Странствия и приключения Никодима Старшего
Шрифт:
— За что? — удивился Никодим. — Вы мне сделали много дурного, но что я сделал вам?
— Вы — счастливейший из людей и уж тем передо мной виноваты. Другие теряют полжизни на то, чтобы получить хотя бы только возможность прикоснуться к предмету своих вожделений. А вы? Приходите и берете себе все, без остатка. А потом еще оправдываетесь! Вы догадываетесь, конечно, о ком я говорю?
— Я?.. Нет… Я не могу догадаться…
— О госпоже NN — вот о ком.
— Постойте, постойте, вы что-то путаете, — загорячился Никодим (но втайне ему было неприятно
Уокер произнес сквозь зубы:
— Или я рехнулся, или вы? Я перестаю понимать решительно все.
И, оглядевшись кругом, вытащил из кармана рейтуз револьвер.
— Встаньте туда, к дереву, — указал он Никодиму властно, обращая револьвер дулом к нему.
— Ах, вы так! Помните, как мы столкнулись с вами у камня, что из этого вышло? — засмеялся Никодим, но очень спокойно, и, прежде чем Уокер успел нажать спуск, ударил его по руке. Выстрел раздался, но пуля полетела к лесу и, сорвав по дороге несколько сухих листьев, плавно упавших на землю, ударила в дерево.
Схватив Уокера руками за горло, Никодим одним рывком повалил его на землю и отнял у него револьвер.
Отступив на шаг-другой с торжествующим видом, но вместе дрожа от волнения всем телом, Никодим сказал поднимавшемуся Уокеру:
— Теперь я мог бы вас попросить… Вот ваш револьвер.
Подал револьвер Уокеру и пошел прочь.
Уокер повертел револьвер, обтер его полою куртки, постоял, как бы в раздумье, потом медленно поднес револьвер ко рту. На лице его мгновенно отразились и большая тоска, и утомление, и презрение к себе, сознание безвыходности и невозможности восстановить свою честь, и обида, и пристыженность за дикую выходку против Никодима. Уокер спустил курок.
На выстрел Никодим обернулся, подошел, постоял над трупом, вынул из кармана жилета штопальную иглу и. Бог знает зачем, попробовал воткнуть ее в грудь Уокеру, но игла встретила что-то твердое и остановилась. Тогда Никодим воткнул ее в торчавший рядом гнилой пень — всю, без остатка, и очень быстрыми шагами скрылся в лесу.
ГЛАВА XXIX
Тень за рубежом
Валентин и Певцов прибежали на выстрел к трупу Уокера, когда Никодим был уже в лесу, далеко от места происшествия. Вся обстановка и положение сэра Арчибальда показывали, что он сам покончил с собою, но тем не менее Валентин и Певцов в два слова сговорились не упоминать о том, что Уокер ушел от них вместе с Никодимом.
Никодим проблуждал по лесу несколько часов, как оглушенный, не разбирая дороги, и вновь очутился на той же поляне, где он оставил труп Уокера.
Тело сэра Арчибальда было уже покрыто рогожей; неподалеку от него сидел на корточках понятой из соседней деревни и разводил костер, чтобы согреть
— Это что же, братцы? — спросил их Никодим, подходя. Он хотел спросить, зачем они здесь и что станут делать с телом Уокера, но у него вышло так, будто он не знал, что с Уокером случилось.
— А Лобачевскому управляющему жить надоело или попался в чем — т приперло?
Бывает, — ответил первый понятой, веселый и разбитной малый лет двадцати пяти.
— Бывает, — повторил сокрушенно второй понятой. Присядьте с нами, барин, а то жутко что-то, — попросил он Никодима. Этот понятой был мужик уже в почтенных летах и, должно быть, богобоязненный.
Никодим присел на обрубок дерева, валявшийся тут же.
— И что это люди, — сказал опять второй понятой, — не пойму их никак. Живут, живут — и готово!
— Вот, видишь ли, — заметил Никодим ровным голосом, — а я еще за минуту до смерти с ним говорил. Гордился человек.
— Нечистый всегда гордого подтолкнет, — пояснил первый понятой. — Навесь чайничек-то, — напомнил он второму.
Едкий синий дымок от костра щипал Никодиму глаза; Никодим, захватив несколько сухих сучьев с поблекшими, но еще плотно державшимися листьями, отрывал лист за листом и бросал их в огонь…
Уже понятые напились чаю, а Никодим сидел все неподвижно и молчал.
— Барин, а барин, — сказал первый понятой, — а правда ли, что душа человечья еще будет к телу приходить?
— Будет, — ответил Никодим убежденно, но не думая о том, что говорит.
— Ну вот видишь, я тебе говорил, что будет, — радостно подтвердил второй.
— Прощайте, братцы, — сказал Никодим, вставая, — пойду.
Он снова пошел в лес, опять не разбирая дороги, побродил там и через полчаса вышел на ту же поляну.
Понятые как будто встревожились.
— Что это, барин, — спросили оба они в один голос, — вас все сюда манит?
— Не знаю, — ответил Никодим равнодушно и присел на тот же обрубок. Посидев, он встал, повторил свое "прощайте" и пошел по дорожке, ведущей к дому.
Валентин приблизительно через полчаса после этого, очень растревоженный самоубийством Уокера и не находя ему объяснений, прошел наверх к Никодиму, думая, что брат сидит у себя. Он не нашел там Никодима и вышел через дверь кабинета на крышу дома.
С крыши дома Валентин прежде всего увидел тот распаханный бугор, по которому когда-то бегал Трубадур, а на бугре, как раз на полосе посередине его — Никодима. Кроме того, в конце полосы, у камня, прислонившись к нему, сидел еще человек и, видимо, спал.
Никодим шел полосою по бугру вверх, но шел необыкновенно. То он делал несколько шагов вперед, высоко поднимая ноги, будто опоенный дурманом, то отступал назад, все время озираясь и балансируя руками, точно он двигался не по земле, а по канату.