Странные приключения Ионы Шекета. Книга 2

Амнуэль Павел Рафаэлович

ВОСПОМИНАНИЯ О БУДУЩЕМ

Тот, кто придумывал законы природы, наверняка был уверен в том, что никому и никогда не придет в голову их нарушить. Я сам читал в учебнике физики для средней школы: «Закон природы невозможно нарушить, потому что это невозможно». Впрочем, там, кажется, сказано было иначе, но смысл, можете мне поверить, был именно таким. Со временем, однако, люди стали относиться к скорости света (фундаментальному закону природы!) так же, как относятся к дорожным знакам, запрещающим ездить быстрее, чем 250 километров в час. Смотришь, значит, по сторонам, и если не фиксируешь взглядом воздушку дорожной полиции, то спокойно жмешь на акселератор и выжимаешь из двигателя и 300, и 400, а порой — если приспичит — и 500 километров в час. Скорость света, конечно, иное дело, но после того, как Жулавский изобрел свои генераторы, к пределу скоростей стали относиться не лучше, чем к президенту. Одно время у молодежи было большим шиком разогнаться на трассе Солнце-Сириус, перейти световой барьер и дальше шпарить, ничего не видя и не понимая — как получится. После нескольких смертельных случаев правительство Соединенных Штатов Израиля решило — поставить на всех трассах Галактики специально для этой цели сконструированные ограничители скорости. Было это, если мне память не изменяет, в 2075 году. С того времени летать в плоскости Галактики стало значительно безопаснее, а то раньше как было? Движешься по трассе, не нарушаешь, и вдруг перед тобой вываливается в пространство невесть откуда звездолет в огненном коконе, и капитан вопрошает с надрывом в голосе: «Какой это год, не скажете?» Услышав ответ, эти герои космоса обычно хватаются за голову, вопят: «Как? Опять промахнулся!» и газуют по новой, поскольку не только нашкодить, но и исправить положение можно только если перейти световой барьер. Я хочу сказать, что у меня лично никогда не было желания сорвать ограничитель и включить первую форсажную мощность. Да это и не получилось бы, пока я летал на звездолете, любезно предоставленном мне жителями планеты Дарсан. Мало того, что эта машина обладала недержанием устной речи, у нее еще был постоянно раздражен центр самосохранения. Если бы я задал дарсанскому звездолету режим превышения скорости света, то в ответ наверняка услышал бы: «Ни за что! Мне еще жизнь дорога!» Типичная отговорка, ибо никто пока не доказал, что движение в сверхсветовом режиме вредно влияет на неразумные металлические устройства. Человек — иное дело. Тут уж всякое бывало — от экстаза до психоза. Однажды мне пришлось все-таки испытать это мучительное удовольствие — не по своей, конечно, вине. Я возвращался, помню, с Альбирео к себе во временное жилище. А жил я тогда (временно, конечно) в вигваме на планете Ухма в системе Денеба. Что я там делал? — спросите вы. Скажу честно: отдыхал душой после того, как вернул дарсанский звездолет его законным владельцам. А на Альбирео летал для того, чтобы выступить по местному видео с рассказом о своих юношеских приключениях в зман-партуле. На обратном пути меня и настиг космический шершень. Не буду описывать, как выглядит это насекомое, летающее по Галактике в районе третьего рукава. Во-первых, у меня нет необходимого словарного запаса, а во-вторых, я хочу поберечь нервы своих читателей, ибо ничего более гадкого я не видел в своей жизни. Ко всем прочим прелестям шершень может развивать скорость, близкую к световой. Что остается делать кораблям, за которыми погнался этот мерзкий монстр? Уходить в сверхсвет или вступать в поединок. От одной мысли о поединке у меня свело скулы — я, конечно, уничтожу тварь, но каково будет ее многочисленным детям, которые останутся без матери? Только из этих соображений я сорвал предохранители и нажал на все акселераторы. Звездолет рванулся, что-то ярко вспыхнуло за бортом, звезды померкли, а потом появились опять, и на табло загорелась надпись: «Скорость 1,1 световой». Вот тут-то я и понял на собственной шкуре, что означает слово «наоборот». Надеюсь, мне не нужно объяснять, что в сверхсветовом режиме все природные процессы идут вспять. Прошлое как бы меняется местами с будущим, будущее с прошлым, в пространстве минусы меняются на плюсы, а то, что меняться не может по определению, просто исчезает, будто его никогда и не было. Вырвавшись на просторы сверхсвета, я начисто забыл о том, откуда родом. Вообще говоря, это не имело никакого значения, но ведь именно такие мелочи обычно и тревожат больше всего. «Откуда я родом?» — такой была моя первая мысль после того, как я взглянул на спидометр и обнаружил, что скорость света осталась где-то внизу. Я не смог ответить себе на этот простой вопрос! Неужели с Фрагаллы? Нет, исключено. Тогда — с Вольфа Шестнадцатого? Нет, с чего бы это? Может, с Арктура? Знакомое название, но я решительно не знал, что оно означает. Ну и ладно, — сказал я себе. Откуда бы я ни прибыл, сейчас важно знать, куда я направляюсь. Но и на этот вопрос я не сумел подобрать ответа. На обзорном экране я видел белый фон Вселенной с черными крапинками звезд и не мог понять, что именно в этом пейзаже кажется мне непривычным. Расположение созвездий? Да кому оно вообще интересно, это расположение? Млечный путь выглядел как обычно — черная сыпь на белом теле мироздания. Я попытался вспомнить, как попал сюда, но и этого сделать не смог тоже. Зато я живо вспомнил процесс собственных похорон: я лежал в гробу и смотрел в потолок, а мимо — почему-то задом наперед — шли важные государственные персоны, и все говорили о том, каким замечательным человеком и космопроходцем будет Ион Тихий. Мне не понравилось это воспоминание, я отогнал его, будто назойливого тигра, и тут же вспомнил, как, будучи немощным старикашкой, пытался взобраться на марсианскую гору Никс Олимпика. Мне было в ту пору сто двадцать семь лет, но я лез наверх с упорством столетнего. И добрался-таки, и водрузил на вершине какой-то флаг в дополнение к трем сотням других, уже украшавших эту деталь марсианского пейзажа. А еще я вспомнил, как на свое столетие пригласил всех президентов Земли, но не пришел ни один, хотя каждый прислал поздравительное послание — тем более длинное, чем меньше был размер государства. «Будь здоров, Тихий!» написал мне президент Соединенных Штатов Израиля Амнон Брумель. А президент микроскопического государства Москва-кольцевая прислал поздравительный адрес, в котором оказалось две тысячи триста семьдесят шесть страниц — среди них около двух тысяч незаполненных. Воспоминания нахлынули на меня, как прилив на тихоокеанский берег, и мне не оставалось ничего иного, кроме как утонуть в пене прибоя. Я вспомнил, что когда мне было девяносто, мы с моим другом депутатом Нисимом Корешем попытались взорвать буфет кнессета — очень уж нам докучали завезенные с Юпитера тараканы. Они лазили по тарелкам, а убивать их запрещала международная конвенция, поскольку юпитерианские насекомые обладали разумом, хотя и на уровне малолетнего младенца. Ты его настигаешь на месте преступления за поеданием твоего бифштекса, а он на тебя же и кричит: «Дядя па-а-хой! Не юбью дядю!» А еще я вспомнил, как отправился в кокон Вселенной, чтобы разобраться наконец, каким образом возникло знаменитое правило буравчика. Мне было тогда семьдесят два года, до пенсии оставалось всего ничего, и нужно было торопиться выполнить свою жизненную программу-максимум. В кокон я отправился на… Тут я все-таки высунул голову из океана воспоминаний и спросил себя: «Шекет, что происходит? Почему ты вспоминаешь то, что с тобой еще не происходило? Как это вообще возможно — вспомнить собственное столетие, если сейчас тебе всего сорок три года? Может, это просто игра расшалившейся фантазии? А ну-ка, попробуй вообразить себе, как в день своего столетнего юбилея ты будешь пить шампанское с друзьями на Ганимеде!» Я попробовал, и у меня ничего не получилось. Согласитесь, есть разница между фантазиями, которыми можно играть по собственному разумению, и воспоминаниями, устоявшимися и неизменными по сути своей, ибо то, что было, то и было. Так вот, я ничего даже мысленно не мог изменить в своем будущем, в то время как с прошлым, которое, казалось бы, должно было выглядеть незыблемым, как скала, я мог играть так, будто мне еще только предстояло его пережить. Я, например, представил себе свое детство в подводном лагере Эйлат. Я прекрасно знал, конечно, что в дни моего детства подводный Эйлат только проектировался, и ни у кого не было уверенности, что денег хватит хотя бы на возведение основания. Но я все-равно представил себе, будто живу в огромном аквариуме, на ногах у меня ласты, а в грудную клетку вживлены синтетические жабры, и я играю в ватерболл с ребятами из иорданского города Акаба, вколачиваю гол… нет, три гола… а еще лучше пять. Воображение рисовало мне мою юность, и я менял ее, как хотел. Служба в зман-патруле? М-м… Нет, лучше поработать в лаборатории Неемана. Чистое помещение, хорошие оклады… Фантазию перебило воспоминание о том, как я, в возрасте семидесяти пяти лет, отправляюсь послом на планету Далия-шева. Сбывается моя мечта — я официальное лицо, представитель Соединенных Штатов Израиля. Я вручаю верительные грамоты президенту Далии-шева, и он целует меня в затылок по местному обычаю… На мгновение я пришел в себя (должно быть, поцелуй оказался слишком крепким) и обнаружил, что сижу в кабине звездолета, и спидометр показывает 1,1 скорости света… Ах, вот оно что, подумал я. Конечно, время здесь идет вспять, я помню то, чего еще не было, но о том, что уже было, могу только догадываться и строить планы. Нужно выбираться! — мелькнула мысль. Иначе я, подобно алкоголику, буду пить воспоминания о будущем, а прошлое забуду, да его уже и не было вовсе… Понятно, почему на всех трассах Вселенной висят ограничительные знаки: «Проезд со скоростью более 300 тысяч км/с

запрещен!» Из последних мысленных сил я надавил на сенсорный переключатель, и звездолет начал экстренное торможение. Я, естественно, не помнил уже, что в сверхсвет отправился, спасаясь от проклятого шершня. Когда небо за бортом вместо молочно-белого опять стало черным, а звезды приобрели свои привычные оттенки цветов, я не сразу понял, чем прошлое отличается от будущего. Все на миг перемешалось: рождение со смертью, женитьба с разводом, болезни с выздоровлениями, война с миром. Но правы оказались те путешественники, кто, вернувшись из сверхсвета, говорили: «Мгновение и вечность — никакой разницы!» Шершень уже почти настиг меня, но то, что казалось мгновением, растянулось для меня на целую вечность, и я спокойно навел на гадину кормовое орудие, тщательно прицелился и выстрелил. О результате умолчу. Я вернулся на планету Ухма в системе Денеба и никому не стал рассказывать о том, что пережил за световым барьером. Мне, знаете ли, не доставляет удовольствия воспоминание о собственной немощи и старости. К тому же, на мои похороны могли прийти куда больше официальных представителей — ведь я прожил такую замечательную жизнь! Обидно.

ПЛАНЕТА ЕДИНОРОГОВ

О путешествии на планету Единорогов я рассказывать не хотел. Во-первых, попал я туда вовсе не потому, что очень желал этого. Во-вторых, — не один. Видите ли, я терпеть не могу путешествовать или, тем более, выполнять какую-то работу в компании — выслушивать мнение попутчика или компаньона по поводу ужасных дорог или не менее гнусного провала во времени в районе Беты Стрельца… Особенно не люблю выслушивать чужое мнение, зная, что собеседник прав — тогда я вынужден как бы подчиняться чужой воле, что для моего независимого характера совершенно невыносимо. Но ведь если перед тобой лежит белый камень, и твой компаньон говорит, что камень белый, ты ведь не станешь ради удовлетворения собственного самолюбия утверждать, что камень черный! Я знаю людей, которые на это способны, например, моя жена Далия, но сам я к таким людям не принадлежу. Если мне на белое говорят, что это белое, я соглашаюсь, но потом в течение недели ощущаю сильную изжогу и неодолимое желание покрасить белое в черный цвет самой несмываемой на свете элдохринной краской… Это я все к тому говорю, что, когда Фред предложил мне слетать на планету Единорогов, первым моим желанием было сказать: «Нет». Фред Ньюмен хороший парень, мы с ним как-то служили в одном отряде зман-патруля, делая свое дело, конечно же, поодиночке. А однажды много лет спустя встретились случайно в буфете космопорта Бен-Гурион, похлопали друг друга по спине (по-моему, Фред поставил-таки пластиковые ребра, что-то подозрительно скрипело у него внутри, когда я давал приятелю тумака), а потом Фред неожиданно сказал: — Послушай, Иона, я сейчас улетаю на Каппу Телескопа, не хочешь ли составить мне компанию? Вопрос был слишком неожиданным, до меня не сразу дошла вторая его часть, и я ухватился за первую: — Что это еще за Каппа Телескопа? Никогда о такой не слышал. — Звезда класса «ка-шесть». Карлик. Есть планета, похожая на Землю, называется Блямзик. — Хорошее название, — пробормотал я. — Блямзик, — пояснил Фред, — это «планета» на языке альдераминцев, они первыми посетили Каппу Телескопа сто лет назад… — Ясно, — кивнул я, и тут до меня дошел смысл второй части вопроса, заданного Фредом. Повторяю, первым моим желанием было сказать «нет», но я посмотрел на выражение лица старого приятеля… — Зачем я тебе? — с подозрением спросил я. — Мне, вообще-то, в другую сторону. — А ты отложи дела, — с жаром произнес Фред. — Давай со мной, не пожалеешь. Там, видишь ли, живут Единороги. — Большое дело, — небрежно сказал я. — Единорогов во Вселенной пруд пруди. — Не таких, Шекет! Нормальный единорог — тупая скотина размером со слона, неповоротливая и жрущая траву. А Единорог Блямзика — существо, появляющееся ниоткуда, когда его ждешь меньше всего, резвое, как белка, стремительное, как гепард, и умное, как… как Иона Шекет! Если бы не последнее сравнение, я бы все-таки от поездки отказался — ну что я, в самом деле, единорогов не видел? Но скотина, равная умом такому человеку… — Когда отлет? — спросил я…Три дня пути до Каппы Телескопа мы с Фредом провели в каюте — у меня разыгрался приступ мизантропии, я не желал видеть пассажиров и донимал приятеля расспросами о блямзикских Единорогах. В результате, когда нас высадили в порту Блямзика, я знал об этих тварях не больше, чем три дня назад, поскольку знания самого Фреда оказались столь же отрывочными, сколь и бесполезными. У выхода в город висел огромный транспарант: «Берегись Единорога!» А чуть пониже приводились правила для гостей. Примерно такие: «Увидев перед собой рог животного, немедленно бросайтесь на землю и не шевелитесь, пока не получите разрешение спасательной службы! Ни в коем случае не махайте руками и не хлопайте в ладоши, это смертельно опасно, и служба будет вынуждена использовать против вас любое средство спасения, вплоть до лазерного прокалывателя печени!» — Ничего не понимаю, — сказал я. — Почему хлопать в ладоши смертельно опасно, и почему спасательная служба будет спасать меня, прокалывая мою же печень? — Не знаю, — страшным шепотом сказал Фред. — Именно поэтому мы с тобой сюда и прилетели. Чтобы понять. — Так пойдем к диспетчеру или к тем же спасателям и спросим! — воскликнул я. — Ни за что! — твердо заявил Фред. — Нас немедленно депортируют с планеты! — Почему? — удивился я. — А потому, — объяснил Фред, — что жители Блямзика убеждены, что всем во Вселенной прекрасно известно, что представляют собой их любимые Единороги, и потому любые вопросы, свидетельствующие об обратном, они считают личным оскорблением. Ну представь, к примеру, что ты приходишь домой к президенту Соединенных Штатов Израиля господину Хаиму Варзагеру и на вопрос охраны, «Сколько у господина президента кошек?», отвечаешь: «Понятия не имею!» Долго ты после этого будешь гостем господина президента? — Ни одной минуты! — согласился я. Действительно, о том, что в доме господина Варзагера живут семь кошек, знал каждый, это проходили в школах, об этом создавали фильмы и рассказывали анекдоты. Человек, не знавший Варзагеровских кошек в лицо, мог быть только дебилом или агентом внеземной разведки. В обоих случаях в доме президента СШИ делать ему было нечего. Что ж, если для жителей Блямзика их любимые Единороги были тем же, чем кошки для президента Варзагера, то я мог понять… местных жителей, конечно, но никак не содержание плаката. — Разберемся, — бодро сказал Фред, мы взяли напрокат машину (гоночный «шерп», на котором можно сбежать не только от единорога, но и от ракеты класса «воздух-земля»), и отправились в прерию искать Единорогов. Погода была прекрасная — ясно, сухо, прохладно, перистые облака на небе… Я могу рассказывать о погоде достаточно долго, ибо кроме погоды на Блямзике ничего больше и не было. Степь да степь кругом. И все. Не только Единорогов, но даже простой лисицы. Насекомых, правда, было неимоверное количество, но нас с Фредом они не трогали — мимо с жужжанием пролетали мухи, быстрые, как самолеты, и огибали нас с искусством пилота «скайтранера», выполняющего на бреющей высоте фигуру высшего пилотажа. Сначала мы с Фредом ехали на юг по раздолбанной дороге, где даже скорость 200 километров в час давалась машине с трудом. Потом мы еще снизили скорость: Фреду пришло в голову, что единороги, возможно, боятся машину, мчащуюся стрелой. Мы потащились дальше, делая в час всего 70 километров, и свернули к востоку просто для того, чтобы местное солнце — Каппа Телескопа — не светило в глаза. Вот тогда-то мы и увидели первого в тот день единорога. Ужасное животное возникло сбоку от машины и чуть сзади. Я не заметил, откуда оно появилось, но бежал единорог резво, даже обгонял нас немного. Это стоило видеть: ноги как тумбы, хвост торчком, и морда с огромным рогом во лбу. Рог сверкал на солнце, как начищенный дамасский клинок. Фред хлопнул ладонью по кнопке экстренного торможения, и машина застыла на месте — если бы не ремни, которыми мы были привязаны, нас обоих размазало бы по пульту управления. — Эй, — сказал я, отдышавшись, — ты что, рехнулся? Фредди не успел ответить — морда единорога возникла перед ветровым стеклом автомобиля, на нас смотрели два маленьких глаза, а между ними сверкал рог, острый, как наточенный боевой клинок. Что было делать? Оружия, как вы понимаете, у нас с собой не было — мы же не на охоту приехали, а в ознакомительную туристическую поездку. Залезать под сидение машины, спасаясь от рога, было недостойно моего самолюбия. А встречать смерть лицом к лицу у меня и вовсе не было желания. Пожалуй, единственное, что я мог предпринять в этих условиях, это… — Не надо! — воскликнул Фред, увидев, что именно я собираюсь сделать. Да собственно, я уже и сам понял, что — не надо. Меня предупредили об этом весьма элегантным способом: что-то сверкнуло, что-то зашипело, и в спинке кресла рядом с моей головой появилось глубокое узкое отверстие. Такое отверстие способен выжечь в долю секунды лишь боевой лазер. Похоже, что сбывались угрозы, начертанные на плакате в космопорту Блямзика. Пройди луч чуть пониже, и «лазерное прокалывание печени» было бы мне обеспечено. — Ну-ну, — сказал я философски и положил обе руки на панель управления машины, чтобы пресловутые спасатели видели меня, откуда бы они ни вели наблюдение. Морда единорога между тем продолжала висеть перед капотом, а нетерпеливые копыта били землю, правда, земля на это никак не реагировала — я хочу сказать, что, когда бьешь копытом, то должны быть слышны удары, да и пыль должна подниматься в воздух… Ничего этого не было, и в мою душу начали проникать черви сомнения. Точнее, я начал понимать, что на самом деле происходит, а Фред, похоже, все еще не понимал ничего и глядел в глаза единорога, как кролик — в глаза удава. Я осторожно снял руки с панели управления и, стараясь не делать резких движений, нащупал рычаг реверса и дал задний ход. Машина покатилась назад, а единорог остался стоять посреди дороги. Он смотрел на нас с каким-то невысказанным сожалением. — Смотри внимательно, — сказал я Фреду. — Постарайся заметить, куда он полетит. — Кто? — удивился Фред. — Да единорог этот, кто еще, — раздраженно сказал я. И все-таки момент мы пропустили. Вот стояло посреди дороги животное, и вдруг его не стало. И рог перестал сверкать. — Черт, — изумленно сказал Фред. — Куда он делся? Это что было голограмма? — Ничего подобного, — твердо сказал я. — Скорее, наведенная галлюцинация. Ты не заметил, куда он полетел? — Нет! — вскричал Фред. — Ты не мог бы изъясняться понятнее? — Пожалуйста, — усмехнулся я. — Ты помнишь тот плакат в космопорту? Тебя не удивило, почему нельзя махать руками, и почему спасатели грозят проткнуть тебе печень? Видишь ли, спасать они должны не тебя от единорога, а единорога от тебя, вот в чем дело! Видишь этих насекомых? Какое-то из них способно в минуту опасности превращаться в единорога — точнее, создавать видимость. Если хлопнуть в ладоши, можно ненароком и прихлопнуть это насекомое! А оно наверняка редкое, вот его и охраняют, спасают от туристов, подобных нам с тобой. Туристов, видишь ли, много, а этих насекомых, вероятно, мало и становится все меньше. Если каждый турист махает руками или хлопает в ладоши… — Понятно, — мрачно сказал Фред. — Садись, Иона, за руль, дальше поведешь сам. А то, если эта морда опять возникнет перед моим носом, я не удержусь и устрою бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию… Я пересел за руль и повел машину, не превышая двадцати километров в час. Так мне казалось безопаснее — для единорогов, конечно, но и для моей печени тоже.

СЛУЖБА СПАСЕНИЯ

Побывав на планете единорогов, я написал письмо в Галактическую службу спасения. «Господа! — писал я. — Не потрудились бы вы объяснить, кого вы, собственно, призваны спасать? Если ваша задача — спасение всякой инопланетной живности от людей, то так и пишите в ваших воззваниях, и тогда мы, люди, поймем, что, если где-нибудь на планете Фи Змеи на нас бросится разъяренный бурухноид, то спасать вы станете это кровососущее, а вовсе не нас, простых путешественников». «И вообще, — возмущенно писал я далее, — почему я должен оплачивать из своего дырявого кармана работу так называемой службы спасения, если ко всем галактическим опасностям теперь добавилась еще и опасность отдать концы по вине ваших эмиссаров, для которых жизнь крупнопанельной бородавки на Хи Южного Креста дороже жизни нормального налогоплательщика?» Теперь вы можете себе представить, до какой степени я был возмущен? Но возмущение мое усилилось во сто крат, когда ровно сутки спустя я получил ответ, подписанный начальником Галактической службы спасения господином Гидеоном Авитаминозовым. «Дорогой господин Шекет! — писал начальник. — Рад был получить Ваш автограф. По существу Ваших претензий могу сообщить, что Ваша жизнь на весах истории не более драгоценна, нежели жизнь упомянутого вами бурухноида с Фи Змеи, каковой также является разумным существом и подлежит спасению в критической ситуации. Поэтому Служба спасения оставляет за собой право в каждом конкретном случае отдельно решать, кого именно нужно спасать, а кто в наших услугах не нуждается». Вот так-то. Скажу сразу: лично я сильно сомневаюсь в умственных способностях упомянутого бурухноида. Видел я это создание, когда переезжал как-то с одного космопорта Фи Змеи в другой. Ехал я по шоссе, напоминавшем проселочную дорогу между русскими селами середины ХVIII века. Машину трясло так, что я даже маму свою не мог вспомнить — память мне перевернуло на первом же ухабе. Я бы с удовольствием взлетел в воздух, благо на своем «фиате-космо» мог это сделать, но правила дорожного движения на Фи Змеи категорически запрещали использование воздуходувных двигателей. И до поры до времени я не понимал — почему. Ну еду я себе и еду. Память отшибло, мозги свернуло набекрень, а печень превратилась в отбивную. Терплю. Но когда до цели — космопорта Бижмак оставалось, по моим прикидкам, километра три, прямо передо мной спикировало на дорогу существо, о котором только Иероним Босх мог бы сказать, что оно разумно. Больше всего оно было похоже на морскую мину времен русско-турецких войн: шар диаметром метра полтора, из которого во все стороны торчали острые шипы. Если у существа и были глаза, то располагались они, вероятно, именно в шипах. Мне и в голову не пришло тогда, что эта штука может обладать разумом — я как-то привык к тому, что разумные существа обмениваются друг с другом какой-нибудь информацией, а потому имеют рот, если общаются с помощью звука, или эхолокаторные полости, если общаются телепатически или используют иные диапазоны электромагнитного спектра. Но существо, загородившее мне дорогу, вело себя, как должна поступить мина, всплывшая перед носом тральщика: покачивалось в воздухе и не обращало внимания на мои попытки объехать его по обочине. Я — человек, хотя и решительный, но любопытный. Будь я только решительным, то сразу использовал бы лазерную пушку, и тогда Служба спасения просто не успела бы исполнить свой профессиональный долг. Но любопытство взяло верх, и я решил узнать в справочнике — что за животное (а может, растение типа «перекати-поле»?) мешает нормальному движению на столь замечательной автотрассе? Я направил на мину телекамеру и включил опознаватель. Через мгновение компьютер выдал ответ, который я приведу полностью, поскольку намерен использовать его в судебном заседании при рассмотрении моего иска против Галактической службы спасения. «Бурухноид, — всплыли передо мной серо-зеленые строки, — представляет собой кровососущую протоэволюционную особь покрышечного типа, проживающую в пустынно-пригородных зонах на планетах в системе Фи Змеи». Вы видите здесь хотя бы намек на то, что проклятые бурухниды разумны? Я тоже не увидел. Но зато разглядел очевидное указание на то, что бурухноид смертельно опасен для здоровья. Не собственного, конечно, а моего лично. Между тем, пока я изучал проплывавшие передо мной строки, мина приблизилась настолько, что я разглядел на концах торчавших во все стороны колючек небольшие отверстия, предназначенные, видимо, для засасывания крови жертв. Возможно, данная особь действительно принадлежала к покрышечному типу, то есть, при контакте покрывала жертву собственным телом, чтобы никто не видел, как происходит процесс пищеварения. У меня не было никакого желания входить с этой летающей миной в контакт, и я, естественно, приготовился защитить свою жизнь, а именно — вытащил из кармана небольшой лазерный излучатель. Вот тогда-то Галактическая служба спасения и показала свою истинную сущность. Я не успел нажать на спуск, как мою руку охватил невидимый обруч силового поля. Мне эти игры знакомы, сам не раз пользовался защитными полями системы Мееровича-Панченко. Реагирую я автоматически — резкое движение вниз, удар кистью по энергетическому кокону, и все, рука свободна. При этом я даже не успел подумать, кому это пришло в голову вмешиваться. Я поднял руку и… опять оказался обездвиженным. Это стало уже не столько интересно, сколько смертельно опасно. Проклятая мина с шипами уже катилась по капоту моей машины с намерением запустить хоботок мне в глаз. Я, не раздумывая, провел прием «обман с выкрутасом» и опять освободил руку, но для того лишь, чтобы энергетическое поле скрутило меня, как младенца, и заставило откинуться на спинку водительского кресла, подставив проклятому бурухноиду грудь и шею — самые лакомые для любого кровососущего создания части человеческого тела. Скажу честно: в тот момент я подумал о том, что напавшая на меня морская мина сама обладает такой мощной энергетической защитой — хотя в справочнике об этом не было сказано ни слова. Ну мог ли я, будучи в здравом уме, представить, что вмешалась Галактическая служба спасения? Я сделал единственное, что мог сделать в подобной ситуации. Бросил лазер, дождался, когда энергетический захват ослаб, и плюнул. Плюю я метко, сказываются годы тренировок. Естественно, мой плевок попал бурухноиду прямо в кровососущее отверстие на ближайшем ко мне шипе. И также естественно, что бедняга бурухноид поник и осунулся, как сделал бы это любой человек, которому плюнули в глаз. Кстати, немногие из галактических путешественников знакомы с этим элементарным способом самозащиты. Обычно справочники не упоминают о том, что набор веществ, содержащихся в слюне человека, смертелен для большинства созданий, проживающих на планетах среднего пояса Галактики. Но вы плохо знаете возможности Галактической службы спасения, а точнее совсем с этими возможностями не знакомы. Несносный бурухноид даже не понял еще, что жить ему осталось считанные секунды, как откуда-то с неба спикировал небольшой челночек на борту которого я разглядел красный круг с двумя стрелами — эмблему службы спасения. «Вот молодцы! — подумал я. — Поняли, что человеку угрожает опасность, и явились на помощь. Нужно будет написать благодарственное письмо в…» Я не успел додумать эту мысль, как понял, насколько глубоким было мое заблуждение. Ибо кокон силового поля охватил меня еще сильнее, а выскочившие из челночка люди бросились не ко мне, а к дрыгавшему всеми шипами бурухноиду, у которого, судя по симптомам, было «отравление органическими веществами дефабрикулляторного антипродоидного типа» — так, во всяком случае, сказано в медицинских справочниках, хотя я и не знаю толком, что означает каждое приведенное выше слово. Так вот, я, бессильно дергаясь, смотрел с удивлением, переходившим в возмущение, как медики стащили обессиленного бурухноида с капота, вкололи ему в шип какую-то желтую жидкость, и бурухноид мгновенно пришел в себя, налился силой и попытался, естественно, напасть на спасателей. Спасатели, однако, дело свое знали, и минуту спустя бурухноид вел себя, как пристыженная овечка, которой объяснили, что нехорошо есть травку в городском саду. Между тем один из спасателей подошел ко мне и сказал самым суровым тоном, на какой был способен: — Господин Иона Шекет? — Да! — воскликнул я. — И потрудитесь объяснить, что все это означает! — Вы, - объяснил спасатель, — напали на разумное существо, которое… — Где вы видите разумное существо? — вскричал я. — Оно перед вами, — сухо сказал спасатель. — И потому мы вынуждены были причинить вам кое-какие неудобства. — Вместо того, чтобы спасать человека, вы… — Галактическая служба занимается спасением живых существ независимо от их планатерной, расовой или национальной принадлежности, — сказал спасатель. — Единственный критерий: угроза жизни. В данный момент вашей жизни ничто не угрожало, а жизнь бурухноида была по вашей вине в смертельной опасности. — Прошу прощения, — язвительно сказал я. — Посмотрел бы я, как бы вы сами поступили, если бы на капот вашего челнока взобралась морская мина времен русско-турецкой кампании. И тут господин спасатель произнес удивительную фразу, которую я запомнил на всю жизнь. — Даже морская мина, — сказал он, — заслуживает того, чтобы с ней побеседовали и уговорили не взрываться. Доброе слово приятно любому аборигену независимо от его внешних данных. — Вы сами, — подозрительно сказал я, — пробовали объясняться с пулей или лазерным разрядом? — Это наша профессия! — гордо сказал спасатель и, оставив у меня в руке квитанцию об уплате штрафа, направился к челноку. Его коллеги уже привели бурухноида в чувство и просили его не подавать в арбитраж жалобу на неподобающее поведение существа, называющего себя Homo sapiens erectus terranius. Челнок взлетел, и я продолжил свой путь, дав себе слово никогда больше не возвращаться на Фи Змеи, где никому не пришло в голову, что даже Иона Шекет время от времени нуждается в том, чтобы его спасли. Или хотя бы сказали доброе слово, ибо доброе слово и хомо сапиенсу приятно.

ЕСЛИ ДВОЕ ДЕРУТСЯ

Не знаю, кому это пришло в голову, что в нашем мире вообще нужно кого-то спасать. Мир, как вы сами прекрасно знаете жесток, и борьба за существование продолжается ровно столько времени, сколько существуют атомы, молекулы и элементарные частицы. А что? Разве, когда несущийся со скоростью света фотон выбивает из атома электрон, это не победа сильного над слабым? Было бы у электрона достаточно энергии, и что бы с ним сделал этот фотон, этот, можно сказать, бандит с большой космической дороги? Да ничего бы он не сделал, молча пролетел бы мимо, а то и вовсе поглотился бы электронной оболочкой, как поглощает удав слабого кролика. Так что можете мне поверить: во Вселенной все и везде так — сильный поглощает слабого, слабый сдается на милость победителя, и все вместе это называется эволюцией. Поэтому, столкнувшись впервые с пресловутой Галактической службой спасения, я не оценил по достоинству необходимость этой организации. Они, видите ли, сделали доброе дело — спасли от меня какого-то бурухноида, похожего на морскую мину. А где была эта служба, когда моя дорогая жена Далия пилила меня тупой пилой и без всякого обезболивания? Почему никто не явился спасти меня, а точнее — мою бессмертную душу? Как-то, беседуя с Максом Фифинуером, вице-директором ГСС, я задал ему этот прямой вопрос. И что ответил этот бюрократ? — Это психология, Шекет, — сказал он. — А спасением от психологических атак мы не занимаемся. Вот если бы ваша Далия напала на вас с ножом или лазером… — То я был бы хладным трупом прежде, чем вы успели бы получить мой сигнал о помощи, — объяснил я. — Какой же тогда вообще смысл в вашей деятельности? — Вы нас недооцениваете, — улыбнулся Макс, поглаживая второй присоской свой лысый живот, примостившийся на правом ушном отверстии. Да, я забыл сказать, что господин Фифинуер уроженец Гаммы Кассиопеи, и потому беседовать с ним — одно удовольствие, поскольку никогда не знаешь, откуда именно слышится его голос. Впрочем, если быть точным, то господин Фифинуер — еврей, а если еще точнее — гер, он принял иудаизм, когда вступил в должность, поскольку хотел стать равноправным гражданином Соединенных Штатов Израиля, иначе его не приняли бы на эту престижную службу. Лично я против таких вот меркантильных соображений при перемене вероисповедания, но, повторяю, мир наш жесток, а на Гамме Кассиопеи вообще не существует такого понятия, как религиозная самоидентификация — каждый верит в то, во что захочет. Знал я одного обитателя этой славной планеты, так он истово верил в то, что богом является ректор местного университета. Он воздвиг в честь ректора храм на центральной площади одного из городов и ходил молиться портрету бедняги-ректора, не знавшего, каким образом положить конец этому культу. Ведь он не мог посягнуть на свободу совести! Кажется, дело кончилось тем, что ректор присоединился к новой религии и молился перед собственным изображением, обращаясь к самому себе с просьбами о дожде или солнечной погоде… Впрочем, я отвлекся. Я действительно недооценивал Галактическую службу спасения, и последующие события показали мою неправоту. Дело было так. Отдохнув на Фи Змеи после путешествия по Второму рукаву галактики Андромеды, я отправился на Землю, взяв напрокат один из прогулочных звездолетов. Не то, чтобы я не проверил эту посудину от носа до кормы, в этом смысле я человек весьма дотошный, но я, признаюсь, не обратил внимания на небольшое примечание в инструкции по пользованию аппаратом. «Машина, — было сказано в примечании, — приписана к ГСС, борт-индекс 193 278 772». Ну приписана и приписана. Я, например, приписан, если верить паспорту, к Соединенным Штатам Израиля, город Иерусалим, улица Эголиав, 12. Я понятия не имел, где эта улица и где этот дом, я никогда там не был, а может, был один раз, и регистрационному компьютеру министерства внутренних дел вздумалось именно тогда зафиксировать мое местоположение. Вот с тех пор я и хожу со странной записью в паспорте. Так что приписанным и человек, и машина может быть куда угодно — нормальному пользователю это ни о чем не говорит. Взлетели мы без эксцессов. Сориентировались по звездам, выбрали направление на Солнечную систему, включили форсаж, и я завалился в каюте читать Клугера, наивно полагая, что приятно проведу двадцать три часа бортового времени — именно столько, согласно расчетам, должен был продлиться наш квант-скачок к орбите Плутона. Если вы читали роман «Смерть в Кейсарии», то поймете мои ощущения. Я закончил третью главу и перешел к пятой, решив прочитать четвертую как-нибудь в другой раз. Не удивляйтесь — таков мой метод чтения, я слишком нетерпелив, чтобы читать от корки до корки какой бы то ни было текст. Так вот, я закончил, повторяю, третью главу, когда звездолет вдруг дернулся, будто ему влепили пощечину, и я почувствовал, что курс изменился. — А что такое? — спросил я в потолок. — А ничего особенного, — в тон мне ответил звездолет. — Просто на планете Арданк в системе Каппа Парусов в настоящее время возникла опасность уничтожения племени вуувукеров. С гор идет оползень… — Ну? — сказал я, поскольку нужно же было как-то отреагировать на реплику машины. — И что из этого? — Согласно заложенной в меня базовой программе, — пояснил звездолет, — я обязан прервать выполнение любого задания, если получаю сигнал готовности от ГСС. — ГСС? — переспросил я. Аббревиатура показалась мне знакомой, но, увлеченный «Смертью в Кейсарии», я никак не мог вспомнить, как эта абракадабра расшифровывается. — Галактическая служба спасения, — отрапортовал звездолет и увеличил скорость, но двигались мы уже не в направлении Солнечной системы, а в сторону некоей планеты Арданк. — Послушай, — сказал я звездолету, — а может, эти вуувукеры заслужили, чтобы их накрыл оползень? И к тому же, как мы с тобой можем воспрепятствовать стихийному бедствию? — Какому стихийному бедствию? — удивился звездолет. — Оползень — это название местного животного, представляющего собой ползущую по склону горы глыбу биомассы размером три на пять километров. Накрывая поселение вуувукеров, оползень вызовет… — Понятно, — прервал я. — Тогда объясни, чем мы с тобой можем помочь бедным вуувукерам? Устроить атомный взрыв? Ведь иначе с этой глыбой не справиться! — Никаких атомных взрывов, — отрезал звездолет. — Галактическая служба спасения запрещает использовать средства, которые могут нанести непоправимый урон биосфере. — Гуманно, — согласился я. — Но тогда как мы можем… — Неважно, — буркнул звездолет. — Есть программа, я ее выполняю. — Похоже, — вздохнул я, — еще немного, и спасать придется нас с тобой. — Надо будет — спасут, — философски заметил звездолет и бухнулся на поверхность планеты Арданк в системе Каппа Парусов, даже не подумав включить амортизаторы. Когда я пришел в себя и немного отдышался, то увидел картину, от которой кровь, как любят писать романисты, застыла в моих жилах. Корабль стоял на краю пропасти глубиной километра два. Слева на нас надвигалась стена светло-зеленого оттенка, сиявшая на солнце, будто грань изумруда высшей степени чистоты. Впечатление портили только глаза оползня — их было десятка два на квадратный метр. Слишком много, по-моему, для такого огромного существа, но что я, впрочем, понимал в местной экологии? Надвигался оползень очень живенько, еще минута, и звездолет вместе со мной будет погребен под этой многотонной глыбой живой материи. А с другой стороны стеной стояли вуувукеры и, видимо, дрожали от страха во всяком случае, выглядело это так, будто жирные мешки пятиметровой высоты проходили испытания на вибростенде. Скажу честно: я не испытал приязни к тем, кого мы прибыли спасать. Не спорю, возможно, вуувукеры были нежными и душевными созданиями, но в тот момент мне хотелось только одного — чтобы оползень и вуувукеры выясняли отношения без моего участия в этом процессе. В следующую секунду мешки вытянулись, став еще выше, чем были, и с резкими щелчками в сторону оползня полетели тонкие и короткие стрелы, которые каждый вуувукер выпускал, по-моему, из собственного живота. Никогда не видел такой точно и массированной стрельбы! Каждая стрелка вонзалась в один из многочисленных глазов оползня, и наверняка даже для огромной глыбы это было мучительно. Туша оползня дернулась (еще одна лавина стрел), потом опять (вторая лавина), а когда третья лавина сделала оползень похожим на постриженного ежа, огромное это существо прекратило свое поступательное движение, и будто какая-то внутренняя сила поволокла его к пропасти похоже было на то, что вуувукеры лишили оползня глаз именно с этой стороны, и существо просто не понимало, что ему грозит. — Цель изменилась, — сообщил мне звездолет, наращивая силовое поле. — ГСС приказывает приступить к спасению оползня. — Они там вообще знают, что делают? — возмутился я. — То этих спасай, то тех… — Спасают того, кто слаб, — поучительно сказал звездолет и набросил на оползня невидимую энергетическую сеть. Туша перестала сползать в пропасть, вуувукеры произвели еще один залп, но на этот раз стрелы не достигли цели, срикошетировав от поверхности силового поля. И тогда обе конфликтующие стороны обратили наконец внимание на букашку, встрявшую в выяснение их сложных и давних отношений. Я всегда придерживался мнения, что, если двое дерутся, третьему там делать нечего, даже если благородство предписывает спасать слабейшего. Следующий залп вуувукеры произвели, естественно, по звездолету. Учитывая, что стреляли они точно, можете представить себе последствия. Все внешние телекамеры вышли из строя, и я перестал видеть, что происходит. Слышать я перестал тоже. Энергетическое поле отключилось, поскольку перестала поступать внешняя информация. И по-моему, оползень сразу понял, на кого ему нужно обратить свой праведный гнев. Давление на оболочку увеличилось так, будто звездолет оказался на двухкилометровой глубине. Еще немного, и… Вот тогда-то я понял, какие молодцы работают в ГСС — Галактической службе спасения. Прошла секунда, и неожиданно давление за бортом упало до нуля, а из динамика послышался нежный голос дежурной: — Дорогой Иона Шекет, вы спасены! Ваш звездолет находится в зоне ожидания на орбите Арданка, система Каппа Парусов. Ремонтный корабль прибудет через полчаса. — Ну спасибо, — буркнул я. — А как насчет оползня и вуувукеров? Кого из них нужно спасать в данный момент? — Никого! — радостно сообщила дежурная. — Дело в том, что для вашего спасения пришлось использовать лазерный выдавливатель, и в результате оползень расплавился, а вуувукеры свалились в пропасть… — Но как же! — воскликнул я. — Вы же — служба спасения! — Мы всегда спасаем слабейшего, — гордо сказала дежурная. — Согласитесь, что в тот момент слабейшим были вы. Так вот, господа, я, конечно, благодарен ГСС за спасение моей драгоценной персоны, но судьба оползня и вуувукеров не дает мне заснуть по ночам. К тому же, если бы ГСС не заставила мой звезолет изменить курс, то из этой передряги кто-то еще вышел бы живым — либо оползень одолел бы своих врагов и остался жив, либо вуувукеры свалили тушу оползня в пропасть и праздновали победу. А так… Размышляя о моральной стороне службы спасения, я вспомнил о том, как оказался однажды на планете совершенно диких солдат. Это тоже интересная история, но совершенно другая…

ПОЕДИНОК НА АГРОЛЛЕ

Мне почему-то редко везет на попутчиков. Еще когда я служил в зман-патруле, начальство предпочитало посылать меня в прошлое одного — так я лучше справлялся с любым самым сложным заданием. Попутчик, коллега, сослуживец — называйте как хотите — мне мешал уже одним своим присутствием. Я хочу сказать, что, когда мне на Ренде Хи Большого Льва дале двухместный корабль и сообщили, что со мной к Магде Омикрона Кассиопеи пойдет еще и некто Луций Брегет, я понял, что ничего хорошего из этого путешествия не получится. Отказаться от полета я не мог: деньги были уплачены заранее, а других звездолетов в направлении Кассиопеи в тот момент не было, да и не предвиделось в ближайшие два-три года. Луций Брегет, несмотря на свое имя, оказался вовсе не римлянином и даже не итальянцем. Это был старый еврей, поклонник языка идиш, так что можете себе представить, какое удовольствие я получил во время нашего трехдневного перелета. Я говорю — трехдневного, хотя по расписанию рейс должен был продолжаться неделю, потому что через трое суток вышла из строя система кондиционирования жизненного пространства. Не знаю, возможно ли такое в принципе, но с нами это случилось, и я уверен, что, если бы летел один, ни одному аппарату на борту и в голову бы не пришло ломаться или иным способом демонстрировать свое нежелание выполнять возложенные на него функции. Как бы то ни было, жить внутри коробки, где температура поднималась на градус в час, стало невозможно, и я начал искать место для посадки. Аварийный корабль был, естественно, уже вызван — сработала система безопасности, не успевшая пока испортиться в знак солидарности с системой жизнеобеспечения. Луций Брегет, вместо того, чтобы помогать мне ненужными советами, только и делал, что причитал на идиш, воздевая к потолку кабины свои тощие ручки. А я взял управление на себя и посадил звездолет на широком поле какой-то землеподобной планеты, наверняка имевшей название, но не занесенной по каким-то причинам в мой походный атлас. Хорошо еще, что воздух здесь оказался пригодным для дыхания, иначе мне, хочешь-не хочешь, пришлось бы обратиться к Галактической службе спасения, а этого мне хотелось в последнюю очередь. Я был почему-то уверен, что ребята из ГСС бросятся спасать сначала Луция Брегета, а такого развития событий мое самолюбие не сумело бы выдержать. Итак, я вышел из корабля, а Луций Брегет плелся следом, продолжая излагать на идиш историю сотворения мира. Во всяком случае, я улавливал в его речи отдельные слова типа «творец», «небо», «хаос» и еще что-то в таком духе. Звездолет стоял в чистом поле — до самого горизонта были только невысокие холмы, поросшие чахлыми кустиками. Впечатление было таким, будто на этой планете тоже вышла из строя система кондиционирования жизненного пространства, и растительность именно сейчас находилась в процессе издыхания. Едва я успел подумать о том, что неудачно подыскал место для посадки, как из-за ближайшего кустика встало существо, чем-то напоминавшее гориллу, но облаченное в полевую армейскую форму межзвездных оборонительных сил Сиррабонского альянса. — Эй! — крикнул я Луцию Брегету, который ничего не понимал в полевой субординации и шел навстречу своей смерти, продолжая бубнить под нос неудобопонятный текст. — Остановитесь! Сиррабонский солдат поднял клешню, в которой я разглядел автоматическую лазерную пушку АГД-75, и щелкнул челюстями. — Ложись! — заорал я и помянул недобрым словом Галактическую службу спасения. Надо отдать должное Луцию Брегету — команду он выполнил незамедлительно и оказался на земле даже раньше, чем я закончил слово. Лазерная пушка выстрелила короткой очередью, и я ощутил ни с чем не сравнимый запах испаряющихся приборов. Мне не нужно было поднимать голову (я, как вы понимаете, тоже лежал в тот момент мордой в грязи), чтобы убедиться в том, что наш звездолет сейчас не смог бы исполнять функции даже дорожной повозки. В следующую секунду над моей головой просвистел камень и, выбив из клешни сиррабонского вояки лазерник, грохнулся где-то за холмом, подняв тучу пыли… Обезоруженный сиррабонец повернулся и бросился бежать, взбрыкивая всеми пятью конечностями, а за ним погналось нечто, напоминавшее в первом приближении колесный экипаж начала ХХ века. Экипаж издавал воинственные вопли, а две пары рук, торчавшие из того места, где у порядочного автомобиля располагался мотор, на ходу бросали в сиррабанца камни, доставая их из-за водительского кресла. Мой попутчик всего этого не видел, поскольку лежал, уткнувшись лицом в пыльную почву, но я-то быстро понял, что передо мной солдат армии Иргидака, третьй планеты в системе Беты Единорога. Иргидакцы замечательные бросатели камней, никто в Галактике не может сравниться с ними в этом искусстве. По-моему, у сиррабонца не было никаких шансов остаться в живых, если учесть, что лазерная пушка валялась в пыли неподалеку от меня. Я все еще не понимал, что происходит, и как два инопланетных солдата оказались в этой пустыне? Но инстинкт подсказал мне, что лазерной пушкой нужно завладеть незамедлительно. Что я и сделал, причем ни тот солдат, ни этот не обратили на меня никакого внимания. Поразил меня Луций Брегет. С неожиданной резвостью он вскочил на ноги, выбил у меня из руки пушку, отлетевшую за ближайший холм, и немедленно залег опять, будто ничего и не произошло. — Эй! — вскричал я. — Господин Брегет! Что вы себе позволяете? Но попутчик мой окончательно перешел на идиш, и взаимопонимание между нами перестало быть проблемой — о каких проблемах можно говорить на разных языках? Между тем ситуация изменилась еще раз: в пределах видимости возник боевой столб десятиметровой высоты, внутри которого восседал солдат в красной полевой форме армии Хлибатора, пятой планеты в системе Каппы Волопаса. Столб передвигался по полю прыжками, подобно раненому страусу, но хлибаторец свое дело знал хорошо, и в следующую секунду оба его противника — и иргидакец, и сиррабонец — лежали мертвее мертвых ножками кверху, как тараканы, которых полили отравой. Если вы думаете, что на этом все кончилось, то вы ошибаетесь. На всякую силу, как известно, находится другая сила. Нашлась управа и на хлибаторского солдата. Не прошло и секунды после его внушительной и безоговорочной победы, как что-то мелькнуло низко над землей, что-то шарахнуло, и боевой столб переломился посредине, рухнул и стал для хлибаторского солдата безвременной могилой. Кого еще принесла сюда нелегкая, и что вообще происходило на этом пятачке? Должно быть, я задал этот риторический, по-моему, вопрос вслух, потому что купавшийся в пыли Луций Брегет неожиданно перешел с любимого им идиша на чистейший и незамутненный иврит. — Господин Шекет, — сказал он, не поднимая головы, — не будете ли вы так любезны не мешать боевым действиям враждующих армий? Бросьте лазерник, не искажайте реальной ситуации. После чего он опять перешел на идиш и забормотал свое: «хаос», «творение», «искуситель»… В другое время и в другом месте я бы, возможно, и послушался чужого совета, даже если это совет попутчика. Но — не здесь и не теперь. Я-то понимал, что хлибаторского солдата могло уложить в грязь только лучевое оружие поля боя. Следовательно, и мы с Луцием не могли быть застрахованы от случайного лепесткового отблеска, последствия которого как правило бывают летальными для любого типа живой материи. Но кто, черт побери, мог использовать здесь лучевое оружие? Я спиной чувствовал, если вы понимаете, что я имею в виду: нужно срочно зарываться в землю, иначе нас запросто изжарит тепловое излучение неизвестного происхождения. — Делай, как я! — рявкнул я и принялся забрасывать себя землей, будто крот, роющий нору. К чести Луция Брегета должен сказать, что он и теперь вовремя выполнил приказание. Если вы думаете, что лежать под слоем земли и размышлять о том, спалит тебя тепловой луч или нет, — занятие глупое и для мыслящего индивидуума просто непристойное. Главное: я теперь не мог следить за ходом странного сражения и не знал, когда можно будет высунуть голову наружу. А что оставалось делать? Я лежал, прислушиваясь, и минут через пять подумал, что битва, пожалуй, закончилось: тишина стояла такая, будто работало звуковое стационарное заграждение типа ЗПР-873. Я поднял голову и увидел невдалеке лишь несколько трупов инопланетных солдат: кроме хлибаторца, сиррадонца и иргибакца, здесь оказались абсолютно мертвые тела еще десятка неизвестных мне представителей военной элиты. А в сотне метров от меня в розовом облаке силового поля опускался на поверхность планеты корабль ГСС — Галактической спасательной службы. Вот уж действительно: помощь пришла вовремя! Луций Брегет тоже поднял из грязи свое грузное тело и бормотал что-то под нос, но уже не на идиш, а одном из стандартных галактических жаргонов иврита: — Ну вот, Шекет, мы легко отделались, сейчас нам помогут… Нам действительно помогли — для чего еще существует ГСС? Но мое возмущение не имело предела, и высказал я его командиру спасателей в самой резкой форме. — Дорогой Шекет, — усмехаясь, ответил командир, который был, по-моему, евреем из системы Каппы Ориона, — вам изначально ничего не грозило, так что мы прилетели для того лишь, чтобы исправить в вашем звездолете систему кондиционирования жизненного пространства. — Ничего? — вскричал я. — А лучевой удар? А камни? А стрельба из… Командир широким жестом отмел все эти обвинения. — Дорогой Шекет, — сказал он. — Вам не повезло в том смысле, что вы совершили посадку на боевую планету. Но ведь вы не являетесь официально признанным солдатом, так что жизнь ваша была, конечно, вне опасности. — Не понимаю, — заявил я, хотя мне и было трудно признаваться в собственном невежестве. — Агролла относится к типу боевых планет, где ведутся все галактические войны. Если, допустим, между Землей и Марсом возникает конфликт, который обе планеты готовы разрешить лишь силой оружия, то самый опытный боец с той и другой стороны прибывает на Агроллу, где и ведет поединок с противником до полного уничтожения. А поскольку в Галактике одновременно желают вести войны друг с другом по меньшей мере тысячи планет, но на Агролле одновременно происходят тысячи поединков, и солдаты порой не знают, с кем именно им нужно сразиться. А потому здесь сражаются все против всех. Но, повторяю, — лишь официальные бойцы, направленные с миссией: победить или умереть. А вы с господином Брегетом оказались здесь случайно, и потому никто из сражавшихся не видел вас в упор. Что, безусловно, и спасло вам жизнь. Кстати, если бы на вашем корабле была в порядке система кондиционирования жизненного пространства, вы бы и неудобств не испытали и смогли бы наблюдать за сражениями в комфортных условиях. — Если бы эта проклятая система была в порядке, — воскликнул я, — то ноги моей на Агролле не было бы! Какое варварство! Драться до смерти! — Да, - печально сказал спасатель, — но что делать? Иногда поединок единственное средство сдержать большую войну. — Истинно так, — встрял в разговор Луций Брегет, неожиданно опять вспомнивший об иврите. — Я давно мечтал побывать на Агролле и понаблюдать за военными действиями. И вот мечта моя исполнилась. Тут до меня наконец дошло. — Как? — вскричал я. — Это вы вывели из строя систему кондиционирования? — Но если бы я этого не сделал, — гордо сказал господин Брегет, — вы лишились бы самого увлекательного приключения в жизни! У вас не было бы сюжета для очередной истории! Подумав, я понял, что Брегет, конечно, прав. Хотя, должен добавить, что историй у меня и без того достаточно. Вот хотя бы — работа по очищению газовых туманностей…

ЧИСТЫЕ ПЛЯЖИ ЗАГАРАБАБАРЕ

Вы, конечно, понимаете, что работа ассенизатора — не самое престижное дело для человека, обладающего степенью магистра в области оккультных наук. Говоря о магистре, я имею в виду себя. Действительно, лет десять назад со мной случился такой казус, и я получил диплом, которым одно время похвалялся перед каждым, кто хотел меня слушать. Что до работы ассенизатора, то и этот казус выпал на мою долю, о чем сейчас, когда улеглись страсти, я не очень и жалею. Но в тот день, когда я, прибыв отдохнуть на курорт Загарабабаре, узнал о том, что пляжи будут закрыты и похоже — навсегда… О, возмущению моему не было предела! Впрочем, я попробую изложить эту историю по порядку, но признаюсь заранее, что истинного порядка, к какому я привык, на Загарабабаре не было и в помине. Итак, посетив Агроллу и понаблюдав за поединками солдат всех галактических армий, я понял, что мне необходим отдых — если не физический, то хотя бы ментальный. Лучшего места, чем планета Загарабабаре в системе Дельты Волос Вероники, я найти не смог. Возможно, если бы я слушался советов, то выбрал бы другое место для отдыха, но чужих мнений я не признавал никогда и потому воспользовался Большим каталогом Галактических рекреационных планет. Каталог содержал сведения о ста сорока двух тысячах трехстах девяноста семи зонах отдыха, и каждая из них заявляла, что является единственным местом во Вселенной, где усталый путник, сбросив сандалии, опустит натруженные ноги… В общем, чушь. Загарабабаре я выбрал только потому, что название этой планеты начиналось с мягкого знака. Конечно, ни на одном из земных языков произнести такое название невозможно, но я просто довожу до сведения читателей, что в слове Загарабабаре перед буквой «З» стоит мягкий знак, и для аборигенов в этом нет ровно ничего странного. Самый модный курорт расположен на Загарабабаре (не забывайте о мягком знаке!) в таком месте, куда можно добраться от главного космопорта лишь на лумбике — местной разновидности земного удава. В длину взрослый лумбик достигает семи километров, а в диаметре сантиметров сорок — как раз столько, чтобы можно было сесть верхом. Впереди меня сидела очаровательная женщина по имени Грижа, прилетевшая

с одной из планет Ахернара, и мы всю дорогу от космопорта до санатория спорили о том, к чему может привести спаривание лошади Пржевальского с новорожденным лумбиком — оказалось, что генетические коды этих принципиально разных, казалось бы, существ имеют много общего, и нельзя исключить, что в будущем селекционеры создадут этакий гибрид лошади и лумбика: то ли семикилометровую змею с лошадиной головой, то ли лошадь с сознанием змеи-переростка. К согласию мы с Грижей не пришли, ибо я принципиально не соглашаюсь с женщинами ни по какому вопросу. Однако это не помешало нам в первую же ночь отправиться на вершину горы, на которой стоял санаторий, и предаться там местной разновидности секса — наблюдению за облаками. Аборигены Загарабабаре размножаются именно таким странным образом: собираются группами и поднимаются на местные горы, откуда следят за движением немногочисленных облаков. Кому удается первому разглядеть в облаке фигуру Озика, местного божества, отвечающего за рождаемость, тот и беременеет, причем неважно, какого пола окажется удачливый абориген. Нам с Грижей это, как вы понимаете, не грозило, и потому мы глядели на облака, не задумываясь о том, каким может стать наше потомство. Только поэтому нам и удалось разглядеть нависшую над Загарабабаре смертельную опасность. Была полночь, когда госпожа Грижа сказала своим приятным скрипучим голосом: — Уважаемый Иона, вам не кажется, что вон то облако в зените не совершает положенного ему спирального движения? — Да, - вынужден был согласиться я, вглядевшись в туманную небесную даль. — Не совершает. Странно. — Более чем, — пылко сказала Грижа. — К тому же, в отличие от прочих облаков, оно состоит из водорода и примесей, что исключает его происхождение в экосфере планеты, состоящей… Я не стану приводить окончание речи госпожи Грижи — женщины вообще не имеют представления, когда можно предаваться словесным изыскам, а когда нужно, наконец, замолчать. Мне-то уже было, к сожалению, ясно: где-то в космосе поток быстрых частиц разогнал плотное водородное облако, окружавшее одну из близких к системе Загарабабаре карликовых звезд, и в результате этого то ли естественного, то ли явно террористического акта облако двинулось на планету-курорт и вот-вот собиралось утопить ее в своих газовых миазмах. Я представил себе последствия: отравленная водородом атмосфера Загарабабаре, миллионы аборигенов и гостей планеты, мучающихся от удушья, прекрасные пляжи, где невозможно купаться, потому что местная вода, впитав лишние молекулы водорода, будет загораться от малейшего движения, подобно земным лесам в периоды страшной засухи… И еще: гибель фауны, не говоря уже о флоре. Но главное, что возмутило меня до глубины души: пропадал мой отдых! Зачем я сюда прилетел — чтобы наблюдать за агонией местной биосферы? Это я мог сделать в любом другом, менее приятном для взгляда, месте Галактики! — Дорогая, — прервал я словесные излияния Грижи, — хватит болтать, нужно спасать природу! К чести женщины должен сказать, что, услышав мои слова, она немедленно закрыла свой красивый рот, напоминавший по форме пасть дракона, и до конца операции молчала, как рыба — я имею в виду рыб планеты Гапрафун, которые действительно не умеют издавать никаких звуков, в отличие от рыб планеты Земля, чьи вопли в ультразвуковом диапазоне давно отвадили от наших океанов всех инопланетных купальщиков. Итак, мы с Грижей отправились назад, в космопорт, и вылетели в ту же ночь в сторону наседавшего на Загарабабаре межзвездного облака. В моей голове еще не было никакого плана, но нужно же было делать хоть что-то! Когда мы поднялись над эклиптикой, мне стали ясны масштабы грозившей планете экологической катастрофы. Газовая туманность была такой плотной, что даже свет ближайших звезд застревал в ней, как шило в пуховой подушке. Я, конечно, мог вызвать ГСС — Галактическую службу спасения, и эти бравые парни за здорово живешь разнесли бы злосчастное облако в клочья. Но мог ли я, Иона Шекет, обращаться за чьей-то помощью, не испробовав сначала всех своих сил? Ответ очевиден, не правда ли? Какие возможности были в моем распоряжении? Во-первых, госпожа Грижа, которую я мог выбросить из звездолета в центре облака. Органических молекул ее грузного тела вполне хватило бы для того, чтобы весь водород облака выпал в осадок, пролившись на Загарабабаре горячим дождем. Во-вторых, я мог, подобно камикадзе, взорвать свой звездолет, и тогда ударная волна разнесла бы облако в мелкие клочья, сделав минимальным экологический эффект его падения на Загарабабаре. У этого плана был тот недостаток, что, взорвав корабль, я вынужден был бы добираться до Солнечной системы пешком, да еще и с госпожой Грижей в качестве дорожного посоха, а это представлялось мне несколько затруднительным, если учесть, что я не способен развивать ту скорость, с какой движется рейсовый звездолет. Был еще третий вариант, который я вообще не рассматривал: оставить все как есть и отправиться вместе с госпожой Грижей на любую другую планету, пляжи которой манили чистотой и доступностью. Ни один из этих вариантов не мог удовлетворить ни мою совесть, ни мое тщеславие, ни мой инстинкт самосохранения. И что же оставалось делать? Пляжам Загарабабаре оставалось около двадцати часов спокойной жизни, и я решил портатить это время с толком. — Летим на Фомальгаут! — сказал я госпоже Гриже, и она, кажется, решила, что я удираю с места будущей трагедии. Женщины всегда плохо думают о мужчинах, даже когда они не думают о мужчинах вообще. Я не стал отвечать на невысказанный выпад Грижи, и наш звездолет упал на взлетное поле космопорта Фомки-2, второй планеты Фомальгаута, спустя всего пять часов после экстренного старта. Не сказав ни слова Гриже (какой смысл о чем-то говорить с женщиной, которая плохо думает о ваших намерениях?), я отправился в местный музей бронетанковых войск и взял напрокат некий экспонат, который значился в каталоге под номером К-2303-К. Вообще говоря, музейные экспонаты не выдают почем зря и первому желающему, но среди желающих я был не первым и потому имел право на льготу, и, кроме того, директор музея был моим давним приятелем, мы с ним как-то служили в зман-патруле, а такая дружба не только не ржавеет, но и не забывается, что в наши дни всеобщего склероза имеет огромное значение. Вернувшись на корабль, я привинтил экспонат к наружной поверхности, и мы взлетели, даже не насладившись красотами Фомки, которые сами по себе заслуживают особого описания. Грижа продолжала хранить молчание, и я уже начал опасаться, не проглотила ли бедная женщина язык. Впрочем, сейчас меня вполне устраивало это проявление женской гордости, бессмысленной и беспощадной, как русский бунт. Обратно в систему Загарабабаре мы летели всего три часа, поставив рекорд скорости. Облако уже почти достигло границ атмосферы, и экологическая катастрофа вот-вот должна была разразиться. Но я, как вы понимаете, проявил чудеса ловкости и успел таки включить экспонат К-2303-К, после чего мне и госпоже Гриже осталось только наблюдать и ждать. Как только прибор начал работать, чернота облака сменилась серостью утреннего тумана, появились звезды, прежде невидимые за газовой пеленой. Час спустя все было кончено — от облака остались только воспоминания, если, конечно, кому-то нравится вспоминать о какой-то газовой туманности. Я опустил звездолет на Загарабабаре и сказал Гриже: — Теперь, дорогая, мы можем спокойно отправляться на пляж. Вот тогда и вернулся к Гриже дар речи. — Шекет! — воскликнула она. — Что ты наделал? — Как что? — удивился я. — Спас Загарабабаре от экологической катастрофы. — И для этого использовал машину времени? — Ну да, — согласился я. — Прибор К-2303-К, в просторечии — машина времени. — И теперь, — безжалостно продолжала Грижа, — это проклятое облако оказалось в прошлом и наверняка выпало на какую-нибудь беззащитную планету. А Галактической службы спасения тогда еще не было! И Иона Шекет еще не родился! И облако могло погубить целый мир! Ты об этом подумал? Эти мужчины вообще когда-нибудь думают? Ну вот, сразу и обобщения… Пожав плечами, я включил ретроскоп и посмотрел, в какое именно прошлое я отправил облако межзвездного газа. — Ты видишь? — прошипела Грижа над моим ухом. — Солнечная система, шестьдесят миллионов лет назад. Это облако выпало на Землю и уничтожило всех динозавров! — Ах, - сказал я. — Вот почему я всегда терпеть не мог этих гнусных тварей. Без них Земля стала лучше, ты не находишь? — Ты погубил целый мир! — выходила из себя Грижа. — Если бы не ты, динозавры могли бы стать разумными! И никакие теплокровные, вроде тебя, на Земле не появились бы! — Понятно, — ехидно сказал я. — Тебя бы больше устроило, если бы Иона Шекет был не человеком, а бронтозавром. Конечно, тогда мы с тобой лучше подошли бы друг к другу… То, что сказала в ответ госпожа Грижа, не поддается переводу на нормальный язык. Впрочем, не думаю, что вам интересны детали этого скандала, не имевшего к спасению Загарабабаре никакого отношения.

НАРУШЕНИЕ ПРИСЯГИ

На Арамгорне я оказался совершенно случайно. Я даже мимо не пролетал, если хотите знать, а то многие говорят: «Если бы Шекет не пролетал мимо Арамгорна на своем звездолете, то ничего бы там не случилось». Так вот, для сведения: у меня в те славные времена вообще не было звездолета, я еще не был так богат, чтобы приобрести махину массой в три тысячи тонн, когда за каждый грамм нужно было выложить три полноценных израильских шекеля. В день, о котором судачат сейчас на всех планетах Третьего галактического рукава (рукав Ориона — если придерживаться общепринятой терминологии), я находился на Земле, более того — в Тель-Авиве, а если быть совсем точным, то протирал штаны в международном космопорте в ожидании лайнера на Марс. Лайнер опаздывал, и многие пассажиры уже намерены были требовать компенсации. Особенно бесчинствовала дама неопределенного возраста, уроженка, по-моему, то ли Бердичева, то ли Йокнеама. — Да что же это такое? — возмущалась она своим непередаваемым басом профундо. — У меня дочка рожает на Марсе, я обязана там быть вовремя, иначе внук останется без судьбы, и это будет катастрофа! Услышав о судьбе, я навострил уши, а поняв, что дама имеет в виду, я не мог сдержать свое любопытство. — Уважаемая госпожа, — вежливо сказал я, — судя по вашей реплике, вы являетесь выпускницей Оккультного университета, что на планете Карбикорн? Дама вперила в меня пронзительный взгляд, что-то, видимо, шевельнулось в ее памяти, потому что она сказала, смягчив тон: — О, так мы с вами коллеги! Вы закончили Оккультный университет три года назад, как я вижу. И на экзамене по созданию судеб получили пятьдесят шесть… — Да, - с сожалением признался я. — С созданием судеб у меня были проблемы. Но зато в астрологии несолнечных планет я был одним из первых. А вы как работаете — по глазам или тембру голоса? — И так, и этак, — сказала дама и изволила представиться: — Мойра Динкин, к вашим услугам. Как я уже сказала, тороплюсь на Марс, чтобы… — Да, это я уже слышал. Вы продумали судьбу своего внука или намерены действовать интуитивно? — Никакой интуиции! Мой внук будет известным биржевым игроком, и чтобы направить его по этой стезе я намерена привлечь знак Весов в совокупности с… — Это понятно, — прервал я, — но звездолета все нет и нет… — Эти негодяи из «Эль-Аль»!.. — Согласен, но крик нам с вами не поможет. Почему бы не использовать наши знания, полученные в Оккультном институте? Я сам не решился бы, да и сил маловато, по телепортации у меня было пятьдесят девять, а мы вдвоем могли бы… — Это мысль, — задумчиво произнесла Мойра, и голос ее смягчился до баритонального оттенка. — У меня-то с телепортацией все в порядка, но одной боязно… Врочем, как вас там… — Иона Шекет к вашим услугам. — Ах, Шекет, ну как же, я о вас слышала, это вы уничтожили динозавров? Хорошо сделали, эти твари… Однако, — прервала она себя, — мы же давали клятву не использовать в быту знания, приобретенные на Карбикорне. — Давали, — согласился я. — Но разве сейчас не чрезвычайные обстоятельства? Разве судьба внука, которая без вашего участия станет вовсе не такой, какой должна быть, не является достаточным основанием… — Вы правы, дорогой Шекет! — с жаром воскликнула Мойра. Мне бы призадуматься, уж слишком экспансивно эта особа восприняла мое предложение, но я тоже торопился, и возможность сразу оказаться в пункте назначения притупила мою интуицию. Мы с Мойрой отошли в дальний угол зала ожидания, где можно было без опаски применять любые оккультные изощренности, и впервые посмотрели друг другу в глаза. Взгляд Мойры Динкин мне понравился. Полагаю, что и я произвел на женщину благоприятное впечатление. Иначе у нас ничего бы не получилось техника телепортации требует глубокого проникновения партнеров по перемещению в сущность друг друга. — Марс? — сказала Мойра, продолжая сверлить меня взглядом. — Вам Марс, — согласился я, — а мне чуть дальше, на Марсе я хотел пересесть на «Акцию», которая летит на Эндимион. — Хорошо, — согласилась Мойра, и мы взялись за руки. — Итак: Марс-Эндимион. Только отключите на секунду воображение, когда я сойду, мне вовсе не улыбается попасть на Эндимион, о существовании которого я даже не слышала. — Договорились, — кивнул я, и мы одновременно нарушили присягу выпускника Оккультного университета, использовав полученные знания в личных целях. Вот тут-то и проявился коварный женский характер моей новой знакомой Мойры Динкин. Впрочем, я могу ее понять: она наверняка решила, что я с моими пятьюдесятью шестью баллами по телепортации не могу быть надежным партнером в этой сложной процедуре, и решила себя подстраховать. Иными словами, в следующую после старта секунду я обнаружил, что стою на взлетном поле какого-то космопорта, и это наверняка не были ни Земля, ни Марс, ни, тем более, Эндимион, где космопорта еще и в помине не было, а всех новоприбывших доставляли на планету с орбиты в малогабаритных челноках. И это могло означать только одно: Мойра использовала мою ментальную энергию для корректировки собственного курса, а мой путь оказался в результате безнадежно расфокусирован. Планета, на которой я оказался, носила название Армагорн. Тут не могло быть сомнений, поскольку именно это название было написано крупными буквами на интергалактическом иврите, и буквы эти горели на фасаде здания космопорта. Сколько раз я говорил себе, что с женщинами невозможно иметь дела — они или не поймут ваших намерений, или поймут их слишком прямолинейно, или вообще ничего не захотят понять, потому что думают обычно только о своих женских прихотях! Мало мне было Далии? Или этой, как ее… которая с Ориона… Ну, неважно. Сдержав возмущение, я направился к зданию космовокзала, размышляя над тем, как я объясню руководителю полетов свое появление. Не мог же я сказать, что телепортировался на планету с Земли — ведь тем самым я бы признался в серьезном нарушении этики Оккультного университета! Я еще не успел ничего придумать, как передо мной резко затормозил диспетчерский модуль, и водитель крикнул в открытую дверцу: — Быстро в кабину! Реакция у меня отменная — в следующее мгновение я сидел рядом с водителем, и модуль рванулся вверх. — Вы появились на летном поле за десять секунд до посадки лайнера Ирхон-Марданелла, — объяснил диспетчер. — У меня просто не было времени… — Понятно, — сказал я, похолодев от представившейся моему воображению картины: лайнер, конечно, сделал бы из меня мономолекулярную плоскую структуру, не подлежащую восстановлению. — Судя по вашему неожиданному появлению, — продолжал диспетчер, направляя модуль к зданию вокзала, — вы пользовались методом телепортации. Значит, я имею дело с выпускником Оккультного университета? — Э-э… — промямлил я. — Не бойтесь, я не стану докладывать о нарушении вами присяги, — ободрил меня диспетчер. — Я полагаю, что нам удивительно повезло! Вы для нас просто манна небесная! — А в чем дело? — поинтересовался я из чистого любопытства. Модуль опустился на крыше здания космовокзала в диспетчерской зоне, но мой спутник не торопился покидать кабину. — У нас проблема, — сказал он. — Вчера на посадку шли сразу восемь звездолетов, это была не моя смена, но меня тоже вызвали, потому что диспетчерская не справлялась… Короче говоря, я не сумел сразу оценить ситуацию, и два корабля неминуемо должны были столкнуться… — Кошмар, — протянул я. — Что мне оставалось делать? — продолжал диспетчер. — Я набросил на один из звездолетов надпространственную сеть, а вторую машину повел на посадку. Когда звездолет нормально опустился, я вернулся к сети, но… машины в ней не оказалось. — Понятно, — оживился я. — Надпространственная сеть держит объект не более пятнадцати секунд… — А мне для посадки второй машины потребовалось на три секунды больше и потому… — И потому сейчас тот звездолет как бы не существует в природе, верно? Он растворен в пространстве, как соль в океане… М-да, вам не позавидуешь. — Мне никто и не собирается завидовать! — воскликнул диспетчер. — Но корабль! Но люди! Там летела делегация лупиков с Амтаракии! — Не знаю никаких лупиков, — пробормотал я, понимая уже, чего добивался диспетчер своими восклицаниями. Конечно, на Арамгорне не было ни одного выпускника Оккультного университета, и мое появление действительно можно было считать счастливым предзнаменованием. Но ведь диспетчер, по сути, склонял меня к нарушению присяги! А разве я ее уже не нарушил, используя телепортацию в личных целях? — Мне нужен небольшой астероид, массой примерно в сотню мегатонн, решительно сказал я, — и лазерная пушка с точностью поражения не менее девяноста девяти процентов. — Будет! — с энтузиазмом воскликнул диспетчер. Лично я в этом сомневался, но удержал свои сомнения при себе и оказался прав: не прошло и получаса, как меня усадили в диспетчерской комнате перед стереоэкраном с обзором до орбиты последней планеты в системе, а в руке у меня оказался пульт управления трехлучевым лазером. Для несведущих: не существует реальных физических способов собрать размазанный по пространству звездолет, это все равно, что собрать растворенную в океане соль — нужно выпарить весь океан! Хочешь-не хочешь, но приходится обратиться к оккультным методам. В частности, если в нужное время в нужном месте снести с орбиты какую-нибудь планету, влияющую на астралогическую карту данного звездолета, то и судьба объекта изменится это, надеюсь, понятно? Можно воспользоваться прецизионными методами — работать не с планетами (что я мог с ними сделать?), а с астероидами, которые, как известно, тоже влияют на судьбу, и порой даже сильнее, чем Юпитер или какой-нибудь Армагорн. Вот только точность расчета тут должна быть совершенно ювелирная… Думаю, мои преподаватели с Карбикорна остались бы мной довольны. Вряд ли им приходилось работать под непрерывные причитания диспетчера, нервы у которого годились разве что для использования в качестве шнурков для ботинок… Когда я нажал на гашетку, то даже на десять процентов не был уверен в результате. Практическая астрология никогда не была в числе моих любимых предметов, но ведь и выхода не было… Лазерный луч угодил точно в цель — астероид содрогнулся, от него отвалился кусок, изменилась орбита, а с ней изменилась и судьба звездолета, поскольку в его карте этот безымянный астероид находился в аксепте с… Неважно, не буду забивать вам голову терминами. — Вот! — завопил диспетчер и бросился к своему пульту. Над посадочным полем возникла темная туша звездолета, и, если бы в диспетчерской немедленно не приняли бы меры, корабль грохнулся бы с высоты двух километров. Я воспользовался суматохой и сбежал из космопорта в город, где и предался различным порокам, чтобы забыть пережитый стресс и собственный проступок: нарушение присяги. Если вы не знаете, что именно на Арамгорне называют пороками, то вы не знаете самого любопытного. Я тоже не знал, и это послужило причиной множества недоразумений.

ДОРОГА ГРЕШНИКОВ

Я покинул космопорт Арамгорна, как только диспетчер перестал обращать на меня внимание. Он занимался швартовкой только что прибывшего лайнера, а я, взяв, как говорится, ноги в руки, спустился на окружное шоссе и отправился искать ближайший ресторан, чтобы заполнить желудок, успевший опустеть после того, как мы с Мойрой нарушили присягу Оккультного университета и использовали эффект телепортации в личных (читай — корыстных) целях. Я шел по шоссе, размахивая руками и с любопытством глядя по сторонам. Справа и слева от дороги располагались плантации местных растений: кусты желтого цвета, на которых висели большие плоды, напоминавшие своей формой, как мне показалось, человеческие фигурки. Мне померещилось даже, что фигурки эти дрыгали ручками и ножками, но это, естественно, была лишь игра фантазии — дул сильный ветер, и неудивительно, что кустики пригибались под его порывами. Шоссе было пустынным — ни одной машины. Я шел себе и насвистывал марш оккультистов, размышляя о том, что иногда полезно оказаться в неизвестном месте, поскольку решение неожиданных загадок развивает мозг и способствует появлению аппетита. Вот, к примеру, загадка: где машины? Ведь шоссе вело к единственному космопорту планеты, и я сам видел, что звездолеты садились и взлетали здесь чуть ли не каждые пять минут. Где же так называемые пассажиропотоки из города и в обратном направлении? Может, здесь проложено метро, и шоссе давно не используется по назначени? В таком случае, я мог топать еще много километров без надежды поймать попутную машину. Я уже собрался было повернуть назад, как совершенно неожиданно буквально из воздуха материализовался передо мной верзила в форменной одежде галактической полиции. Он загородил мне дорогу и сказал звучным басом: — Уважаемый, ваши муки продлятся недолго, имейте терпение и не торопитесь. Поскольку никаких мук, в том числе и душевных, я в тот момент не испытывал, то изумленно ответил стражу порядка: — Уважаемый, я прекрасно себя чувствую. Я направляюсь в город и, если вы будете так любезны, что прихватите меня с собой… — С собой? — глаза полицейского едва не вылезли из орбит. — Умоляю вас, не торопитесь! Не все так безнадежно на этом свете, чтобы торопиться на тот! Посмотрите, какая погода! Для этого времени года погода — просто класс. И грехи ваши наверняка не столь велики, как вам кажется, имеет смысл дождаться момента, когда… — У меня нет грехов, — сухо сказал я, — в том числе я чист перед законами Арамгорна, и потому позвольте мне пройти, я тороплюсь в город. — О! — закатил глаза полицейский. — Этого я боялся больше всего. Я всегда говорил начальству: «Не посылайте меня одного! Возникнет сложный случай, я не найду нужных слов, и случится непоправимое!» — Да в чем дело? — возмутился я. — Знаете ли вы, с кем имеете дело? Мое имя Иона Шекет, я гражданин Соединенных Штатов Израиля, мое постоянное место жительства — планета Земля. По профессии я зман-патрульный, но сейчас в отставке и использую свободное время для путешествий по просторам, так сказать, нашей Галактики. — Ах и ох! — всеми фибрами своей души вздохнул полицейский. — Просто не может быть, чтобы такой букет прегрешений выпал на долю одного человека! Наверняка вы преувеличиваете, и ваше стремление свести счеты с жизнью совершенно неоправданно! Умоляю вас подождать минуты три, и все ваши проблемы решатся! — Какие счеты с жизнью? — раздраженно сказал я, пытаясь обойти полицейского, но он оказался проворнее меня и загораживал дорогу каждый раз, когда мне уже казалось, что я избавился от его назойливой опеки. — О чем вы говорите, любезный? Дайте мне пройти в конце-то концов, иначе я буду жаловаться вашему начальству! Полицейский сделал шаг, пытаясь схватить меня в свои крепкие объятья, но в это время откуда-то со стороны желтых кустарников послышался жуткий крик так обычно вопит разъяренная женщина, когда, вернувшись домой из командировки, застает мужа в объятиях собственной подруги. Полицейский замер, будто он был не человеком, а роботом, и кто-то выключил его из сети. Я немедленно воспользовался случаем и бросился вперед, но истошный вопль, вырвавшийся из груди стража порядка, заставил меня замереть на месте. — Шекет! — вопил полицейский. — Не нужно! Не губите мою душу! Если бы он вел разговор о моей душе, я, как вы понимате, и слушать бы не стал, но губить чужую было не в моих правилах, хотя я и не понимал, каким образом мое поведение может погубить душу не то чтобы дюжего полицейского, но даже кошки. Страж порядка продолжал стоять столбом, используя собственный взгляд для того, чтобы пригвоздить меня к дороге и не дать ступить ни шагу. Вопль, который доносился со стороны плантации, стих — должно быть, женщина успела разобраться с изменником-мужем и предательницей-подругой. Я стоял на месте, ничего не понимая и будучи твердо уверен в том, что полицейский на самом деле никакой не страж порядка, а псих, сбежавший из ближайшей больницы, и еще в том, что где-то среди кустов только что произошло убийство при отягчающих обстоятельствах. Не обращая больше внимания на вопли полицейского, продолжавшего изображать из себя жену Лота, я пересек шоссе и по вязкой целине направился в сторону ближайшего куста. Приблизившись к растению на расстояние нескольких метров, я замер на месте точно так же, как мой новый друг-полицейский. На ветках висели не плоды! Это были живые люди — мужчины и женщины, молодые и старые, одетые хорошо и не очень, а иные и вовсе никак не одетые, и все они жестикулировали, пытаясь привлечь мое внимание, но делали это молча, хотя и широко раскрывали рты. Сказать, что я пришел в ужас — значит не сказать ничего. Мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. В следующую секунду, впрочем, я понял, что так оно и есть: земля под моими ногами зашевелилась, начала осыпаться в яму, которой я не заметил, будучи в страшно возбужденном состоянии, я полетел вниз, в темноту, мокрая глина забила мне ноздри, и я понял, что пришел мой смертный час, и даже вездесущая Галактическая служба спасения не успеет прийти мне на помощь. Что оставалось делать? Только одно: еще раз нарушить присягу и использовать полученные в Оккультном университете знания по технике телепортации для достижения личных (читай — корыстных) целей. Точных координат места прибытия я задумать не успел, но сил для значительного переброса у меня уже не было, и в следующее мгновение я обнаружил, что стою в той самой комнате, откуда отправился в свое путешествие по Арамгорну, а именно — в диспетчерской космопорта. Уже знакомый мне диспетчер сидел спиной ко мне и завершал процедуры по швартовке большого транспортного корабля, опустившегося в дальнем конце взлетного поля. Одновременно он обращался ко мне, не подозревая о том, что вот уже четверть часа ведет разговор с пустотой. — …И потому, дорогой господин Шекет, — говорил диспетчер, легкими движениями пальцев набрасывая на звездолет швартовочную сеть, — я бы вам весьма не советовал этого делать, поскольку мораль на нашей планете коренным образом отличается от той, к какой вы привыкли на… Тут он закончил наконец швартовать транспортную посудину и обернулся ко мне. Могу себе представить, что он увидел — я ведь прибыл в диспетчерскую, можно сказать, из-под земли! Надо отдать диспетчеру должное — служба приучила его реагировать быстро и адекватно. — Так, — сказал он. — Немедленно в душ. Комната в конце коридора. Потом назад. Ни с кем не разговаривать. Никуда не сворачивать. Ясно? Выполняйте! Я подчинился, хотя терпеть не могу выполнять приказы. Через пять минут я вернулся в диспетчерскую отмытый от грязи и в чистом костюме. Я был весь переполнен желанием узнать наконец, что означают мои приключения, и диспетчер прекрасно понимал мое нетерпение. Он посадил за пульт сменщика, мы устроились за небольшим столиком в холле космопорта, и я рассказал о том, как едва не свел счеты с жизнью. — Дорогой Шекет, — сказал диспетчер, — отправившись в город пешком, вы совершили самый непристойный поступок из всех, какие только возможны в нашем мире! — Но я всего лишь… — Да, конечно, с вашей земной точки зрения нет ничего более невинного! Но у нас люди вот уже три тысячелетия пешком не ходят! Мы пользуемся телепортацией. — В Оккультном университете я принял присягу… — Я знаю, — кивнул диспетчер. — Это глупо, но в каждом мире свои моральные принципы… Так вот, шоссе у нас используется только для одной цели: если человек желает свести счеты с жизнью, он отправляется пешком на плантацию новых душ. А счеты с жизнью у нас обычно сводят преступники. Каждый, кто невольно нарушает тот или иной моральный принцип (а по собственной воле никто у нас морали не нарушает!), понимает, что жить в обществе больше не в состоянии, и отправляется по шоссе на плантацию, чтобы стать новой личностью. — Вы хотите сказать… — Да, - кивнул диспетчер, — там растут новые люди, бывшие грешники. Придя в поле, нарушитель морали закапывает себя в готовую уже яму и некоторое время спустя прорастает в виде куста. Живительные вещества, впитываемые из почвы, в буквальном смысле слова избавляют личность от всех пороков. Куст растет, личность развивается, становится плодом (плодом собственных размышлений о сути жизни!) и в нужный момент отрывается от ветки, чтобы продолжить жить. Но вы, Шекет, не арамгорнец, и потому полицейский не имел права допустить, чтобы гость планеты покончил с собой! Вы не дали ему исполнить свой долг, и теперь он сам вынужден отправиться на поля возрождения, поскольку не может жить с таким грузом на душе! — А тот жуткий вопль… — с содроганием вспомнил я. — Это возрожденная личность вернулась в мир, — объяснил диспетчер. — Когда срываешься с ветки, испытываешь довольно мучительное ощущение… — Можно подумать, — сказал я, глядя диспетчеру в глаза, — что вы и сами… — К несчастью, — прервал он меня. — И не будем говорить об этом. — Конечно, конечно, — пробормотал я смущенно. — Мой вам совет, — сказал диспетчер, — отправляйтесь назад, на Землю или куда угодно. А если хотите посетить нашу планету, то сначала разберитесь в том, что наша мораль позволяет делать, а что является табу. — Я никогда не отступал, вы плохо знаете Иону Шекета! — воскликнул я. — Вы меня заинтриговали, теперь я просто обязан разобраться в ваших моральных принципах! — Тогда, — вздохнул диспетчер, — вот вам учебник нашей истории, садитесь в уголок, чтобы не мешать людям работать, и читайте. Я сел в уголок и прочитал.

ЛЮБОВЬ НА ВЕТКЕ

История планеты Арамгорн так меня поразила, что я решил остаться здесь на некоторое время, чтобы разобраться в некоторых деталях. Я так и сказал диспетчеру местного космопорта, когда залпом прочитал учебник и понял, что более странной истории не было ни у одной галактической цивилизации. — Ну-ну, — вяло отозвался диспетчер. — Кое-какой опыт у вас уже есть. Неужели вам хочется продолжить свои изыскания? Я вспомнил людей, висевших на кустах, подобно спелой ежевике, и мысленно содрогнулся. Но на лице моем, естественно, не дрогнул ни один мускул — не мог же я показать моему собеседнику, что авантюра, в которую я решил ввязаться, меня и самого больше страшит, чем волнует. — Продолжить изыскания? — переспросил я. — Видите ли… Скорее, хочу поставить эксперимент. — Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросил диспетчер и от волнения не дал разрешения на посадку межзвездному лайнеру «Бустан», отчего тот завис как раз над нами и мешал нашему разговору, издавая странные булькающие звуки, напоминавшие звук воды, вытекающей из ванны. — Я имею в виду… Ну, скажем, почему вы не пользуетесь новейшими достижениями агротехники? Почему выращиваете население таким примитивным способом? — Гм… - сказал диспетчер, пристально глядя мне в глаза. — Конечно, это не в моей компетенции… — Вот именно! — решительно сказал я. — Если бы кто-то взял на себя ответственность, все у вас было бы иначе. А вы тут все будто на ветке выросли! — Почему «будто»? — не понял диспетчер. — Мы ведь… — Ах, - сказал я, — не берите в голову. Просто у нас, землян, есть такое выражение… Оставив диспетчера раздумывать над скрытым для него смыслом сказанной мной фразы, я вернулся на корабль и составил план операции. Чтобы вам стала понятна моя идея, расскажу для начала о цивилизации Арамгорна — самой, как я уже сказал, странной во всей Галактике. Дело в том, что миллиарда этак два лет назад, Арамгорн представлял собой раскаленное плато, где на каждом квадратном километре вулканов было больше, чем микроорганизмов, а каждый микроорганизм был размером с хороший булыжник. Можете себе представить микроб размером с памятник Рабину, стоящий перед новым зданием кнессета на Елисейских полях? Если можете, то вам и объяснять не надо, как развивалась на планете Арамкорн разумная жизнь. А для тех, у кого небогатое воображение, объясняю на пальцах. Микробы ползали по склонам вулканов и, естественно, некоторые, самые глупые (а где вы видели умного микроба?), падали в огнедышащее жерло. А тут — ба-бах! — вулкан взрывается и будто из пушки выстреливает беднягу-микроба далеко-далеко и высоко-высоко… Короче говоря — в космос. И становится микроб спутником планеты, а то и вовсе улетает к звездам, где след его и теряется навеки. Перефразируя старую поговорку, можно сказать: «То, что для микроба здорово, то для человека — смерть». Кто бы, будучи в здравом уме и твердой памяти, выжил, оказавшись в космической пустоте? Никто — во всяком случае, о себе я это точно знаю. А микроб он и есть микроб, существо анаэробное, глупое, и жить ему все равно где — хоть в стакане с пивом, хоть на космической орбите. Так вот и получилось, что еще этак через миллиард лет на орбите вокруг Арамгорна болтались миллиарды живых созданий, сталкиваясь друг с другом и превращаясь в существа, более сложные и более понятливые. Пропущу еще полмиллиарда лет эволюции (в учебнике арамгорновской истории этому периоду было отведено аж десять страниц) — все кончилось тем, что, когда пора было явиться на свет первым растениям, в космосе болтались на орбите длинные нити из слипшихся друг с другом микроорганизмов, составивших единую молекулу, которая и стала разумной еще пару сотен миллионов лет спустя. Ну вот, теперь вы знаете все, что нужно, чтобы понять, как развивались события. Хотя… Знать-то вы знаете, но можете ли вообразить себя гигантской молекулой длиной в десять тысяч километров? Можете представить себе, какие у вас будут желания? Уверен, что вашей фантазии это не по силам. Иное дело — я, Иона Шекет, видевший в Галактике столько странного, что хватило бы на восемь жизней, если, конечно, проживать их по очереди и желательно — не подряд. Так вот, представив себя разумной молекулой, болтающейся в космосе, как гроб Магомета, я сразу понял, что главным желанием этой твари было хоть где-нибудь укорениться. Почувствовать, как Архимед, точку опоры. Подумано — сделано. Один конец молекулы остался в пространстве, а другой опустился на многострадальную арамгорновскую землю и внедрился в нее, будто разведчик в логово противника. Ах, как ему стало хорошо! Вся энергетика планеты… Все живительные соки… Он (или оно — как вам больше нравится?) сразу понял, в чем счастье жизни. По сути, эта единственная разумная молекула, торчком стоявшая над поверхностью Арамгорна, стала для жизни на планете тем же, чем был для нас, землян, тот Творец, о котором так хорошо было написано в нашей еврейской книге книг. Будущие жители Арамгорна — и знакомый мне диспетчер космопорта в их числе — отпочковались от молекулы-прародительницы и стали расти самостоятельно, как подсолнухи на грядках. Ну вот и все. Достигнув половозрелого возраста, уважающий себя арамгорнец вылезает из почвы, отбрасывает корни (но совсем не так, как люди отбрасывают копыта) и начинает жить самостоятельно, согласно принципам, впитанным, конечно, не с молоком матери, а прямо из почвы, в которой этих принципов видимо-невидимо и на всех хватит. Принципы, в том числе философские, вносятся в почву, подобно удобрениям на фермах Земли, и юный арамгорнец всасывает их ровно так же, как земная картошка всасывает почвенные воды и соки. Все это, конечно, очень странно и довольно мило, но мне стало жаль арамгорнцев. Вы, конечно, догадываетесь — почему? Ну естественно! Никто из них понятия не имел о том, что такое любовь. Разве может одна картофелина полюбить другую, как бы они обе ни были разумны? Не могут, конечно, ибо что они, черт побери, будут друг с другом делать, даже если зарегистрируют свой брак у самого дотошного адвоката? А любовь — это… Эх, да что я вам буду объяснять? Сами наверняка любили не один десяток раз, знаете, каково это — жить, не любя, подобно картошке на грядке. Поэтому стоит ли удивляться, что я решил поставить на Арамгорне эпохальный эксперимент и переломить ход местной истории? — Учебник я заберу с собой, — сказал я диспетчеру космопорта. — И кстати, мы с вами давно знакомы, но даже не знаем друг друга по имени. — Почему же? — удивился тот. — Я вас знаю. Вы Иона Шекет, так написано в вашем посадочном листе. — Ах, конечно… А вы? И тут диспетчер, не запнувшись ни разу, выдал имя, настолько длинное, что, когда он закончил, я почувствовал, что проголодался. По-моему, это имя включало в себя имена всех предков уважаемого диспетчера, начиная с того самого времени, когда молекула-прародитель умудрилась создать первых прямоходящих разумных на поверхности планеты. — Буду звать вас Мики, — решительно сказал я, сократив имя своего собеседника примерно в пять тысяч раз. — Ну… — с сомнением отозвался диспетчер. — Если вам так удобнее… — До свидания, Мики, — сказал я. — Отправляюсь найти вам невесту. Мики, естественно, не понял смысла сказанного, и я не стал пускаться в объяснения. Вы пробовали объяснить смысл слова «любовь» садовой пальме? То-то же… План мой был прост, как все гениальное. До сих пор новорожденный арамгорнец вырастал на ветке. Значит, нужно пойти славным путем земных селекционеров и вывести породу аборигенов, которые выращивали бы новорожденных сами. Для начала — нужно было пересадить ветку с почкой в тело взрослого арамгорнца. Куда угодно — в плечо, в ногу… Я выбрал живот. По знакомой уже мне дороге я бодро отправился на то самое поле, где из бывших преступников и самоубийц выращивали новых людей с новыми взглядами на новую жизнь. Вблизи от дороги рос довольно большой куст, на котором было всего три ветки. Две из них были пусты, а на третьей меланхолично покачивался уже почти готовый арамгорнец и смотрел на меня своим безнадежным взглядом. Для эксперимента мне было достаточно одного пальца на руке или ноге. Больно арамгорнцу не было, он еще не достиг той стадии развития, когда начинаешь чувствовать боль. Именно то, что мне было нужно. Палец я положил в кювету, куда обычно складывал образцы полезных ископаемых, подошел к следующему кусту и стал ждать, когда с ветки соскочит готовая к жизненному путь особь. Это оказался довольно крупный экземпляр, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы поймать его, придавить к земле и привить ему палец ровно тем же способом, каким пользовались в свое время великие селекционеры Мичурин и Бербанк. Не говоря об академике Лысенко. Пожалуй, все трое были бы рады, если бы дожили до нашего времени и увидели, как Иона Шекет применяет на практике их идеи. Бедняга арамгорнец, в животе которого набухал соками палец другого арамгорнца, сначала даже и не понял, что произошло. Думаю, что березка Бербанка тоже не понимала, за каким дьяволом ей пересаживают ветку от голубой ели. Результата мне пришлось дожидаться трое арамгорнских суток, в течение которых я питался исключительно брикетами, который прихватил с собой, когда спустился с корабля на планету. Пища не для богов, но она позволила мне не умереть с голоду. На четвертые сутки палец наконец прижился в животе арамгорнца, и тот перестал мычать и свирепо вращать глазами. Рот его раскрылся, и арамгорнец сказал: — Ах, Иона, я люблю тебя! Я готова делать с тобой много детей, ну иди сюда, сделай со мной еще раз то, что ты сделал три дня назад, когда я была еще молода и не понимала всей прелести… И так далее. Конечно, я позорно сбежал, ибо запасного материала для пересадки у меня не было, а вступать в интимные отношения с женщиной, которую сам, по сути, и создал, я считал недостойным своих высоких моральных принципов. Когда я сворачивал мимо здания космопорта к своему звездолету, мне показалось, что влюбленная арамгорнка вихрем влетела в диспетчерскую. Не знаю, что там происходило в следующие минуты, но могу догадаться, поскольку поднимать звездолет мне пришлось без малейшей помощи со стороны диспетчера. Удивительно, как я не налетел на спутник связи. Как бы то ни было, я покинул Арамгорн, уверенный в том, что люди больше не будут висеть здесь на ветках и ждать созревания. Правда… У арамгорнцев никогда не было войн. А теперь… Эту деталь я как-то упустил из виду. Где любовь — там соперничество. Где соперничество — там войны. Но ведь где войны — там прогресс. Ничего, пусть и на Арамгорне узнают глубину любви Ромео и Джульетты, помноженную на глубину ненависти Монтекки и Капулетти. Это полезно.

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

Планета Виирдок, чтобы вы знали, находится на самой окраине Третьего рукава Галактики, если лететь в стороны туманности Конская голова. Сразу после красного карлика Михельстона поверните вправо, и вы увидите на практически черном фоне (там, где по логике вещей должна располагаться конская грива) пятнышко, еще более черное, чем сама чернота. Многие думают, что там расположена одна из черных дыр, какие в безобразном для разума количестве разбросаны по всему космосу. Нет, господа, пятнышко это блуждающая планета Виирдок, названная так по имени первооткрывателя, выходца, по-моему, то ли с Дельты Пегаса, то ли вообще с Омикрона Кормы. Солнца у этой планеты, говорят, отродясь не было. На мой взгляд, это равнозначно утверждению, что у господина Икс никогда не было отца. Сказать такое может каждый, но ведь все знают, что именно это означает. Так вот, я думаю, что когда-то Виирдок обращался-таки вокруг нормальной звезды, но потом какой-то катаклизм (вспышка Сверхновой в ближайшей окрестности?) вышвырнул планету в открытое пространство, и этот жестокий поступок слепой природы навсегда испортил ей характер. Характер у Виирдока еще тот, в чем я убедился на собственном опыте. В район Конской головы я попал по чистой случайности. А если быть точным, то я просто не помню, что привело меня в эту область пространства. Я летел на дарсанском звездолете, а характер у этого корабля похуже, чем у строптивой жены, если вы понимаете, что я хочу этим сказать. Поэтому вполне возможно, что звездолет доставил меня на Виирдок просто в силу собственной вредности, только бы не выполнять моих прямых приказов. Сначала я не понял, где оказался. Вроде бы, планета. Сила тяжести, твердая поверхность, и все такое. Но если планета, то где звезда? Где спутник хотя бы один? Где аборигены наконец? Темно, пусто, скучно. — В чем дело? — спросил я у корабля, выглянув после посадки в иллюминатор и не увидев ничего в самом прямом значении этого слова. — Где мы? И зачем? — Планета Виирдок, — сообщил звездолет с нескрываемым злорадством. Отличается тем, что не может прибиться ни к одному светилу. — Почему? — удивился я. — Есть же законы механики… — Потому, — сказал звездолет, — что это планета невысказанных эмоций и неосуществленных планов. Силовые линии отрицательных эмоций действуют против сил тяжести и… — Понятно, — прервал я. — Не хочешь ли ты сказать, что здесь именно поэтому так темно? Потому что эмоции и планы были исключительно черными? — Глупости, — с некоторым презрением к моим умственным способностям отрезал корабль. — Темно здесь потому, что пыли много, мы же находимся в пылевой туманности. — Минуту, — сказал я. — Чьи планы и эмоции ты имеешь в виду? — Всякие. Согласно «Космической лоции», диск восьмой, директория «Рукав», поддиректория… — Короче, — буркнул я. — Все планы и эмоции, включая и ваши, досточтимый капитан Шекет. Если уж дарсанский звездолет изволил назвать меня «досточтимым», то Виирдок, видимо, действительно уникальная планета… — В детстве, — сказал я, — у меня была мечта стать послом на какой-нибудь очень важной планете. Мечта не осуществилась. Ты хочешь сказать, что Виирдок… — Именно. Нужно только просканировать информационные недра и найти… Корабль замолчал, принявшись, видимо, за работу, которую я и не думал ему поручать. Взявшись за дело, он обычно переставал реагировать на внешние раздражители (а то, что я стал для звездолета именно внешним раздражителем, мне было ясно уже давно) и погружался в информационную кому. Поэтому я завалился на диван и назло звездолету принялся читать «Космическую лоцию для недоразвитых и недоученных». Прошло часа три, и я уж подумал было, что звездолет нашел какое-то из своих собственных неисполненных желаний, но тут из динамика раздался сокрушенный вздох: — Вот я и говорю, Шекет, ваши желания лучше бы никогда не исполнялись, человечеству от этого была бы только польза. — В чем дело? — осведомился я. — Обнаружен файл с записью вашего исполненного желания, — сообщил звездолет. — Хотите ознакомиться? — Естественно! — воскликнул я и переключил голографический сканер на воспроизведение. В следующее мгновение я оказался в большом зале, посреди которого рядами стояли стулья, а на стульях сидели мужчины и женщины, одетые по дипломатической моде конца ХХ века. Перед рядами стоял длинный стол, на котором лежали три закрытые папки. В первом ряду сидел, сложив руки на груди, немолодой еврей, в котором я к собственному удивлению узнал себя. — Послушай, — сказал я кораблю, останавливая изображение, и все вокруг застыло, включая какого-то армейского чина, поднявшего правую ногу, да так и застывшего в этой нелепой позе. — Послушай, это ошибка. Я не мог быть послом в Соединенных Штатах в конце ХХ века, я ведь и родился-то в две тысячи пятом году! — Шекет, — нравоучительно сказал звездолет. — Виирдок воплощает невыполненные желания, в том числе и неосуществимые в принципе. Должно быть, в детстве вы мечтали именно о… — Вспомнил! — я ударил себя по лбу. Действительно, в юном и романтическом возрасте я мечтал родиться пораньше, стать дипломатом и сделать так, чтобы соглашение о создании палестинского государства никогда не было бы подписано, а было бы подписано другое соглашение, по которому… Вот этот невоплощенный в реальности момент и отобразила, должно быть, информационная карта планеты Виирдок. Я вздохнул и принялся смотреть, что будет дальше. Ведь если корабль прав, то сейчас никак не может произойти то, что произошло в 1999 году на самом деле. Неожиданно открылась парадная дверь, и в зал вошли президент Соединенных Штатов, премьер-министр Израиля и председатель палестинской автономии. Не называю имен, чтобы не обидеть истинных участников церемонии, но ведь у меня в детстве были свои пожелания по поводу того, кто должен занимать эти должности, и мнение мое не совпадало с реальным положением дел. В общем, в комнату вошли вовсе не те люди, которые действительно подписали в 1999 году договор, ставший долгой головной болью для еврейского государства. Премьер-министр Израиля посмотрел в мою сторону и хитро подмигнул. Я подмигнул в ответ, и мы остались вполне довольны друг другом. Речи я, пожалуй, вкратце перескажу, поскольку в моих пожеланиях они тоже отличались от реальных. Американский президент поблагодарил палестинского лидера за то, что тот согласился на то, на что он согласился. Потом израильский премьер сказал, что то, что сейчас произойдет, это именно то, что и должно было произойти после долгих и трудных переговоров. А палестинец, подойдя к пюпитру, долго шевелил губами и соображал, на каком языке ему лучше было бы сказать свое слово. В конце концов он почему-то выбрал русский, который почти не знал, и потому смысл его речи начисто ускользнул от собравшихся дипломатов. Боюсь, что смысла в речи просто не было. Текст договора я знал наизусть, поскольку еще в детстве сам и составлял его — сначала мысленно, а однажды даже изобразил на бумаге. Палестина, согласно договору, полностью переходила со всем населением под юрисдикцию Израиля, отдавалась, так сказать, на милость победителю, а палестинский раис становился автоматически членом кнессета от вновь созданной палестинской народной партии. Когда ставили подписи, я внимательно следил на действиями секретарей боялся, что под шумок они могут подсунуть действующим лицам не мой вариант соглашения, а тот, что был подписан в 1999 году на самом деле. Но ничего, обошлось. Подписи были поставлены, руки пожаты, и дело сделано. — Корабль, — сказал я. — Хочу посмотреть на последствия. Не может быть, что Виирдок поленился и не проанализировал отдаленные результаты. — Вы действительно хотите посмотреть? — подозрительно спросил корабль. — Конечно! — Ну-ну… — пробормотал звездолет, и в следующую секунду я обнаружил, что стою в толпе разгневанных арабов, которые держат в руках лозунги на арабском, иврите и английском: «Требуем работы!», «Требуем равной оплаты!», «Требуем социальных гарантий!», «Требуем жилья!» Нехватало только лозунга «Требуем хлеба и зрелищ!», но я тут же обнаружил и такой плакат, который держала девочка лет семи, и потому текст не был виден за мощными плечами взрослых демонстрантов. — Что происходит? — спросил я. — Что-что… — пробубнил звездолет. — Может гражданин государства Израиль качать свои законные права? Они и качают. — И что, государство дает? — А что государству остается? То, что положено по закону… По сути, рассудительно сказал корабль, — происходит то, что за двадцать лет до показываемых событий случилось в Германии, когда бедная восточная часть присоединилась к богатой западной. И еще добавьте восточную ментальность, нежелание работать и застарелую нелюбовь к собственной семитской расе… Толпа приблизилась, и я понял, что, если не приму меры к спасению, то сейчас мне расквасят физиономию, пусть даже дело происходит в голографическом пространстве, где я не могу испытать боли. — Давай вперед, — потребовал я. — Лет на десять. Когда все успокоится. — Нет данных, — сообщил звездолет. — Информационное поле планеты Виирдок не анализирует, согласно закону, принятому кнессетом в две тысячи семьдесят третьем году, предположений, наносящих пусть даже виртуальный урон Соединенным Штатам Израиля. — Ты хочешь сказать, — обиделся я, — что мне лучше было бы не мечтать о… — Да мечтайте о чем хотите, — обозлился корабль. — Вот только послом вам лучше действительно не становиться. Вы не дипломат, хотите делать то, что считаете нужным, а не то, чего требуют обстоятельства. — А не кажется ли тебе, — сказал я, — что обстоятельства требуют нашего немедленно старта с Виирдока? Эта планета производит на меня мрачное впечатление. — На меня тоже, — отозвался звездолет, и это, пожалуй, был первый случай, когда он согласился с моим мненим. Стартовали мы немедленно, и несколько часов спустя я любовался уплывавшей за корму туманностью Конская голова. Нет, господа, не хотел бы я еще раз попасть на планету невыполненных желаний. Хорошо еще, что я не попросил показать мне, что случится, если я женюсь на моей старой знакомой Гинде Меерсон. А ведь у меня когда-то было такое желание!