Странные вещи
Шрифт:
Клевер пыталась понять, что значили последние слова отца. Почему он хранил диковину? Зачем отправил ее к Аарону Агату, если терпеть не мог собирателей? В молодости Агат был исследователем и нанес на карту реку Мелапому. проплыв по ней в каноэ из медвежьей шкуры. Он издавал журнал, которым втайне зачитывалась Клевер. Она подолгу рассматривала портрет мистера Агата в бобровой шляпе и мечтала в один прекрасный день пожать ему руку. Знай она, чем обернется исполнение ее желания, своими руками сожгла бы все журналы.
– Прости меня…
Однако ответы,
Клевер охнула. Марля оказалась намного тяжелее, чем должна была быть. Руку тотчас начало покалывать, а потом жечь…
Только тогда, поняв свою ошибку, она швырнула горчичники обратно в сумку, чувствуя себя дурочкой. Горчичники были не диковинными, а просто мокрыми. Ее кожу раздражала горчица, пропитавшаяся водой. Теперь они ни на что не годны, испорчены.
Клевер решила повторить попытку и вынула посеребренный пинцет. Не он ли диковина, о которой говорил отец? Он извлекал занозы, пули, осколки костей из тел сотен пациентов. Дрожащими руками Клевер прихватила пинцетом ноготь большого пальца и резко дернула. Больно. Она потянула себя за край рубашки, а потом за волосы. Ничего не произошло. Она положила пинцет обратно в саквояж.
Клевер озадаченно покачала головой. Константин мог стерилизовать инструменты уксусом, если под рукой не было горячей воды, мог безропотно прожить не один день, довольствуясь сухим овсом и ягодами толокнянки. Для него мало что было по-настоящему необходимым. Словом neobkhodimo» он называл лишь то, без чего действительно невозможно было обойтись: чистые руки, терпение…
– Что же это? – слезы снова потекли ручьем. Клевер пыталась вспомнить, не давал ли отец хоть какого-то намека, хоть какой-то подсказки, хоть…
По лесу эхом разнесся крик.
Голос был совершенно точно не человеческим. Но это не было ни тоскливым воем лисицы, ни заунывным совиным криком. Вопль повторился, отчаянный и полный боли. Поговаривали, что по этим лесам бродит ведьма, неясный призрак, будто смотришь сквозь разбитое стекло. Вдова Хеншоу называла ведьму Штопальщицей и уверяла, что та разговаривает на два голоса, носит ожерелье из украденных у спящих детишек зубов и пахнет мертвыми зверушками, которых носит в своей корзине.
– Ведьма не взаправдашняя, – сказала себе Клевер. – Это просто сказка, чтобы пугать детей…
А вот диковины были настоящими, взаправдашними. И таким же настоящим был этот крик.
Услышав его во второй раз, Клевер подхватила свою поклажу и пошла к скалистому выступу. Выйдя к полукругу из валунов –
Одичавшая собака поймала петуха и безжалостно трясла его, держа в зубах. Пес был охотничьей породы, но явно давно жил без хозяина, и под пегой шерстью резко проступали ребра. Петушиные перья были на удивление яркими и блестящими, они сверкали даже во время драки. Птица была явно породистой – из тех, которые получают призы и красуются в фермерских альманахах.
Силы были неравными, и несчастный петух, безнадежно проигрывая схватку, испускал предсмертные вопли, которые и заставили Клевер подойти. Неистово атаковав, собака сломала петуху крыло. Птица снова пронзительно заголосила, но продолжала храбро сопротивляться.
Клевер стала искать палку подлиннее, чтобы разнять драчунов, но тут вдруг взвыла уже собака. Оказывается, петух, повернувшись к псу здоровым крылом, глубоко вонзил ему в нос длинную шпору. Когтями другой лапы он вцепился собаке в глаза.
Собака тут же разжала зубы и выпустила птицу, но петух не ослаблял хватки, хотя противник пытался отступить.
Наконец, они расцепились, и пес с визгом бросился в чащу. Раненый петух расхаживал по кругу, волоча за собой искалеченное крыло.
Смотреть на эту птицу, перепуганную и истекающую кровью, было все равно что увидеть в зеркале собственное отражение. Все еще плача, Клевер поставила на землю сумки и ладонями вытерла щеки. Хриплым от слез голосом (сочувствие все же немного смягчило его) она позвала:
– Иди сюда, бедняжка.
Подскочив, петух повернулся, чтобы дать ей отпор, воинственно распушив перышки на шее и груди. Он хотел было захлопать крыльями, но сломанное крыло так и волочилось по земле. Петух зашатался и рухнул безжизненной кучкой черных и бирюзовых перьев.
Клевер присела на бревно, зажала петуха между коленями так, чтобы он не мог сопротивляться здоровым крылом, а его страшные шпоры оказались от нее подальше. Птичья голова безвольно опустилась ей на бедро, но петух еще дышал.
Самым правильным было бы поскорее избавить его от страданий и зажарить на костре. Клевер и вспомнить не могла, когда видела мясо. Она вынула из мешка нож, но не смогла собраться с духом, чтобы перерезать петушиную шею. Кругом и так было слишком много крови. Да и крыло, похоже, было сломано только в одном месте. Если петуху помочь, у него были все шансы выжить.
Глупо, конечно, было лечить птицу. Но Клевер чувствовала себя такой потерянной и беспомощной, что рада была взяться хоть за что-то, что было ей под силу. Все ветки, какие она видела вокруг, были или кривыми, или слишком запачканными древесным соком и смолой. Такие не годились.