтянутого старика, которого можно было бы даже принять за человека, если бы не досадные отклонения: скажем, лишняя рука, торчавшая посреди живота, или два носа, расположенные на длинном лице симметрично друг другу где-то в районе ушей. Милое существо, в иных системах я впоследствии встречал и пострашнее. — Это вас зовут Шекет, — агрессивно встретил меня биллизарец, — и это вы засадили в тюрьму одного из лучших наших агентов? — А это вы, значит, послали его создавать для евреев гадости в истории? отпарировал я. — И после этого еще являетесь в Иерусалим и… — И пользуюсь гостепримством ученых Еврейского университета, — подтвердил Мирбикип. — Шекет, вы вообще понимаете, что такое наука? — Наука, — сказал я, — изучает явления природы и находит им объяснения. — Гм… — буркнул он. — А если явления природы еще нет? Тогда наука обязана это явление создать, чтобы было что изучать! Так вот, когда мне было только двадцать биллизарских лет, я задумался над такой проблемой: почему в природе все одноименное отталкивает друг друга, а разноименное притягивает? — Не понял, — осторожно сказал я. — Вы же изучали физику! — возмутился Мирбикип. — Одноименные заряды отталкивают друг друга? Да, отталкивают. Можно ли создать атом из одних протонов? Нельзя, он распадется. Мир без альтернатив просто немыслим! Для того, чтобы понять, что такое добро, нужно иметь перед собой зло. Чтобы описать свет, нужно знать, что такое тьма. Это элементарно. — Хорошо, — согласился я. — Но при чем здесь ксенофобия вообще и антисемитизм, в частности? — Сразу видно, Шекет, что вы никогда не занимались академической наукой, пожал средним плечом биллизарец. — Это верно, я полевой зман-патрульный. — Оно и видно. А я с юности задумывался над главными вопросами мироздания. Вы знаете, что у нас на Биллизаре никогда прежде не было войн, а убийства происходили только случайно? — Да? — поразился я. — Хорошо же вам жилось! — Хорошо? — возмутился Мирбикип. — Мы видели только одну сторону бытия и ничего не знали о другой! Когда мне было двадцать лет, я, будучи гением от рождения, задумался. «Почему, — подумал я, — одноименные заряды в природе отталкивают друг друга, а разумные существа — нет? Почему один электрон, встретив другой, спешит прочь, не желая иметь с ним ничего общего ни в пространстве, ни во времени, а два разумных существа, напротив, стремятся сблизиться?» — Потому что они разумны и понимают, что… — Ничего они не понимают! — раздраженно сказал биллизарский ученый. — Они не понимают, что если в неживой природе существует нечто, оно может существовать и среди разумных существ. — Может, но — зачем? — пожал я плечами. — Затем, что это интересно! — воскликнул Мирбикип. — Когда мне было двадцать два, я собрался с силами и двинул в челюсть своему научному руководителю. У меня просто не было иного выхода! Я задумал создать новую науку и должен был иметь предмет исследований. — Если нет звезд, их нужно создать… — пробормотал я. — А, вы начали понимать! — возбужденно сказал Мирбикип. — В тот же день я ушел из института — ведь мне нужно было продемонстрировать, что и в обществе разумных одноименные заряды способны отталкивать друг друга. А потом я объявил о создании новой науки на ученом совете. Науку я назвал контрологией — изучением того, что противоречит общепринятому. — Могу представить, как коллеги отнеслись к вашему докладу, — сказал я. — Разумеется, положительно! В то время на Биллизаре никому и в голову не приходило, что можно выступить против чего бы то ни было! Я стал заниматься контрологией, но у меня, вы ж понимаете, не было предмета исследований — никто не желал поступать так, чтобы другому было плохо, никто не желал поступать вопреки мнению соседа… В общем, кошмар. А когда я предложил открыть лабораторию практической контрологии и прежде всего уволить половину сотрудников, чтобы я смог на их примере изучить действие отталкивания, то ученый совет со мной, конечно, согласился, но провести в жизнь такое постановление так и не смог. И что мне оставалось делать? — Действительно, что? — только и смог сказать я, хотя понимал уже, куда клонит мой собеседник. — Создать институт ксенофобии и ставить опыты на представителях других цивилизаций! — И ученый совет с таким предложением, естественно, согласился, — вздохнул я. — Естественно! Разве он мог отказать? Так я стал первым и бессменным директором института ксенофобии, набрал штат сотрудников и начал готовить из них полевых агентов для засылки на другие планеты. — Погодите, — насторожился я. — Вы хотите сказать, что на других планетах, как и на Биллизаре, в то время никто не вступал друг с другом в конфликты, никто не воевал… — Никто, — с сожалением сказал Мирбикип, — начинать пришлось практически с нуля. — Когда же это было? — продолжал недоумевать я. — Ведь, насколько я помню, на Земле, к примеру, люди испокон веков убивали друг друга. Неандертальцы, например… — В этом году, — гордо сказал Виндикип, — наш институт отметил свое первое миллиардолетие. — Сколько? — поразился я. — Институту ксенофобии — миллиард лет? — Ровно миллиард, — подтвердил биллизарец. — А… сколько же вам лично? — Вы что, считать не умеете? Миллиард и двадцать три года, разумеется. — Вы так долго живете? — вырвалось у меня. — Мы живем вечно, — сказал Виндикип. — Почему бы нам не жить вечно, если на Биллизаре изначально не было никаких противоречий, в частности, противоречий между клетками организма? Наши клетки живут в мире друг с другом, и следовательно… — Эх, - сказал я с сожалением, — почему я не биллизарец? Но тут до меня дошло окончательно, и я воскликнул: — Значит, это вы научили первое живое существо на Земле убивать своего соседа? — Да, в то время я только начал создавать предмет для исследований контрологии. — И на других планетах в Галактике… — Практически на всех! — Черт побери! — воскликнул я. — Вы из целой Галактики сделали предмет для исследований вашей дурацкой науки — контрологии! — Почему дурацкой? — насупился биллизарец. — Наука не хуже других. — Понятно, — сказал я, вставая. — Прощайте, не хочу пожимать вам руки, да и видеть больше не желаю. — Замечательно! — воскликнул Виндикип. — Вы учитесь на ходу, Шекет! Именно так и должен поступать настоящий ксенофоб! Я из принципа пожал ему все пять рук и вышел из гостиничного номера. — Вы были правы, — мрачно сказал я изображению госпожи Брументаль, напросившись на очередную аудиенцию. — С институтом ксенофобии мы справиться бессильны. Иначе придется разрушить Вселенную и создать ее заново. То, что насаждалось миллиард лет, невозможно исправить за год-другой… — Идите, Шекет, и работайте, — сказало изображение. — И не нужно думать о проблемах, которые вас не касаются. Вы согласны пойти в очередной рейд или нуждаетесь в отпуске? Дело в том, что в Атлантиде — двенадцать тысяч лет назад — два биллизарских агента пытались устроить государственный переворот. Мы должы им помешать. — А зачем, — вырвалось у меня, — если Атлантида все равно погрузилась на дно океана? Изображение госпожи Брументаль смерило меня пронзительным взглядом, и я сказал: — Согласен. Атлантида так Атлантида. С биллизарцами у меня теперь свои счеты.

КОРОЛЬ И ЕГО ШУТ

Вы когда-нибудь были в Атлантиде? Не отвечайте, я знаю, что не были, если не служили в зман-патруле. Атлантида погибла двенадцать тысяч лет назад, и у нашей организации не было никаких причин заниматься исправлением истории в этой исчезнувшей части земного шара. Вот уж действительно! Со стихийными бедствиями зман-патруль справиться не мог, и потому предотвратить трагедию целого континента был не в состоянии. И потому делать нашим агентам на территории суверенной Атлантиды было решительно нечего. Теперь вы можете представить себе мое состояние, когда я получил задание отправиться в Атлантиду с тем, чтобы предотвратить действия биллизарских агентов по дестабилизации государственной власти. Рискованное дело, и я не понимал его смысла! Найду я, допустим, агентов, уничтожу их или они уничтожат меня (что тоже, как вы понимаете, не исключено), все равно Атлантида уйдет на дно океана — так зачем же рисковать? Но спорить с изображением госпожи Брументаль, нашей вечной начальницы, никто еще не мог без вреда для карьеры, и не мне было менять эту традицию. Я прошел инструктаж и нырнул в колодец времени головой вперед, как в холодную воду. Вынырнул на центральной площади главного атлантического города Антурина, когда на моих хрональных детекторах стояло число «12 647 лет 10 месяцев и 7 дней до начала Новой эры». Был полдень, парило, как в Тель-Авиве, и прямо на меня несся на скорости километров сто в час экипаж на воздушной подушке. Я едва успел откатиться в сторону и немедленно угодил в руки представителя власти. — Ну, — сказал атлант, рост которого достигал двух с половиной метров, ты почему, мальчик, без спроса по улицам бегаешь? Атлантического языка я не знал, общаться приходилось на ментально-телепатическом уровне, но я был уверен, что правильно перевел для себя мысль местного полицейского, одетого в странную форму, напоминавшую купальный костюм двадцатых годов прошлого века. Я мигом оценил ситуацию — зман-патрульные вообще отличаются быстрым соображением. Если взрослые атланты, — подумал я, — достигают почти трехметрового роста, то неудивительно, если меня этот тип принял за ребенка. — Я не без спроса, — захныкал я, — меня мама в магазин послала. — Тебя? — с подозрением осведомился полицейский. — Скажи ей, чтобы в следующий раз она посылала кого-нибудь постарше, а не такого несмышленыша. Хлопнув меня ниже спины, полицейский отвернулся, и я наконец получил возможность оглядеться. Столица Атлантиды была городом тысяч куполов. Все без исключения здания имели округлые формы и больше подходили для цирковых представлений, нежели для размещения в них жилых помещений. О государственном устройстве Атлантиды я знал только то, что втиснул мне в голову перед отправкой автоматический обучатель Брехина, который, в свою очередь, повышал свое образование, в основном, на «Диалогах» Платона. И с таким хилым багажом я должен был предотвратить назревавший государственный переворот, обнаружив для начала проникших в государственные структуры биллизарских агентов! Впрочем, зман-патрульные выходили победителями и не из таких переделок, поэтому я не очень-то взволновался, а двинулся вдоль зданий, читая вывески на фасадах — конечно, только те их них, что были написаны телепатическими красками и проникали непосредственно в сознание. Сначала я миновал «Департамент заморских рабов», потом «Фирму пыточных принадлежностей», за ней возвышался купол «Антуринского отделения атлантических перевозок», из-за которого выглядывали «Лучшие морские продукты». Я шел вдоль по улице, читал вывески и размышлял о том, как лучше приступить к операции. Легче всего, конечно, найти агентов Биллизарии. Даже самый высокий биллизарец мне до плеча, а по сравнению с атлантами это вообще пигалица. Если меня приняли за ребенка, то биллизарский агент вряд ли мог исполнить иную роль, кроме роли младенца. И, к тому же, три уха… Нужно иметь беспримерную наглость, чтобы, обладая такими внешними данными, рассчитывать на успех в сложном деле государственного переворота! Действительно, на что эти агенты рассчитывают? Стоп, — сказал я себе и действительно остановился на площадке между двумя небольшими куполами. Стоп, агенты, ясное дело, должны воспользоваться своей особенностью — то есть будут играть роли младенцев, причем инопланетных, ибо вряд ли даже ради выполнения задания они пошли на ампутацию третьего уха, двух нижних рук и глаза на затылке. Если у атлантов есть машины на воздушной подушке, если они умеют строить высотные здания и если в то же время у них есть рабы, да еще и официально разрешенные пытки, то, во-первых, атланты должны с пониманием относиться к пришельцам, а во-вторых, будут этих пришельцев пытать, чтобы выяснить цель их прилета. А если пришелец — не взрослый, а младенец? Я поставил себя на место взрослого атланта, переходящего улицу. Иду и вижу: копошится на дороге существо явно инопланетного происхождения, размером с годовалого младенца-атланта. Моя мысль? Пришельцы потеряли свое чадо, покидая с перепугу место посадки. Мои действия? Подбираю инопланетное дитя и несу его, куда положено. А куда положено в Атлантиде относить непрописанных пришельцев? Наверняка в службу безопасности — пусть там с ними разбираются. Взрослого пришельца стали бы пытать — это ясно. А младенца? Стоп, — сказал я себе еще раз, но, поскольку уже стоял, то мне пришлось присесть, чтобы не потерять нить рассуждения. Не нужно забывать о том, что Атлантида — монархия. Куда я лично, любя своего монарха, отнес бы странное инопланетное дитя? Конечно, прямо в царскую канцелярию, там наверняка есть свой отдел безопасности. Черт возьми, но ведь именно это биллизарцам и нужно! Не прилагая никаких усилий, они оказываются там, где могут с помощью телепатических излучателей воздействовать на мысли государственных служащих самого высокого ранга! Проверить свою гипотезу я мог только одним способом. К нему я и прибег. Схватил за тунику какого-то прохожего и спросил (не вслух, естественно, а телепатически): — Дядя, где здесь канцелярия государственной королевской безопасности? Дядя (кстати, звали его Меруглан, во всяком случае это имя он держал на поверхности своих мыслей) критически осмотрел меня сверху вниз и произнес: — Малыш, иди-ка лучше к маме. — Моя мама работает в канцелярии государственной королевской безопасности, и я иду к ней на работу, — помыслил я как можно более убедительно. — Да? — с сомнением произнес Мергулан и неожиданно крепко ухватил меня за плечо. — А ну-ка давай я тебя сам отведу, а то ты еще дорогу начнешь переходить в неположенном месте… О лучшем я не мог и мечтать! Так мы и шли по городу: Мергулан впереди, а я бежал за ним вприпрыжку, и плечо мое успело потерять чувствительность, зажатое в цепких пальцах атланта, когда мы наконец подошли к куполу, на котором было написано: «Король Атлантиды и Семи островов, Его Доверенное Величество Азарх Пятнадцатый». Мы вошли в круглый холл, где рабы (по-моему, американские неандертальцы, судя по виду) вылизывали пол. Зрелище, скажу я вам, не для слабонервных. Хорошо, что мы сразу прошли в другое помещение, где два атланта что-то быстро писали на огромных листах папируса. — Ну, — сказал Мергулан, — скажи дядям, кто твоя мама? Что ж, я был ему благодарен за доставку по назначению, но не до такой же степени, чтобы выполнять все его прихоти! Я погрузился под волну времени с головой и сместился на полчаса в прошлое. Комната оказалась пуста, дверь открыта, и я отправился искать биллизарских агентов, пользуясь своей интуицией, которая меня ни разу не подводила. На третьем этаже принц Атлантиды Хамарай играл в прятки с принцессой Регией. Все от них шарахались, а стража своими телами загораживала от расшалившихся детей ценные скульптуры, выставленные вдоль стен. На четвертом этаже королева Атлантиды Пинальда с упоением отдавалась королевскому шуту Кулькару, вопли разносились по всем комнатам и наверняка достигали ушей самого короля Азарха, но, должно быть, такое времяпрепровождение были делом для королевской семьи обычным, и я не стал убеждать монарха в том, что он должен принять решительные меры. Азарх Пятнадцатый, король Атлантиды и Семи островов, стоял перед двумя люльками, в которых лежали биллизарские агенты, дрыгавшие всеми пятью ногами. Король находился в глубокой задумчивости, поскольку агенты уже приступили к работе и вовсю внушали доверчивому Азарху, что он должен передать власть в королевстве своему шуту Кулькару. Все равно, мол, жену твою он уже получил, так чего уж тут… Я мигом представил себе, до чего доведет страну шут, умеющий лишь злословить да вступать в сексуальные отношения с каждым, кто подвернется под руку, независимо от пола и политических убеждений. Что я мог сделать? Только одно. Я бросился вперед и двумя ударами перевернул люльки. Агенты с верещанием поползли в разные стороны, от неожиданности излучая свои истинные мысли. Один вопил: «Неужели разоблачили? Где мой бластер?» А другой: «Этого идиота еще не до конца обработали! Задание сорвано! Уволят без выходного пособия!» Азарх вышел из ступора и погнался за агентом, старавшимся скрыться в коридоре. Я взял на себя второго, который хотел залезть в шкаф. Без лишних церемоний я окунул беднягу в колодец времени, отчего он действительно превратился в младенца, каким был много лет назад. Обеспечив себе тыл, я поспешил на помощь королю, который в это время лупцевал биллизарца, приговаривая: «Ты кто такой? Кто тебя впустил?» Времени раздумывать у меня не было, пришлось окунать в колодец времени обоих — агента и короля. Это теперь я понимаю, что решение было опрометчивым, но тогда мне казалось, что я поступаю правильно! Так Биллизария лишилась двух своих лучших агентов, а Атлантида — любимого монарха, неожиданно для подданных впавшего в детство. Результат: королева Пинальда взяла в мужья шута, который в тот же вечер взошел на престол под именем Кулькар Первый. А я вернулся под светлые очи изображения госпожи Брументаль и доложил об успешно выполненном задании. — Успешном, говорите? — буркнуло изображение. — Конечно! Оба агента обнаружены и обезврежены. — А с их заданием вы справились сами, — саркастически заметило изображение. — Они прибыли в Антурин, чтобы посадить на трон шута. Вместо них это сделали вы, Шекет! — Какая разница, — махнул я рукой, — если Атлантида все равно утонула триста лет спустя? Что такое человеческая история по сравнению с природной катастрофой? — Ничто, — согласилось изображение, — но эти триста лет атланты могли прожить лучше и получить больше удовольствий от жизни. — Если больному суждено умереть, то какая разница, потел он перед смертью или нет? — пробормотал я, вспомнив бородатый анекдот прошлого века. — Шутите, Шекет? — грозно сказало изображение госпожи Брументаль. Придется вам возвращаться в Атлантиду и исправлять последствия собственной ошибки. Задание ясно? — Нет, — бодро сказал я и отправился.

СЛОВО И ДЕЛО

Иногда приходится вспоминать неприятное. А иногда даже бывает приятно это неприятное вспоминать. В моей жизни было немало подвигов, в том числе таких, о которых я, скорее всего, не расскажу никогда по причине свойственной мне скромности. Впрочем, если попросите… Например, о моем втором задании в Атлантиде. За триста лет до гибели Атлантиды на трон ее повелителя уселся бывший королевский шут Кулькар Первый. Первым своим указом он повелел поставить в домах атлантов подслушивающие устройства. Кулькара интересовали анекдоты, шутки — в общем, юмор в его первозданном виде. Будучи королевским шутом, он вынужден был выдумывать шутки сам, и это истощило его творческий потенциал. Став королем, бывший шут воспользовался достижениями техники, чтобы слушать шутки в тот самый момент, когда их создает народ. Я прибыл в Антурин, столицу Атлантического королевства, как раз в тот момент, когда тысячи атлантов собрались на главной городской площади и рассуждали о том, что лучше: шутить дома и не знать, чья шутка понравится Кулькару Первому больше всех, или шутить только в обществе, самим выбирать лучшую шутку и сообщать ее подслушивающему устройству, чтобы любимый король не терял зря драгоценного времени. — Что ты можешь сказать по этому поводу, чужак? — спросил белозубый атлант, глядя на меня сверху вниз. — Я здесь не для того, чтобы шутить, — сказал я, отряхиваясь от пыли столетий, которой было много в колодце времени. — Мне нужно свергнуть Кулькара Первого, чтобы вы, атланты, весело прожили оставшиеся вам триста лет. — Глупая шутка, — рассердился атлант, — повелителю не понравится. — Да уж, — согласился я и направился прямо во дворец, поскольку еще с прошлого раза помнил, где он находится. Во покои монарха я прошел, притворившись ребенком, младшим сыном какого-то мелкого служащего — это оказалось нетрудно, дети шастали по холлу, будто здесь был не королевский дворец, а детский сад. Представ перед королем Кулькаром Первым, которого я же, по сути, и возвел на престол, я сказал без долгих церемоний: — Ты должен отказаться от власти и объявить в Атлантиде республику. — Ха! — воскликнул Кулькар и смерил меня презрительным взглядом. — Это почему же? — Потому что через триста лет Атлантида будет разрушена прямым попаданием астероида. При монархии атлантам живется плохо, пусть они хотя бы триста лет, отведенные им природой, проживут нормально. — Астероид? — пробормотал Кулькар. — Это еще что такое? Пришлось объяснять. Монарх слушал внимательно и, похоже, даже кое-что понимал. Когда я закончил излагать принципы небесной механики и баллистики, Кулькар почесал в затылке и сказал задумчиво: — А если иначе? — Что иначе? — не понял я. — Этот… э-э… астероид. Пусть упадет на другой берег, какая ему разница? Атлантида — остров, нас каждый уничтожить рад, а вот утопить половину континента — слабо? — Послушайте, — сказал я терпеливо, — я всего лишь зман-патрульный и занимаюсь корректировкой истории человечества. Не в моих силах изменить орбиту крупного небесного тела. — Хорошая шутка, — хихикнул монарх, — но глупая. Ты же сам говоришь, что можешь исправлять историю. Так исправь! Пусть в истории будет записано, что Атлантида не погибла. — Как это возможно? — возмутился я. — И к тому же, что это даст? Будет в истории записано так или этак, Атлантида-то все равно окажется под водой! — А вот и нет! — воскликнул Кулькар. — Реализуется то, что написано или сказано. А если послушать тебя, то получается наоборот: записывается то, что происходит в реальности. — Естественно, — пожал я плечами, — а как иначе? — Ты из какого будущего? — поинтересовался Кулькар. — Из Аргиева или Букинарова? — Не понял, — нахмурился я. — Аргий, — терпеливо разъяснил монарх, — это придворный писатель, который придумал историю о том, как боги наслали на Атлантиду гром и испепелили ее своим гневом. А Букинар в пику Аргию написал историю о том, что герой Полиандр поймал рукой божественный гром, отвел в сторону и испепелил половину континента, который находится от нас в направлении восхода солнца. Ясно, что оба создали свое будущее, вот я и спрашиваю: из какого ты прибыл? Я призадумался. Мне ведь сразу показалось странным, что никто на площади не удивился моему появлению — а ведь я едва доставал взрослому атланту до пояса. И на ребенка я был похож разве что ростом, спутать меня с этими фуриями мог только полуслепой от рождения. Значит… Но тогда, если Кулькар прав, получается, что в Атлантиде не бытие определяет сознание, а наоборот — сбывается то, о чем говоришь! Теперь становилось понятным, почему Кулькар подслушивал шутки своих подданных хотел знать, какое будущее ему готовят. Ну и что? Астероид номер 1 867 673 уже миллиард лет бродит по Галактике и в назначенный срок свалится на Атлантиду, что бы по этому поводу ни писали местные борзописцы. Не могли же они на самом деле росчерком пера по папирусу направить небесное тело на другую орбиту! Или могли? — Судя по твоему замешательству, — ехидно сказал Кулькар Первый, — ты явился из мира, придуманного Аргием. В его мире ни боги, ни люди не властны над слепыми силами природы. — Похоже, что так… — пробормотал я. — Ну так вот, — продолжал Кулькар таким тоном, будто отдавал мне распоряжение принести завтрак в постель, — лезь назад в свой колодец времени и отправляйся лет на сто вперед. А там сожги все экземпляры книги Аргия, оставь только то, что написал Букинар. И все будет в порядке. А чтобы тебе позволили это сделать, я напишу своему потомку записку и оставлю в своем королевском сейфе. — Почему бы вам не написать, чтобы этот ваш потомок сам и сжег все книги Аргия? — поинтересовался я. — Ни один атлант не станет уничтожать книгу! — возмутился король. — Это все равно, что лишить мир одного из вариантов будущего! Возмущение Кулькара было так велико, что он даже потянулся к секире, висевшей на стене над его головой. Я поспешно отступил со словами: — Хорошо, хорошо, я попробую. Я-то понимал, что все это чепуха, но попробуй, поспорь с монархом! В колодец времени я прыгнул на этот раз ногами вперед, чтобы нащупать дно в нужный момент и не пропустить развития событий. Через сто сорок лет после моей беседы с Кулькаром (и за сто шестьдесят лет до падения астероида) столица Атлантиды город Антурин являла собой еще большее месиво практически одинаковых куполов. Первый же прохожий объяснил мне, что на троне нынче Кулькар Одиннадацатый, и что он ждет меня уже вторую неделю. — Вот как? — усомнился я. — Откуда ему известно, что я прибуду? — Из записки Кулькара Первого, конечно! — удивился моей непонятливости прохожий. — Иди скорей, а то повелитель рассердится. Повелитель оказался мальчишкой шестнадцати лет, лишь недавно унаследовавшим престол от отца, Кулькара Десятого. — Вот и вы, Шекет! — воскликнул он нетерпеливо. — Займитесь делом, все книги Аргия я приказал собрать на заднем дворе, вам осталось только поднести факел. Так оно и было — огромный штабель книг был аккуратно сложен у каменной стены, и на каждой книге было написано телепатическим шрифтом: «Аргий, член Союза Писателей Атлантиды. Гнев богов, или Последний день Антурина». Я поднес горящий факел, и книги вспыхнули. Мне показалось в тот момент, что летевший где-то между Плутоном и Нептуном астероид 1 867 673 вздрогнул и сместился на другую орбиту, но это, конечно, было игрой фантазии. Книги сгорели, и мне стало жаль чужого творчества, даже если оно, возможно, и не обладало художественной ценностью. — Спасибо, Шекет, — поблагодарил меня Кулькар Одиннадцатый. — Ты спас Атлантиду. В твою честь я сегодня дам обед. — Не за что, — пробормотал я, чувствуя себя полным идиотом. — Если вы так уверены в том, что написанное создает физическую реальность, а не наоборот, почему первый Кулькар не казнил этого писаку, когда он создал свой пасквиль? — Но он не мог! — возмутился монарх. — А свобода творчества? А права личности на выражение своего мнения? — Ну знаете! — в свою очередь рассердился я. — Этак каждый будет писать какую-нибудь глупость, и все это станет осуществляться, и какая же анархия настанет во вверенном вам королевстве! — Никакой анархии! — твердо сказал Кулькар Одиннадцатый. — Ты забыл о системе подслушивания? О системе подглядывания? О системе сыска? Атланты во все времена думали правильно! О процветании острова! О светлом будущем! — А как же Аргий? — Он вынашивал свой замысел, ни с кем не поделившись, и писал свой гнусный роман в темной комнате, молча, а потом размножил его в своей типографии под покровом ночи… — Да, нехорошо, — сказал я, дивясь про себя тому, что участвую в этом бреде. Книга определяет историю, подумать только! Сейчас я отправлюсь на сто шестьдесят лет вперед и сам увижу, как погибнет Атлантида, сметенная астероидом 1 867 673. Распрощавшись с монархом, я погрузился в колодец времени с головой и вынырнул на поверхность в 12 347 году до Новой эры — это был год гибели Атлантиды. Я стоял на центральной площади Антурина, как и триста лет назад, и, как триста лет назад, здесь бурлила толпа, и прохожие бросали на меня косые взгляды. Атлантида не погибла? Неужели действительно текст какой-то книги способен создавать и уничтожать небесные тела и менять историю стран и континентов? Рушились устои моей жизненной философии! Черт возьми! Если Атлантида не погибла — по моей вине! — то изменилось все будущее. Атланты завоевали Грецию и Рим. Платон не создал своих «Диалогов». В Европе не возникла цивилизация. Но тогда и Соединные Штаты Израиля не образовались, и Зман-патруль не существовал в природе! А кто я тогда такой? Я, Иона Шекет? Настроение мое было ужасным, и я бросился в колодец времени, будто хотел в нем утопиться. Вынырнул в своем собственном кабинете в здании Зман-патруля и облегченно вздохнул. Мир остался прежним! Но как же тогда… Я так и не знал, выполнил ли задание, порученное мне изображением госпожи Брументаль. Пришлось отправляться на доклад, не понимая, как себя держать и о чем рассказывать. — Шекет! — сурово сказало изображение. — Почему вы не сместили Кулькара Первого? Из-за вас Атлантида осталась монархией до самой своей гибели! — Так она все-таки погибла? — пробормотал я. — Естественно! Астероид номер 1 867 673… - Но я сам был в Антурине уже после того… — До, Шекет, до, а не после! Вы с таким плеском ныряли в колодец времени, что создали рябь, и из-за этого ошиблись на два года. Мелочь, конечно, но в дальнейшем старайтесь быть аккуратнее. — Значит, книга не способна изменить природу вещей? — с облегчением спросил я. — Ни сдвинуть с орбиты астероид, ни осушить болота… — Кстати, об астероиде, — сказало изображение госпожи Брументаль. Словами его не сдвинуть, конечно, однако что-то делать все равно нужно. — Так ведь Атлантида все равно погибла, — вяло возразил я. — Атлантида — да, тут мы маху дали, — согласилось изображение. — Но была в свое время планета между орбитами Марса и Юпитера… Пришлось мне на следующий день, даже не получив заслуженного отпуска, нырять в прошлое аж на тридцать миллионов лет, где я едва не погиб, спасая цивилизацию, которая так и не сказала мне «спасибо».

СЧАСТЛИВЫЙ РОК ФАЭТОНЦЕВ

Началось с того, что некий капитан Буссидер, дрейфуя на своей фотонной посудине «Аквилар» в поясе астероидов, обнаружил артефакт, созданный давно исчезнувшей цивилизацией. Артефакт представлял собой металлический стул с поломанной спинкой. Капитан Буссидер, будучи человеком, лишенным воображения (и как только таких берут в навигационную службу?), стул этот подобрал, бросил в кают-компанию и время от время сам на него садился. Вернувшись на Землю, Буссидер собрался было сдать стул в металлолом, но приемщику показалась странной форма этого действительно любопытного сооружения: стул имел шесть ножек и две спинки, будто предназначался не для нормального человека, а для сиамских близнецов. — Где вы эту гадость откопали? — проворчал приемщик, не зная, по какой графе провести оценку изделия: то ли как предмет антиквариата, то ли как результат творчества безумного изобретателя. — В поясе астероидов, — простодушно объяснил капитан Буссидер. — За бортом болтался. Любопытная штука, верно? После этой фразы приемщик посмотрел на капитана безумными глазами и набрал на пульте номер Галактической службы спасения. Когда недели две спустя специальная экспедиция Космического агентства прибыла в указанный Буссидером район между орбитами Марса и Юпитера, там почти сразу удалось обнаружить: — несколько скелетов, принадлежавших людям с двумя туловищами и пятью ногами, — два устройства для передвижения по твердым поверхностям, которые можно было бы назвать автомобилями, если бы удалось выяснить, где у этих колымаг двигатель и был ли он вообще, — плюс еще какая-то мелочь, не попавшая в описательные каталоги. Короче говоря, всем стало ясно, что беспечный капитан Буссидер обнаружил останки цивилизации фаэтонцев. Фаэтон много лет назад развалился на части, все живое погибло, и кое-кто утверждал даже, что фаэтонцы сами взорвали планету, устроив атомную войну. А кое-кто говорил, что, если бы в Зман-патруле сидели не бюрократы, а люди с совестью, то они отправили бы патрульных на сколько-то там миллионов лет назад и объяснили наивным фаэтонцам, к чему могут привести склоки между правыми и левыми, религиозными и светскими, старожилами и новичками. На резонное замечание о том, что на Фаэтоне могло не быть ни правых, ни левых, ни религиозных, ни светских, кое-кто отвечал, что это совершенно неважно: ясно, что фаэтонцы вели себя совсем как евреи во времена Второго храма или правительства Нетаниягу, вот и поплатились. На мой взгляд в этих спорах не было смысла, ибо каждый знал, что колодцы времени не приспособлены для того, чтобы шастать с планеты на планету вмешаться в события на Фаэтоне патруль не мог, так что и говорить было не о чем. Можете поэтому представить мое удивление, когда вызвало меня однажды изображение госпожи Брументаль, нашей уважаемой начальницы, и сказало: — Шекет, вам поручается попытка спасения цивилизации планеты Фаэтон. Глубина погружения — примерно тридцать миллионов лет. Поскольку речь идет о другой планете, колодец времени пришлось модернизировать, создав нужные пространственные ответвления. — Я и не предполагал, что такое возможно, — пробормотал я, и изображение госпожи Брументаль смерило меня презрительным взглядом: — Вы много чего не предполагали, Шекет! Например, того, что в случае удачного завершения операции вы получите месяц отпуска и сможете отдохнуть на одном из лучших курортов спасенного вами Фаэтона. В модернизированный колодец времени мне пришлось бросаться, нацепив вакуумный скафандр, поскольку существовала не равная нулю вероятность численной ошибки, в результате чего я оказался бы в нужном времени, но не на Фаэтоне, точные координаты которого не знал даже центральный компьютер Зман-патруля, а в пустоте космоса. Все однако обошлось в лучших традициях нашей всегда удачливой службы — я грохнулся на колени посреди огромной площади в главном городе Фаэтона Мунбакиле. Дыхательные системы скафандра тут же отключились, и я едва не задохнулся, выбираясь из этого сложного сооружения. Меня обступила толпа любопытствующих фаэтонцев — они действительно оказались существами с двумя туловищами и двумя головами. Туловища соединялись друг с другом в районе бедер, и эта странная игра эволюции позволяла каждому фаэтонцу не только иметь сразу два мнения по поводу любого события, но и делать одновременно два противоположных по смыслу действия, мешая самим себе добиваться хоть какого-то результата. Общались фэтонцы телепатически; сняв скафандр, я сразу окунулся в океан телепатических волн и мгновенно, не затратив никаких усилий, узнал не только то, что столицу Фаэтона называют Мунбакилом, но и то, что Фаэтон на фаэтонском языке — Аавдал, и то, что для процветания здесь можно делать все, что приходит в голову в данный момент. «Будущего нет, есть только настоящее! — гласил лозунг, под которым готов был подписаться каждый фаэтонец. — Прошлого нет тоже, поскольку уже есть настоящее». — А кто у вас тут главный? — мысленно спросил я вертлявого фаэтонца, оба туловища которого выглядели насаженными на оси волчками. — Никто, никто! — ответил он. — У нас нет главных, каждый делает то, что хочет. Чего ты хочешь, пришелец? Подумай и делай! — Я хочу вас всех спасти, — мрачно сообщил я, поняв, что именно привело Фаэтон к гибели. Ясное дело: при такой анархии противоречия между различными группами интересантов быстро должны были достичь критического значения, после чего начинался прямой путь к распаду, войнам и катастрофам. — От чего спасти? — поинтересовался фаэтонец, и я показал ему привезенное с собой объемное изображение пояса астероидов. — Вот, — сказал я, — к чему приведет в недалеком будущем ваша анархия. Кому-то придет в голову устроить большой взрыв, а поскольку вы делаете лишь то, чего хочется сейчас, не думая о последствиях… — Мы не думаем о последствиях! — гордо заявил фаэтонец. — О последствиях думает природа! Но я видел, что зрелище болтающихся в космосе камней его впечатлило. Одна из его голов принялась доказывать другой, что надо навести на планете порядок и для начала хотя бы упорядочить продажу населению взрывчатых веществ, а другая голова отвечала на это, что тогда будет нарушен принцип наибольшего везения, и результат окажется еще более плачевным. Прервать этот внутренний диалог я не сумел, хотя и молотил кулаками перед обеими головами спорщика. Пришлось обратиться к другому фаэтонцу, одна из голов которого, по-моему, спала, а может, уже и скончалась, я же не знал, живут ли оба тела одинаковое время или могут умереть независимо друг от друга. — Эй, — сказал я, — что это за принцип наибольшего везения? Услышав ответ, я поразился многообразию проявлений природы. Оказывается, с самого зарождения жизни на Фаэтоне тут повелось, что из всех возможностей реализовывались только самые благоприятные. Представьте себе, что вы каждую неделю покупаете билет ЛОТО, угадываете все шесть цифр, и так продолжается много лет без единого сбоя и ошибки. В принципе такое, конечно, не исключено, но нам, землянам, подобное везение и не снилось. А на Фаэтоне все шло именно по этому, безумно благоприятному сценарию. Фаэтонцы не задумывались о будущем — оно само падало им в руки. Все, что они делали, им удавалось. Хочешь быть счастливым? Будь им. Все хотят быть счастливыми? Значит, все и будут. Хочешь иметь самую красивую женщину? Вот она, и она сама тебя хочет! Все хотят иметь самую красивую женщину? Пожалуйста, рождается миллион красавиц к услугам населения… В общем, дикое, ничем не объяснимое везение, и для меня было совершенно очевидно, что рано или поздно этот парад сбывшихся надежд закончится. Можно тысячу раз подряд выиграть главный приз, но в тысячу первый раз судьба от вас отвернется, ибо не может же вечно теория вероятностей играть с вами только в вашу игру! Когда везение фаэтонцев закончится, планета и взорвется, поскольку начнутся войны — все будут выяснять отношения со всеми, в ход пойдет самое совершенное оружие, а дальше понятно… Нельзя полагаться на везение, нужно ведь и о будущем думать! Теперь, когда я понял, отчего погиб Фаэтон, я мог начать действовать. Прежде всего мне нужно было объяснить каждому (ведь верховной власти у фаэтонцев не было в помине!), насколько губительна вера в вечно действующий счастливый случай. Это оказалось не так трудно, как я думал ведь на Фаэтоне везло всем, значит, повезло и мне! Я начал мысленный разговор, и все меня слушали. Между прочим, на курсах зман-патрульных нас учили не только приемам обезвреживания чужих агентов, но и искусству риторики — ведь, отправляясь в прошлое, мы должны были общаться с сильными мира того и убеждать их поступать так, как нужно для земной истории, а не для их личного благополучия. Так вот, это искусство мне на Фаэтоне очень пригодилось. А везение позволило довести дело до конца. Не прошло и нескольких часов, как все фаэтонцы прониклись мыслью о том, что глупо надеяться на фортуну, которая завтра может отвернуться. Цивилизация не должна полагаться исключительно на волю случая, на пресловутый «авось»! До сих пор все шло хорошо, а завтра… Короче говоря, я их убедил. Не успела планета дважды обернуться вокруг оси (кстати, сутки на Фаэтоне были равны пяти земным часам), как пришедшие в экстаз от моих речей аборигены избрали главного правителя, чтобы он думал о будущем, главного ученого, чтобы он это будущее исследовал, и главного инженера, чтобы он будущее приближал. Теперь я мог быть уверен, что случай не сыграет с Фаэтоном свою черную шутку — разумные обитатели планеты сумеют, если нужно, отвести беду. «Не будем играть с судьбой!» — таким был главный лозунг фаэтонцев, когда я нацепил скафандр и приготовился нырнуть в колодец времени, чтобы вернуться домой с докладом о выполненном задании. Мне любопытно было также посмотреть, как выглядит планета Фаэтон на земном небе 2065 года. Да никак она не выглядела! Все те же обломки, болтавшиеся между Марсом и Юпитером, будто и не спасал я никого, потратив зря командировочное время. Обескураженный, предстал я пред очи изображения госпожи Брументаль и рассказал о том, как убедил фаэтонцев взять судьбу в свои руки. — И тем самым прервали цепь счастливых случайностей, — мрачно сказало изображение госпожи Брументаль. — Да они бы сами прервались! — воскликнул я. — И тогда на планету обрушились бы такие несчастья… — Все природные несчастья — ничто по сравнению с теми, что человек может устроить себе сам, — твердо заявило изображение. — Если бы не вы, Шекет, фаэтонцы наслаждались бы собственным везением, может, еще долгие тысячелетия. Взяв судьбу в свои руки, они изобрели то, что никогда бы не возникло по воле случая. Водородную бомбу, например. И аннигиляцию частиц с античастицами. Вы уничтожили Фаэтон, Шекет, и это теперь всегда будет на вашей совести. Кстати, в ваше личное дело уже занесен выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии. — Но… — начал я и замолчал. Возразить мне было нечего. Впрочем, я проработал в Зман-патруле еще три долгих года и совершил немало подвигов, так что предупреждение о неполном служебном соответствии потеряло свою актуальность. Мне, к примеру, удалось спасти Израиль во время войны 1991 года, но это уже другая история.

Часть третья. Звездные истории

АСТЕРОИД-УБИЙЦА

Когда я женился на Далии Брекет, то после первой же брачной ночи потребовал, чтобы моя супруга немедленно уволилась из патрульной службы времени. Я не мог представить себе мою Далию наложницей у какого-нибудь султана Брунея — а ей наверняка пришлось бы играть эту роль, выполняя при этом не только служебные, но и несколько иные обязанности. — Вот еще! — воскликнула Далия. — Я профессиональный зман-патрульный. Мой стаж — три местных месяца и пять темпоральных лет! — Вот именно, — сказал я. — При таком образе жизни завтра окажется, что ты старше меня на три года, а через неделю — что я старше тебя на десять лет. Невозможно жить с женой, если не знаешь ее возраста! Не говорю уж о жизненном опыте, — добавил я, многозначительно глядя на супругу. — Ах, вот, что тебя волнует! — вскипела Далия, и я подумал, что наш брак грозит развалиться в первый же день своего существования. — Ты собственник. И вот, что я тебе скажу, милый: я хоть сегодня уволюсь из зман-патруля, но при одном условии. — При каком? — насторожился я. — Если ты сделаешь то же самое! Или ты воображаешь, что я буду спокойно ждать тебя вечерами со службы, не зная, кто ко мне вернется: тот же Иона, что ушел утром, или постаревший на год или десять лет незнакомый мужчина? Подумав и представив эту картину, я вынужден был согласиться. — Ты права, милая, — сказал я. — Сегодня же подадим рапорты. Изображение господина Бецалеля, директора компании зман-патруля «Брументаль», сказало нам с Далией, когда мы предстали пред его светлые очи: — Знаю, знаю… Не вы первые, не вы последние. Почему-то патрульные, женившись или выйдя замуж, немедленно покидают службу. Я ждал вашей просьбы и потому мои секретари подготовили контрпредложение. Почему бы вам не перейти в звездный патруль? Работа интересная и достаточно опасная, чтобы вы на нее согласились, господин Шекет. И, в то же время, не связанная с изменениями времени, и потому у вас, госпожа Шекет, тоже не должно быть возражений. — У меня нет возражений, — выпалила Далия, даже не посмотрев в мою сторону. Возражений не было и у меня, но почему я должен был идти на поводу у женщины? — Нужно подумать, — сказал я. — Насколько я знаю, это довольно скучное занятие: мотаешься между звездами, ждешь, когда что-нибудь случится, и так можно ждать годами, это ведь не то, что ловля диверсантов в колодцах времени… — Эту реплику я тоже предвидел, — сказало изображение господина Бецалеля. — И потому вы сразу получите конкретное задание. По сведениям обсерватории в Мицпе-Рамоне, в сторону Земли движется астероид номер семь-четыре-пять-один-один. Если не принять меры, он упадет в районе Северной Африки через полтора года, и весь Магриб станет продолжением пустыни Сахары. Почему бы вам с женой, господин Шекет, не заняться этой проблемой, пока за нее еще не ухватились журналисты? Не нужно доводить дело до паники… — Согласны! — воскликнула Далия прежде, чем я успел раскрыть рот. — Послушай, — сказал я жене несколько минут спустя, когда мы покинули кабинет господина Бецалеля, подписав все бумаги, необходимые для перехода из зман-патруля в Межзвездную службу безопасности, — послушай, не могла бы ты оставлять все-таки за мной, как за мужчиной, последнее слово? — Так именно твое слово и было последним! — удивилась Далия. — Ты что, не помнишь? Именно ты сказал «до свидания», когда мы выходили из кабинета. Я еще подумала, что нужно тебя поправить — ты должен был сказать «прощайте», — но решила оставить последнее слово за тобой, как ты хочешь… Наш звездный катер «Лолита», на котором нам с Далией предстояло провести не один год своей супружеской жизни, стоял на стапели космопорта имено Бен-Гуриона и со стороны выглядел висящим без всякой видимой поддержки полушарием. Будто половинка Луны взошла над летным полем. Внутри была всего одна каюта, и я сразу подумал о том, что, если мы вдруг поссоримся (всякое бывает в семейной жизни!), то единственным местом, где я смогу уединиться, окажется наружная поверхность. Надо будет сделать ремонт и соорудить в каюте хотя бы временную переборку… Взлетели мы в тот же вечер, получив из Главной обсерватории СШИ всю необходимую документацию. «Лолита» оказалась на редкость маневренным суденышком, особенно, если учесть, что от меня,

как от капитана, требовалось всего лишь давать четкие команды с указанием, чего я, собственно, хочу. Все остальное выполняла судовая автоматика. Думаю, что робот-навигатор с удовольствием взял бы на себя и командование, но кто бы ему это позволил? Астероид с длинным номером только подлетал к орбите Марса со стороны Юпитера, и потому у нас с Далией еще оставалось достаточно времени для того, чтобы устроить себе небольшое свадебное путешествие. — Давай заглянем на Марс, — предложила жена. — Лучше на Венеру, — возразил я. — Это небольшой крюк, но зато там замечательные грязевые ванны, лучше, чем на Мертвом море. — Тебе бы только вывалять кого-нибудь в грязи, — возмутилась Далия. — К тому же, на Марсе нам будет легче следить за приближением астероида. Пришлось согласиться, хотя последнее слово я все же оставил за собой. Я сказал «старт!», и «Лолита», скрипнув стабилизаторами, будто протезами, поднялась в воздух. Вы когда-нибудь были на Марсе? Я имею в виду не виртуальный Марс, по которому любят путешествовать дети в возрасте от семи до семнадцати, но Марс настоящий с его песчаными бурями и полным отсутствием каких бы то ни было развлечений? У Соединенных Штатов Израиля была здесь своя колония на Теплом Сырте, и марсианские евреи встретили нас, как родных. Первым делом меня доставили в синагогу, и мне пришлось участвовать в вечерней молитве, поскольку после того, как полгода назад заболел и улетел на Землю техник-конструктор, здесь не могли собрать миньяна. Я повторял вслед за раввином (в свободное от молитвы время он исполнял обязанности программиста) слова молитвы, а сам думал о том, что мне устроит Далия, когда я вернусь на борт «Лолиты». Подумать только, ее не пустили в здание! Она, конечно, понимала (недаром провела столько лет в зман-патруле), что, будучи женщиной, не имеет права мешать мужчинам молиться Творцу, но как все-таки велико у женщин расстояние между пониманием и эмоциями! — Пока тебя не было, — сухо сказала Далия после моего возвращения, — я проверила данные по астероиду… кстати, я не могу называть его по номеру, это неприлично, я дала ему имя «Бутон»… так вот, я проверила данные по Бутону. Если мы немедленно не займемся делом, может быть поздно — у Бутона изменилась орбита, и он упадет на Землю раньше, чем там рассчитывают. — Как может измениться орбита у камня? — возмутился я, но, взглянув в глаза Далии, решил, что возмущение мое основано на незнании ситуации. Черт побери, мне было достаточно бросить взгляд на экран, чтобы убедиться в правоте супруги! Бутон летел теперь совсем не по той траектории, что всего час назад! Пока я ходил молиться, Творец передвинул этот кусок камня совсем в другое место. Это действительно мог сделать только Творец — ведь не сам по себе камень начал прыгать, будто заяц! — Камень? — сказала Далия. — Какой камень? Это — межзвездный корабль! Мне достаточно было бросить на экран второй взгляд, чтобы убедиться, что и на этот раз Далия оказалась проницательнее меня. Отсюда, с Марса, форма Бутона была видна куда более отчетливо, чем с Земли: конечно, это было искусственное небесное тело! И его мы хотели уничтожить, подумать только! С другой стороны, что оставалось делать? Ведь новая траектория однозначно выводила Бутон прямо в точку падения, и точкой этот теперь был не Магриб, а Тель-Авив! — Взлетаем, — сказал я. — Разберемся в пути. Бедные марсианские евреи опять остались без миньяна, но что я мог поделать? Сутки спустя «Лолита» повисла над самой поверхностью инопланетного корабля, не подававшего никаких признаков жизни, не отвечавшего ни на какие сигналы и вообще делавшего вид, что он — просто камень, на который не нужно обращать внимания. — Послушай-ка, — сказал я Далии. — Ты помнишь, какую панику поднимали ученые каждый раз, когда обнаруживали в космосе астероид, способный, в принципе, упасть на Землю? Конечно, помнить это Далия не могла — да и я тоже, — поскольку события эти происходили до нашего рождения. Тогда, в конце ХХ века, почти ежегодно астрономы открывали малые небесные тела, которые грозили Земле столкновением. Столкновения, в конце концов, не происходило, и все успокаивались — до нового открытия. — Я поняла, что ты хочешь сказать, — заявила Далия. — Те астероиды тоже были инопланетными кораблями, но на Землю не падали, потому что… — Потому что это была пристрелка! — выпалил я. — Как у артиллеристов: перелет, недолет… А теперь — в точку! Понимаешь? Кто-то там, в межзвездном пространстве, стреляет в Землю и хочет ее уничтожить. — Не Землю, — поправила Далия, — а Тель-Авив. Ты же видишь, куда упирается орбита! Конечно, я видел. И что же это значило? Мало того, что в зман-патруле мне приходилось отлавливать диверсантов, желавших уничтожить Израиль, так теперь и в космосе придется иметь дело с антисемитами! Уничтожить «Бутон», конечно, трудностей для нас не представляло, но теперь становилась важной другая задача: найти и обезвредить того «артиллериста», что направлял к Земле свои снаряды. — Оставайся на борту, — сказал я Далии, — а я перейду на «Бутон» и заложу взрывное устройство. — Может, просто запустим ракету? — предложила Далия. У меня были свои соображения, и потому я ответил: — Нет, я хочу сделать все чисто. Если у Далии и возникли какие-то подозрения, она предпочла оставить их при себе. Час спустя я высадился в рабочем скафандре на поверхность инопланетного корабля-бомбы. Далия не знала, что, кроме заряда взрывчатки, у меня было и еще кое-то в многочисленных карманах скафандра. Установив заряды по периметру «Бутона», я направился к видневшемуся неподалеку от носовой части люку, на ходу говоря: — Далия, солнышко мое, извини, но тебе придется побыть на «Лолите» одной. Я намерен совершить небольшое путешествие на планету, запустившую «Бутон». Наверняка у этой посудины есть программа возвращения, и я ее задействую, уж будь уверена, в технике я разбираюсь, даже пылесос умею починить, а тут всего лишь инопланетная конструкция… Вот так я и убил двух зайцев. Во-первых, освободился от начавшей уже надоедать женской опеки, а во-вторых, побывал на планете, жители которой оказались самыми большими антисемитами во Вселенной, хотя и не подозревали об этом.

УХ, ЕВРЕИ!

Вы, конечно, хотите знать все о моем путешествии на планету непуганых антисемитов? Вообще говоря, в свое время я обещал начальнику генерального штаба вооруженных сил Соединенных Штатов Израиля генерал-майору Эзре Битону, что никому и никогда не проговорюсь о виденном. Никому и никогда сильная клятва, верно? Так вот, я подумал, что, если рассказать не кому-нибудь, а всем сразу, и не когда-нибудь, а постоянно и при каждом удобном случае, то получится, что я вовсе и не нарушаю данного мной слова. Согласны? Итак, оставив жену мою Далию скучать на борту звездолета-разведчика, я отправился на совершенно неизвестную планету. Конечно, я понимал, что это опасное предприятие, но разве безопасность родной планеты не дороже собственной безопасности? По пути я изучал каждый текст, который удавалось обнаружить на борту, хотел составить начальное представление об аборигенах. Кстати, вы пробовали составить представление о характере якутов, изучая якутские книги? Ах, вы не знаете якутского? Именно это я и хотел сказать — ведь и я тоже не знал ни слова из того языка, на котором разговаривали и писали хозяева планеты, пославшей к Земле корабль-убийцу. И все же кое-что я все-таки понял. Все они были антисемитами. Серьезно! Совершенно не зная евреев, они ненавидели нас всеми фибрами своей души. Достаточно было послушать запись, которую каждые полтора часа повторяли корабельные динамики. Жесткий мужской голос с металлическими интонациями говорил по-русски: «Ух, евреи! Я бы вас всех!» В голосе звучала ненависть, уж мне ли не знать этого чувства! Через полтора часа тот же голос говорил: «Ух, евреи! Всех бы вас!» И еще через полтора часа: «Ух, евреи! Да вас бы чтоб!» Можете себе представить, какие чувства владели мной все три недели полета от пояса астероидов к планете Дарсан, что находится в системе красной звезды Вольф 453? Подобно археологам моей родной планеты, я бродил по кораблю, надеясь найти хотя бы один текст, написанный на двух языках сразу — хорошо бы, конечно, на иврите, но в крайнем случае сгодился бы русский, английский, испанский, французский, китайский или любой иной из сорока восьми языков и наречий, выученных мной методом гипнопедии в те годы, когда я мучился от безделья, не получив приглашения на офицерские курсы. Но — странное дело! аборигены Вольфа 453 не могли писать ни на одном из земных языков, тексты состояли из каких-то немыслимых закорючек, изобразить которые не смог бы даже китаец. И в то же время, голос корабельного диктора повторял одну и ту же фразу на чистом русском, призывая гнать евреев, и вообще «чтоб, да вас, да наконец…» И так далее. Каюсь, я даже подумал, что, может быть, России при всей ее хозяйственной неразберихе удалось-таки отправить к звездам корабль раньше, чем это сделали мы, евреи, и российский астронавт, достигнув планеты в системе Вольф 453, рассказал аборигенам о том, что собой представляет, по мнению россиян, еврейский народ? Иного объяснения я придумать не мог, но и в полет российского астронавта верилось с трудом — в прошлом году на космодроме Свободный все еще велись подготовительные работы по пуску ракеты на Юпитер, причем посылать собирались обезьяну Чамбу, научив ее предварительно говорить «Здравствуйте» и «Ха-ха!» Хорошо, что, отправляясь на иноземный корабль, я прихватил с собой в рюкзаке скафандра запас концентрированного питания, иначе мне пришлось бы всю дорогу голодать, поскольку пища аборигенов явно не предназначалась для желудка земного человека. Никто, уверяю вас, не смог бы даже надкусить твердый и издающий неприятный запах батон, которым потчевал меня корабль. В середине рубки управления находился круглый стол для еды, в центре его было круглое отверстие, а рядом круглая кнопка. Если ее нажать, то из отверстия появлялся круглый предмет, напоминавший хлеб, но пахнувший, будто брикет сероводорода. Если аборигены Вольфа 453 питались этой дрянью, то можно было себе представить, как они должны были ненавидеть все живое, и в первую очередь, почему-то, евреев. Возможно, я мог бы научиться управлять инопланетным кораблем (я назвал его «Бутоном», поскольку на третий день полета ощутил ностальгические чувства по покинутому кораблю-разведчику), но я не ставил перед собой такой задачи — зачем мне ненужные знания, если «Бутон» наверняка мог сам доставить меня на Вольф 453? Он и доставил. Я как раз уничтожал последнюю концентрированную булку и выслушивал сентенцию типа «Ух, евреи! Да неужто, чтоб!», когда гнусным голосом взвыла сирена, в передней панели раскрылся большой экран, и красный карлик Вольф 453 предстал передо мной во всей своей скромненькой красе. Звезда как звезда, скажу я вам. Ни протуберанцев, ни даже короны. Просто красный пятнистый шар, будто смотришь на Солнце через темное стекло. «Бутон» летел к зеленой планете, которая полумесяцем светилась чуть в стороне от Вольфа 453. По моим прикидкам, до посадки оставалось чуть больше суток, и я представлял, в каком состоянии выйду на поверхность. Только что я съел последнюю крошку хлеба, и до обеда, которым меня, возможно, угостят аборигены, оставалось не меньше двадцати четырех часов! А если они не захотят меня кормить, а наоборот, скажут «Ух, еврей! Да мы тебя!»? Я вытащил из кобуры и прочистил табельное оружие — лазерный пистолет с хлопушкой. Остроумное изобретение: обычно лазерник стреляет бесшумно, но что это за стрельба, скажите на милость, если нет грохота? Вот конструкторы и приделали к пистолету хлопушку, которая при каждом выстреле издает резкий звук, способный разорвать барабанные перепонки у неопытного человека. Ну и ладно, пусть эти антисемиты попробуют не накормить меня обедом из трех блюд! Надо будет им сразу сказать, чтобы хлебом не угощали, поскольку это не для моих зубов. Главное, что они говорят по-русски, хотя и пишут по-своему. «Бутон» опустился посреди вспаханного поля. Кажется, здесь даже были какие-то всходы, но я не силен в сельском хозяйстве и потому не скажу, был это овес или, скажем, конопля. Двигатели смолкли, я открыл люк, вылез на борозду, немедленно погрузившись по щиколотку в местную грязь, и снял лазерный пистолет с предохранителя. Корабль проводил меня возгласом: «Ух, евреи! Вам бы туда бы!» И почти сразу появился автомобиль с первыми аборигенами. Колымага больше всего напоминала кузнечика, которому приделали львиную гриву, а сами аборигены, в общем, были похожи на людей, разве что руки у них были длиннее туловища и волочились по земле, будто хвосты. — Здравствуйте, господа антисемиты! — сказал я, чтобы они сразу поняли, с кем имеют дело. — Фешенебельная контра! — воскликнул абориген, протягивая ко мне руки. Я, естественно, увернулся и поднял пистолет. — Спокойно, без рук! — сказал я. — Моя миссия сугубо мирная. И к тому же, напоминаю: я — еврей. При слове «еврей» аборигены, как и следовало ожидать, пришли в страшное возбуждение, стали о чем-то переговариваться друг с другом, я улавливал отдельные слова: «таксопарк», «бузина», «коробок динозавров» и еще что-то, смысла в этом не было никакого, но кто ж может понять логику рассуждений антисемитов, дорвавшихся, наконец, до живого еврея? Наконец один из аборигенов выступил вперед и заявил: — Еврей да чтоб туда! И, подумав, добавил: — Качель сдох. Подыхать я, однако, не собирался. Но и стрелять раньше времени смысла не было. Может, сначала накормят? Желудок мой имел собственное мнение о смысле жизни, ему было все равно, кто вернет ему утраченное спокойствие друг евреев или антисемит. Между тем главный абориген ткнул себя в тощую грудь, подобно папуасу Новой Гвинеи, впервые увидевшему белого человека, и сказал: — Гнусность. Если это действительно было его имя, то оно ему вполне подходило. Почему бы нет, помню, кто-то из моих дедов рассказывал, что в двадцатом веке в бывшем Советском Союзе детей называли Трактор или Электрификация, а один мальчик даже получил имя Лундеж, что означало: «Ленин умер, но дело его живет». — Иона Шекет, — представился и и добавил для ясности: — Еврей. — Еврей да сдох чтоб качель, — немедленно отозвался абориген, удостоверив таким образом свою антисемитскую сущность. — Ведите, — сказал я. И меня повели. Точнее, повезли — в машине-кузнечике было просторно, и Гнусность все пытался мне втолковать какие-то свои принципы, причем звучало это примерно так: — Сделать амброзию на качель бункера снял в предплечье маски оружейного исторических банок… Вы что-нибудь поняли? Лично я — нет. Между тем, слова были русскими, и Гнусность умел ими пользоваться, в этом не было никаких сомнений. Может, он намеренно строил из себя идиота: о чем, мол, говорить антисемиту с евреем? — Спасибо, — отвечал я. — Очень мило. Но учтите: на Земле самое сильное государство это Соединенные Штаты Израиля. Антисемитизм у нас не в чести, знаете ли… Так вот, перебрасываясь фразами, мы добрались до города. Неплохой город, скажу я вам. Даже не верилось, что в нем могут жить антисемиты. Высотные здания, большие площади, зелень… Гнусность остановил машину перед домом, на фасаде которого было что-то написано в китайском стиле, и предложил войти со словами: — Ух, еврей чтоб там и сардины гризли. Я ничего не имел против сардин, даже если их делают здесь из медведей. Но меня повели не в столовую, а почему-то в маленькую комнату, где стоял диван, очень похожий на тот, что был когда-то у моей прарабушки — такой же жесткий и неудобный. — Достать карета больше еврей ух! — сказал Гнусность и показал на диван. Видимо, они всех евреев таким образом отправляют на тот свет, — подумал я, — кладут на диван, пускают ток… Я улегся, но держал палец на спусковом крючке пистолета. Пусть только попробуют… Пусть только… Пусть… Я уснул голодный. Лучше бы я не просыпался! Знали бы вы, как мне было стыдно, когда я раскрыл глаза и увидел перед собой добрые глаза Гнусности, главного психолога планеты Дарсан… Дарсанцам давно был известен метод гипнопедии, вот они и решили не тратить своего драгоценного еврея… то есть, времени… Короче говоря, проснувшись, я уже знал, что происходит, и сказал Гнусности так: — Ух, еврей чтоб он туда в вешние паровозы! Гнусность улыбнулся своей доброй улыбкой и ответил: — Вам бы краб в печень! Так мы и подружились. Естественно, накормили меня по первому разряду, желудок остался доволен. А обратно на Землю меня отправили на спец-звездолете «Конура», что в переводе означало «Дружба». Странная это все-таки планета — Дарсан. Видите ли, по удивительной случайности эволюции язык местных жителей оказался в точности подобен русскому. Все слова были русскими, в чем я имел возможность убедиться на собственном опыте. Но означали эти слова совершенно не то, что в нормальном русском языке! «Паровоз», к примеру, соответствовал слову «гости». А «печень» — «дом». И так далее. Все русские слова (без исключения!) имели свои аналоги в дарсанском языке. Вероятность такого совпадения, как вы понимаете, настолько мала, что ни один нормальный лингвист никогда не принял бы ее во внимание. Но чего только не случается на просторах Вселенной… Кстати, «еврей» по-дарсански означал всего лишь «время», а пресловутое «ух еврей да что тебя туда…» — «время сейчас два часа сорок минут». Так вот о чем предупреждал меня на «Бутоне» металлический голос корабельного хронометра! Господа, если вам скажут, что на Дарсане живут антисемиты, не слушайте клеветника — он просто не знает дарсанского языка. Дарсанцы — очень милые люди, хотя, конечно, и милые люди могут порой доставить немало неприятностей звездному путешественнику.

СКВОЗЬ ЧЕРНУЮ ДЫРУ

Я уже говорил о том, что даже милые люди способны доставить немало неприятностей. Так вот, я имел в виду дарсанцев. Тех самых, что говорят русскими словами на своем дарсанском языке. Это открытие и последующее освоение новых значений старых-престарых слов так меня поразило, что я уже собрался было домой, на Землю, когда вспомнил: я ведь не задал самого главного вопроса, из-за которого отправился в далекое межзвездное путешествие, оставив в космосе любимую молодую жену. Я не спросил: «Почему вы, такие милые люди, послали в Солнечную систему звездолет-убийцу?» На русско-дарсанском наречии вопрос этот звучал так: — Где рак печатает грозди металлической пудры, в семь укропов? Мы как раз прощались с главным дарсанским министром, когда я вспомнил о своем упущении и задал вопрос о корабле-бомбе. Ответ был таким: — Курица ясное дело уже большой канкан в чердачное воскресенье! Если пользоваться русскими словами соответственно их истинному смыслу, это означало: — Мы посылали этот корабль вовсе не в Солнечную систему! — Куда же, если не секрет? — вырвалось у меня на чистом русском языке, но дарсанец-то воспринял эти слова по-своему, то есть так: «А покатились вы к черту!» И это называется — успешное завершение дипломатической миссии! С трудом удалось уладить возникшее недоразумение. Как бы то ни было, я остался на Дарсане еще на несколько местных дней, каждый из которых был равен земному месяцу. Большую часть времени я, по совету гостеприимных хозяев, посвятил усовершенствованию своего произношения и теперь даже среди ночи мог точно сказать, что «негодяй вдрызг» на дарсанском русском означает всего лишь «пакетик чая». Оставшееся от изучения языка время уходило на то, чтобы разобраться в звездной навигации и понять, что же приключилось на самом деле с дарсанским кораблем? Почему, вылетев в одну точку Вселенной, он оказался совсем в другом месте? Вот, что мне удалось выяснить. Оказывается, в двух парсеках от Дарсана в сторону созвездия Малой Пигалицы (это не земное созвездие, поэтому не ищите аналогий!) расположена звездная система, где живут очень плохие люди. Очень плохие, в понимании дарсанцев, это те, кто упорно не желает понять, что наша Галактика вовсе не является центром Вселенной. По мне так пусть себе считают, что хотят, если им так нравится, но у дарсанцев была на этот счет своя точка зрения. «Человек должен принимать истину такой, как она есть, — говорили они (в переводе с дарсанско-русского на нормальный), — а если он упорствует в заблуждениях, то такой человек недостоин звания человека. А если он этого звания недостоин, то он никак не может быть человеком, ибо слово и есть предмет. А если он человеком быть не должен, то нужно сделать все, чтобы он человеком не был». Чувствуете ход мысли? Короче говоря, не сойдясь во мнениях с неведомыми аборигенами, дарсанцы послали в их сторону межзвездный корабль-бомбу, чтобы раз и навсегда покончить с этой проблемой. А почему, спросите вы, звездолет оказался в Солнечной системе и едва не уничтожил Землю? Очень просто, — отвечу я. Дело в том, что между Дарсаном и Канфуном (Канфун — название той планеты, которую дарсанцы жаждали уничтожить) оказалась небольшая, невидимая в телескопы с Дарсана, черная дыра. Звездолет попал в ее поле тяжести, траектория изменилась, дальнейшее можете представить себе сами. Что должен был сделать на моем месте звездный путешественник? Естественно, отправиться к этой черной дыре, чтобы на месте оценить размер неприятностей, которые она способна причинить. Я так и сделал, попрощавшись с гостеприимными дарсанцами, напутствовавшими меня словами: «Изыди от пудры!» Что означало: «Будь злоров и не кашляй!» Вылетел я на дарсанском корабле-разведчике, поскольку мой родной «Бутон» болтался сейчас где-то за орбитой Юпитера. Надо сказать, что летать на дарсанских звездолетах может лишь человек с крепкими нервами. Эти машины спорят с командиром по каждому поводу, а если повода нет, они его создают. Я задал курс к черной дыре, а корабль полетел в сторону Солнечной системы. «Ты куда?», — завопил я и получил ответ: «Мало ли что ты хочешь? В эту сторону лететь приятнее!» Пришлось потратить все свое красноречие, прежде чем я убедил корабль изменить курс. После инцидента мы с этой посудиной поссорились и до самого прибытия на место не разговаривали друг с другом. Надо сказать, это самый верный способ заставить дарсанский корабль лететь по нужному вам курсу. Вы когда-нибудь бывали в окрестности черной дыры? Если да, то вам повезло, вы видели незабываемое зрелище. Если нет, то вам повезло еще больше, потому что вы сохранили здравый рассудок. Черная дыра, которую я назвал «Малышка», поскольку дарсанцы не удостоили это небесное тело иным названием, выглядела издалека как радуга-кольцо, сиявшая всеми цветами спектра, в том числе и невидимыми для невооруженного глаза. Я летел точно в центр этого кольца и любовался непередаваемым зрелищем. Очнулся я от эйфории лишь в тот момент, когда дарсанский корабль взвыл не своим голосом и нарушил молчание воплем: — Падаем! Куда ты смотришь, остолоп? На самом деле слова, как вы понимаете, были иными, я ведь даю здесь перевод на настоящий русский с его дарсанского эквивалента. И действительно, мы падали прямо на Малышку, которая была все же достаточно большой, чтобы проглотить меня вместе со звездолетом, не оставив о нас в этом мире даже лучика света. А тормозить, кстати, было уже поздно. — Что же ты раньше не сказал? — возмутился я. — А мне все равно, — благодушно ответил корабль, — я металлический. Можно подумать, что металл способен сохраниться в страшном поле тяжести черной дыры, уничтожающем все, что попадет в его глотку! У меня не оставалось времени даже подумать о том, как бы я поступил, если бы у меня это время было. Я только успел прочитать «Шма, Исраэль» — не потому, что был религиозен, но просто в этот последний, как мне казалось, момент жизни другие слова почему-то не шли в голову. Корабль, кстати говоря, тоже имел, видимо, свои представления о последнем моменте существования, потому что вдруг заявил: «А хорошо мы с тобой полетали, верно?» Хорошо, конечно, — подумал я, — только мало. После чего приливные силы черной дыры разодрали нас обоих на лоскуты, а лоскуты распылили на атомы, а атомы проглотили и зашвырнули в центр Шварцшильда, о котором никто из ученых так и не имеет никакого понятия. Не скажу, что это были приятные ощущения. Когда я очнулся, вокруг была темнота и сверкали звезды. Чувствовал я себя так, будто находился в невесомости, а, посмотрев на приборы, я понял, что так и есть на самом деле. Я, конечно, понимал, что невесомость на корабле еще не говорит о том, что мы вырвались из черной пропасти — ведь, если куда-то падаешь, пусть даже в мир другой Вселенной, то тяжести не ощущаешь. Но почему я таки оказался вдруг цел, хотя точно помнил, что приливные силы разорвали мое тело и вынули мою душу? Прежде всего нужно было убедиться в том, что звездолет тоже пришел в себя после перегрузок. — Эй, — сказал я, — ты жив? И только сказав это, я понял, что говорил на иврите, и корабль меня не поймет. В ответ мне на чистом иврите было сказано: — Жив, жив, и даже здоров, насколько это возможно. От удивления я на некоторое время потерял дар речи, а потом все-таки перешел на чистый дарсанский и спросил: — Будто коты на помосте уважают богатство? Вы ж понимаете, что, если поставить на нужное место нужные русские слова, это означало бы: — Так все-таки, жив ты или нет? — Что за околесицу ты несешь? — переспросил корабль на иврите. Он не знал дарсанского! Я подумал, что, видимо, попал на тот свет и сейчас нахожусь в каком-то из вариантов еврейского загробного мира. Но почему тогда здесь оказался дарсанский корабль, ведь он не был ни иудеем, ни даже, вообще говоря, живым существом, хотя и обладал зачатками сознания и даже разума. — Ты будешь отвечать или мне самому прокладывать курс к Земле? — продолжал звездолет на иврите с таким видом, будто в жизни не знал иного языка. — Буду, — поспешно сказал я. В конце концов, на том свете должны быть свои правила общения, почему бы им не подчиниться? — Можешь мне сказать, где мы находимся? — Неважно где, — ответил корабль, — важно — когда, хотя, честно говоря, оба эти понятия неотделимы друг от друга. А если конкретно, то мы, судя по всему, пролетели сквозь центр черной дыры и выпали в иную Вселенную, где наша черная дыра является белой, то есть не проглатывает материю, а наоборот — выплевывает все, что может и чего не может. И следовательно… Я попросил корабль заткнуться, что он и сделал с великой неохотой. Так, — подумал я, — теперь понятно. Все процессы здесь пошли в обратном направлении, раз уж я, разорванный на атомы в том мире, чувствую себя в этом прекрасно и способен рассуждать здраво. Значит, прежде всего: скоро мы будем в открытом космосе и можем лететь к Земле. Но, поскольку все процессы здесь идут в обратном направлении, то, чтобы попасть к Земле, нужно на самом деле направить корабль назад, к Дарсану. Второе: я буду здесь молодеть, а не стареть. Но, если так, то и Земля должна двигаться от будущего к прошлому, и, когда я на нее все-таки попаду, там окажется примерно каменный век. Что мне там и тогда делать? Умереть в младенческом возрасте в результате детского недержания материнской груди? Ни за что! Это противоречит моим убеждениям! На мой взгляд, выход был только один, но я не знал, согласится ли с ним корабль. — А черные дыры здесь есть, — спросил я, — или только белые? — Есть, — отозвался корабль, еще не ощутив подвоха. — В полупарсеке от нас. — Давай от нее подальше! — потребовал я. — А то сам понимаешь… И в этом моем предложении корабль подвоха не обнаружил. Взревели двигатели и, как вы понимаете, через каких-то полчаса мы оказались там, где не хотели: в плену очередной черной дыры. Если вы думаете, что вторично переживать собственную смерть — занятие приятное и благородное, то вы ошибаетесь. Впрочем, я пока не встречал людей, кто бы думал именно так. Во всяком случае, когда я очнулся вторично, то по виду созвездий понял, что мы — в нашем мире. Более того — в окрестностях Солнечной системы. — Послушай, — сказал я кораблю на иврите, — извини, что я так с тобой поступил, но мне нужно было… Корабль молчал. Я произнес речь, я просил прощения, я готов был бухнуться перед пультом управления на колени. Корабль безмолвствовал. Вскоре нас обнаружила земная служба слежения, и мы опустились в космопорте Бен-Гуриона. Все маневры корабль выполнял безупречно, но при этом молчал, как рыба. Ну и ладно, — подумал я, выходя на посадочное поле, над которым трепетал в воздухе влаг Соединенных Штатов Израиля. — Главное, я дома.

ДРУГОЙ ИЗРАИЛЬ

Вернувшись из полета сквозь черную и белую дыры, я уже в космопорте принялся рассказывать всем и каждому о том, что мне пришлось пережить. Странное дело: все меня слушали с интересом, но каждый норовил доказать, что ничего особенного я не совершил. Подумаешь, черная дыра, у нас каждый день народ шастает сквозь черные дыры, большие и малые, что в этом интересного? По-моему, надо мной просто подшучивали. Я-то точно знал, что мой вынужденный полет был первым в своем роде, и я очень надеялся, что на моем веку — последним. Как я ошибался! Поставив дарсанский корабль на стоянку, я попрощался с ним вежливым кивком головы, поскольку на большее ему рассчитывать не приходилось: он меня жестоко обидел своим неожиданным молчанием. Промолчал корабль и на этот раз, и я отправился домой, чтобы, усевшись в кресло, позвонить жене своей Далии, до сих пор ожидавшей меня (я на это надеялся!) в нашем межзвездном разведчике «Бутон» где-то между орбитами Юпитера и Сатурна. Войдя в квартиру (звуковой код почему-то не действовал, пришлось выломать дверь плечом), я сразу почувствовал неладное. Все было на своих местах, ничего не пропало, но… Появилось что-то лишнее, и это выглядело подозрительно. Я терпеть не мог зеленых насаждений в квартире, а сейчас весь подоконник был уставлен цветочными горшками, и ничего, если бы они были пустыми, так нет же — в каждом торчало зеленое пугало, нарушая первозданную красоту, созданную талантом моей дражайшей супруги. Я выдрал все растения с корнями и отправил их в мусоропровод. Затем сел перед видеофоном и набрал код «Бутона». Я полагал, что Далия отзовется незамедлительно и начнет честить меня на чем свет стоит за то, что я так нехорошо с ней поступил: оставил одну в космосе, а сам полетел осваивать неизведанный мир Дарсана. Я приготовился было дать адекватный ответ, когда… Женщина, которая смотрела на меня с экрана видеофона, была не Далией! Интерьер пилотской кабины оставался, безусловно, тем же — это был «Бутон», вне всяких сомнений, поэтому мысль о том, что я неправильно набрал номер, пришлось отбросить. Но куда эта чертовка, непонятно как пробравшаяся на борт, дела мою жену? То, что произошло в следующие несколько минут, повергло меня в неописуемый ужас. — Иона! — воскликнула женщина голосом измученной ожиданием сирены. Наконец-то, негодяй ты этакий! Почему ты бросил меня в этой коробке? Я тебе никогда этого не прощу, мерзавец! Убила! — промелькнула мысль. Межзвездная мафия убила мою жену, подменила ее какой-то мымрой и думала, что я проглочу наживку! Мало того, что это была не Далия, так она еще и выражалась словами, каких никогда не было в лексиконе моей супруги (впрочем, достаточно ли я знал Далию, чтобы познакомиться со всем ее лексиконом?). — Почему ты молчишь и пялишься на меня, как древоног на поперечника? продолжала женщина. — Ты будешь отвечать или мне придется искать другого мужчину для продолжения семейной жизни? Настоящая Далия ни за что не произнесла бы таких слов! Она-то прекрасно знала, что я отвечу: «Валяй, посмотрю я, где ты найдешь другого такого дурака». — Прошу прощения, уважаемая госпожа, — наконец выдавил я из себя, соображая, нужно ли звонить в космопол прямо сейчас или лучше подождать конца разговора с самозванкой. — Прошу прощения, но мне бы хотелось знать, кто вы и как оказались на борту «Бутона». Вопль, который издала женщина, можно было сравнить со стартовым ревом форсажных двигателей межзвездного крейсера: — Иона! Не строй из себя идиота! Почему ты на Земле, а не здесь, в моих объятиях? Только объятий мне сейчас нехватало для полного счастья! — Ваше имя, — сурово потребовал я, протягивая руку к клавише вызова полиции. Женщина увидела мой жест, поняла его значение и решила, должно быть, что я спятил. Во всяком случае, на лице ее промелькнули одно за другим выражения крайнего возмущения, изумления, непонимания, озарения и покорности судьбе. — Меня зовут Сандра, дурачок мой, — сказала женщина, — ты, должно быть, переутомился? Мы женаты второй год и познакомились, если ты помнишь, на вечеринке по случаю присвоения сержанту Гольдшмидту звания супергроссера. Все не то! С Далией мы были женаты всего месяц, когда отправились в космос на двухместном разведчике, и познакомились мы с ней совсем не на вечеринке, а в глубокой древности, в Греции времен Аристотеля, где Далия, будучи темпоральным агентом, играла роль жены какого-то местного философа. Но, если это была ошибка, то откуда неведомая Сандра знала мое имя? И не только знала, но была уверена в том, что уже второй год является моей законной супругой! Не скажу, что уже в тот момент суровая правда предстала передо мной во всей своей бессмысленной красе. Но какое-то смутное подозрение все-таки шевельнулось в мыслях, и я поспешил оборвать разговор — пусть эта Сандра думает, будто связь прервалась из-за очередной солнечной бури или забастовки работников компании телекоммуникаций. Посидев перед ослепшим экраном, я сделал то, что должен был сделать с самого начала, — вызвал программу мирового информатория. Ужасное подозрение начинало подтверждаться. Программа называлась не «Альта-виста», а «Попрыгунчик», что не лезло ни в какие ворота, потому что давать подобные названия мировой сети информации мог только человек, не думающий о привлечении новых клиентов. — Название столицы Соединенных Штатов Израиля! — потребовал я от робота-информатора, когда он появился на экране. Нормальный робот немедленно сообщил бы о моем вопросе в службу безопасности, поскольку только инопланетный шпион мог не знать о существовании Иерусалима. Однако этот недоумок, смотревший на меня с экрана, только прищурил металлические брови и сказал, нисколько не удивившись вопросу: — Столица Соединенных Штатов Израиля — город Рамат-Ган. Бред какой-то… Кому могло прийти в голову сделать эту спальную дыру между Алмазным холмом и Заводом супертанкеров столицей СШИ? — Очень хорошо! — с энтузиазмом воскликнул я. — Не сообщишь ли ты мне кое-какие сведения из истории нашего государства? — Спрашивайте — ответим, — заявил робот безучастным голосом. — Ну например… В каком году образовалось независимое государство Израиль, воссозданное после двухтысячелетнего галута? Я намеренно давал роботу дополнительную информацию, чтобы ему не пришлось слишком уж фантазировать, называя даты, не имевшие отношения к реальности. Однако намерения мои не достигли цели, потому что, не задумавшись ни на секунду, робот объявил: — Государство Израиль было создано в результате англо-турецкой войны 1918 года после того, как войска генерала Алленби взяли Иерусалим и водрузили над куполом мечети Омара флаг Еврейского национального комитета. Что еще за комитет такой? И с каких пор англичане отдавали жизни за создание Израиля? — Так-так, — сказал я. — И что же сделали с мечетью Омара победители? — Что можно сделать с мечетью? — удивился робот. — Естественно, переделали в синагогу. — Так-так, — повторил я, не найдя сразу, как прокомментировать услышанное. — Но, если государство было создано в 1918 году, то что, в таком случае, произошло тридцать лет спустя? Если робот и поражался моей исторической безграмотности, то вида он не подал. — Тридцать лет спустя, в 1948 году, — сказал он, — тогдашний премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион провозгласил отделение религии от государства, после чего столицей светского Израиля стал Рамат-Ган, а столицей галахического — Иерусалим. Так, что-то начало проясняться. Все-таки Иерусалим не исчез с лица Земли, а то я уж начал бояться за судьбу вечного города! В общем, мне уже было ясно, что именно произошло — не с точки зрения истории, конечно, а для меня лично и моей дальнейшей судьбы. Но для того, чтобы принимать конкретные решения, нужно было расставить все точки над i, и потому я спросил: — Могу ли я затребовать биографические данные об отдельных исторических личностях? — Можете, если назовете личный код, — благосклонно сказал робот. Я не был уверен в том, что мой личный код заставит информатора пошевелить хотя бы одной мозговой извилиной, но другого выхода не было, и я назвал восемнацдать цифр, с трудом вспомнив их последовательность. — Принято, — неожиданно оживившись, заявил робот. — Вас зовут Иона Шекет, знаменитый темпоральный исследователь и межзвездный путешественник, рад познакомиться. В другое время я бы порадовался тому, что мое имя получило такую известность, хотя на самом деле список моих межзвездных путешествий пока был так же короток, как собачий поводок. Сейчас, однако, меня интересовали совсем другие материи. — Когда я родился? — спросил я с замиранием сердца. — В 2011 году, — не сомневаясь в правильности сообщаемых сведений, радостно объявил робот. Вот теперь все встало на свои места. Пролетев сначала сквозь черную дыру, а затем сквозь белую, я попал вовсе не обратно в свой привычный мир, а в какую-то из параллельных Вселенных. Естественно, здесь была своя Земля, как в любой другой Вселенной, и свой Израиль, как на любой другой Земле, и свой Иона Шекет, как в любом другом Израиле. Все это было, но все это отличалось от того, к чему я привык в своей прежней жизни. Приятно было, конечно, узнать, что сионизм победил не в сорок восьмом, а тридцатью годами раньше, но я не был уверен в том, что хотел бы провести остаток дней в этом мире слишком рано победившего сионизма. — А что, — спросил я, чтобы подтвердить собственные подозрения, — первым президентом Израиля был, конечно, Теодор Герцль? — Ошибка, — сурово поправил меня робот. — Первым президентом государства Израиль, избранным путем всеобщего и тайного голосования, был иерусалимский муфтий Ибрагим! — Чего?! — тут уж я потерял всякое терпение, ибо даже терпению настает предел в мире полной бессмыслицы. — Президент еврейского государства мусульманин? — Почему еврейского? — удивился робот. — Израиль был создан в 1918 году англичанами как двунациональное государство, а поскольку в те годы арабов здесь было много больше, чем евреев, то демократические выборы… Ужасное подозрение возникло в моей голове, и я прервал робота вопросом: — И что же, до сих пор так и продолжается? Я имею в виду двунациональный характер… — Нет, — терпеливо объяснил робот, больше не удивляясь моему невежеству. В 1939 году евреи начали войну, победили арабов, изгнали их со своих земель, и потому демократические выборы принесли победу еврейскому кандидату в президенты. — Хаиму Вейцману? — с надеждой спросил я. — Нет, — отрезал робот, — Ицхаку Шамиру! Ничего себе… Я отключил видеофон и принял единственное возможное в моем случае решение. Не то, чтобы я имел что-то против Ицхака Шамира, но мне как-то не улыбалось жить в мире, о котором я не знал ничего, кроме собственного имени. Даже не собрав вещи, я отправился в космопорт, отыскал дарсанский корабль на самой дальней стартовой площадке, влез в переходную камеру и задраил люк. — Ух, евреи, как вас опять тудыть, — сказал корабль, и я облегченно вздохнул, свободно переведя дарсанскую фразу на настоящий русский: «Местное время десять часов две минуты». Через полчаса мы летели в открытом космосе, и я искал ближайшую черную дыру, чтобы сгинуть в ней — навсегда для этого мира. Я не был уверен, конечно, что новый мир, куда я попаду после перехода, окажется моим. Более того, я даже был уверен в обратном.

ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ШЕКЕТОВ

Надеюсь, что моим читателям не приходилось, явившись домой после долгого отсутствия, обнаруживать в собственной постели чужого мужчину, утверждающего, что именно и есть настоящий хозяин квартиры? Мерзкое ощущение, скажу я вам, но мне довелось испытать его неоднократно. Виной всему, как вы понимаете, черные дыры, какие множество разбросано по всем уголкам Вселенной. Около каждой из них космическая полиция давно понавешала табличек типа: «Опасно! Сквозной пролет запрещен!», и потому законопослушные израильтяне в эти темные области пространства не суют носа своего звездолета. Но ведь я — иное дело. Во-первых, совать нос туда, где может быть опасно — моя профессия и, если хотите, призвание. Во-вторых, однажды пройдя сквозь черную дыру и попав в иной Израиль, я желал во что бы то ни стало вернуться в свой собственный — тот, где мне предстояло сделать отчет о работе и получить командировочные в размере сто двадцать три шекеля за каждый рабочий день. А тут еще дарсанский корабль, на котором, возможно, приятно отправляться на пикник, но не по серьезным делам. В конце концов, дарсанский язык, хотя я его уже хорошо понимал, начал меня жутко раздражать. Говоришь, например, звездолету: — Туда не лети, сюда лети, а то мертвый будешь… А он в ответ: — Железным обухом серебряной бухты — в печень! Понятно, конечно, что означает сей бред всего лишь «лечу согласно указаниям капитана, раньше нужно было думать!», а все равно неприятно. К чему я это говорю? Да к тому, что, стартовав с рамат-ганского космодрома, я приказал дарсанскому звездолету отправиться к любой, самой ближайшей, черной дыре, поскольку ждать у меня уже не было сил. Я хотел вернуться в свой Израиль! Я еще не знал, сами понимаете, что дальность выброса зависит от массы черной дыры, сквозь которую пролетает корабль. Этот простой физический факт не был отражен на навигационных картах, а сам я догадался слишком поздно, когда звездолет-дарсанец, вывлившись из сферы Шварцшильда, объявил, что Земля, дескать, вот она, разбирайся сам, а меня не трогай, потому что горючее кончилось и заправочных станций в упор не видно. Я-то быстро разобрался. Мимо пролетала какая-то пассажирская шлюпка (частный корабль, всего три места), и я взял ее на абордаж, заблокировав предварительно со своего компьютера ее двигательные системы. Я перелез с дарсанского звездолета, весьма язвительно комментировавшего мои действия, на пассажирскую палубу шлюпки и обнаружил в рубке управления двух пассажиров, готовых дать любой ответ — особенно на вопросы, которые мне не приходило в голову задать. Это были молодые мужчина и женщина, и смотрели они на меня примерно так, как, возможно, смотрели на капитана Кука туземцы, прежде чем отправить бравого англичанина на кухню. — Меня интересует, — сказал я, сразу взяв быка за рога, — какой город является в вашем мире столицей Соединенных Штатов Израиля. — Разумеется, Иерусалим, уважаемый господин Шекет! — сказал мужчина, клацая зубами от страха. Так, удивился я, здесь меня знает каждая козявка. Может, я действительно вернулся в свой мир, где меня ждет моя жена Далия? — Год образования государства Израиль! — потребовал я. — Тысяча девятьсот сорок восьмой… Сходится. Еще пара вопросов, и я смогу облегченно вздохнуть. — Когда был подписан мирный договор с президентом Асадом? — А разве Асад дожил до подписания мирного договора? — удивился мужчина, а женщина ткнула его ногой: пусть, мол, не говорит лишнего. Молодец, не сбился. Действительно, в моем мире Асад помер, так и не получив назад Голанских высот. Что ж, тогда последний вопрос, и можно будет воскликнуть: «Я дома!» — В каком году Иона Шекет взял Вашингтон? — спросил я. — Говорил же я тебе, что это опять самозванец! — воскликнул мужчина, поворачиваясь к женщине. — Вашингтон он, видите ли, брал. Так ему и дали! И оба отвернулись от меня, потеряв к разговору всякий интерес. Мужчина начал набирать на пульте какие-то буквосочетания, а женщина раскрыла компьютерную книгу и углубилась в чтение, не обращая на меня ни малейшего внимания. — Эй! — сказал я. — Где ваша вежливость? Я задал вопрос и хочу получить ответ! — Выйдете тем же путем, каким вошли, — пробурчал мужчина. — У вас три минуты времени, потом включится деструктор и… сами понимаете. Чего тут было не понять! Через три минуты я был уже на расстоянии семи миллионов километров от негостеприимного кораблика и задавал вслух риторический вопрос: — Почему упоминание о моем походе на Вашингтон привело этих людей в такое раздражение? Ответ, по-моему, мог быть один: в этом мире я вовсе не брал Вашингтона. Следовательно, я опять попал не в свою Вселенную. Но… была здесь какая-то неувязка… Что означали слова: «Это опять самозванец»? Здесь что же, Ионы Шекеты водятся с такой же частотой, как дети лейтенанта Шмидта? Я не успел додумать мысль (если бы успел, не произошло бы дальнейших событий!), как услышал из внешних динамиков голос, показавшийся мне знакомым: — Эй, на борту! Двигатель заглушить, шлюпку принять! К моему кораблю приближался другой, от его борта отвалила стандартная шлюпка и направилась в мою сторону. — Ух, евреи, кабы в глотку! — заявил дарсанский звездолет, что в переводе означало: принимаю гостя в семь одиннадцать бортового времени. Шлюпка вошла в ангар, я услышал обычную возню, и минуту спустя гость самолично ввалился в мою каюту. Сначала я его не узнал, это ведь нормальное явление: редко кто узнает сам себя с первого же взгляда. У моего визави тоже отвисла челюсть, поскольку он, как и я, не ожидал встретиться с самим собой. — Так, — сказал я, придя в себя первым. — Иона Шекет, если не ошибаюсь? — Иона Шекет, если не ошибаюсь? — тупо повторил я-другой, глядя мне в глаза взглядом кролика. — Именно, — согласился я и, не собираясь упускать инициативу, предложил: — Садись, разберемся. Гость сел передо мной, продолжая хмуриться и делать свои умозаключения, проследить которые для меня не составляло ни малейшего труда. — Не ломай голову! — заявил я. — Сейчас я тебе все объясню, и мы вдвоем решим, что делать в сложившихся обстоятельствах. — Видишь ли, — продолжал я, — я хотел вернуться в свой Израиль, пройдя в очередной раз сквозь черную дыру. Так? Другой Шекет кивнул. — Отлично! А ты проверил, соответствует ли масса черной дыры протоколу перехода? Или был так обрадован самой возможностью оказаться дома, что плюнул на технику безопасности? Конечно, плюнул, о чем тут говорить! Он поступил так же, как я, поскольку и был мной в то славное время. — Ну вот, — продолжал я, — масса черной дыры оказалась больше необходимой, произошла интерференция информационно-материальных потоков, и некий Иона Шекет вылетел в другой Вселенной из тамошней белой дыры. Но вылетел не один. Через какое-то время появился второй Иона Шекет, потом третий… Черная дыра рождала Ионов Шекетов так же, как в обычном пространстве-времени рождает пары элементарных частиц. Достаточно запустить процесс, а дальше он идет самопроизвольно. Ты понял? Тот Шекет был не дурак — как и я. Конечно, он все понял и даже более того. — Ясно, — сказал он, заложив ногу за ногу. — Если процесс не прервать, то нас, Шекетов, скоро будет больше, чем населения на земном шаре. На сколько Шекетов у черной дыры хватит массы? — Думаю, что миллиардов на десять точно, — усмехнулся я. — Полагаю — больше, — кивнул я-другой. — Может, и больше, — я не стал спорить. — Кстати, мы с тобой далеко не первые Шекеты, возникшие в этом мире. Мы появляемся здесь довольно давно. Во всяком случае, у некоторых землян появилось хобби: курсировать на прогулочном катере вблизи черной дыры, дожидаясь явления очередного меня и… — И что? — нетерпеливо спросил я-другой, поскольку я замолчал, обдумывая пришедшую мне в голову мысль. На вопрос меня-другого я отвечать не стал, поскольку понял, что нужно срочно действовать, иначе… Он меня понял без слов — ведь его мысли шли (а как же иначе?) параллельно моим. — Ты ищи в багажном отделении, — сказал он, вскочив на ноги, — а я поищу в тамбурах. Долго искать не пришлось: бомба была заложена прямо в коридоре неподалеку от главного люка. Видимо, постарались те, кого я брал на абордаж, — пока я задавал нелепые вопросы о собственном прошлом и об истории этого мира, хозяева космической яхты подсунули мне подарок, который должен был разнести дарсанский звездолет на молекулы, причем жить мне (и Шекету-второму тоже, ясное дело) оставалось чуть больше десяти минут. Вовремя спохватились! Обезвредить бомбу нам не удалось, это было какое-то новое устройство, то ли на гиперонах, то ли просто на честном слове, и мы выбросили адскую машину в космос, а дарсанскому кораблю приказали отойти на безопасное расстояние. Вы знаете, какое расстояние дарсанский мозг счел безопасным? Полтора парсека! Корабль прыгнул так, что пространство лишь скрипнуло и ухнуло. Взрыва мы так и не увидели — не до того было; мы со мной рассуждали о будущей цивилизации Ионов Шекетов, вываливающихся из недр белой дыры подобно Афродите из морской пены. — Но почему? — каждую минуту повторял мой визави. — Почему они подложили нам бомбу? Что они имеют против Шекетов? — Они боятся, что мы будем мешать им жить, — объяснил я. — Ты что, не помнишь, что творилось в нашем родном Израиле в конце двадцатого века, когда повалила алия из России? Вот как мы сейчас. Конкуренция, друг Иона! Бомбы русским евреям коренные жители, правда, не подкладывали — этим занимались палестинцы, — но жизнь портили, судя по учебникам истории, изрядно! — Что же нам делать? — приуныл я-второй. Можно подумать, что он не знал решения. Если я уже пришел к определенным выводам, то ведь и он, будучи мной, тоже должен был сделать такие же заключения. Все же я счел необходимым объяснить: — А что тут думать? Отправляемся к белой дыре, собираем всех Ионов Шекетов, бросаем жребий и отправляемся каждый в свою сторону — искать свой Израиль, тот, в котором я родился и имел-таки счастье брать приступом Вашингтон. Миров во Вселенной достаточно для каждого из нас. — Ты думаешь? — с сомнением сказал я-второй. — Ну хорошо… Только имей в виду, дорогой: если я первый найду настоящий Израиль, то я там и останусь, а ты — уж извини — отправишься искать себе другую родину. Идет? — Идет, — согласился я за себя и за всех остальных Шекетов, с которыми нам еще предстояло познакомиться.