Странствия по двум мирам
Шрифт:
Я оставил тебя в Ливорно с братом Антонио. Оттуда мы доплыли до устья Арно и вскоре очутились в Пизе, втором городе Тосканы, которая, подобно младшей сестре, подчиняется Флоренции. Некоторые считают, что она была бы третьим городом, принадлежи Сиена флорентийцам, которые страстно того желали, но сиенцы им не позволили. Это вообще свойственно всей Италии, донизу разделенной на королевства, герцогства и разные владения, так что нет единого правителя, которому бы все подчинялись, даже у Папы нет такой власти. Самыми сильными здесь считаются Флоренция, Венеция, Милан и Генуя, а также собственно Папство и Неаполитанское королевство. Особняком стоят Урбино, Феррара, Модена и другие более мелкие, но не менее воинственные владения и области. Все воюют между собой, но стоит кому-нибудь одержать верх, как его бывшие союзники бросают
Гордостью Пизы служит площадь, называемая площадью Чудес. Там находится собор Благовещения, украшенный многочисленными арками и колоннами, каковые расположены в таком порядке и гармонии, что этот ансамбль кажется небесным, а не земным творением. Напротив стоит баптистерий, а сбоку высится башня колокольни, – кампанила, как ее здесь называют, – подобно маяку она направляет путешественников, плывущих вверх по Арно. Эта башня представляет собой чудо из чудес, но не из-за своей высоты, поскольку она, пожалуй, не будет выше на-шей Хиральды 15 , а потому, что она сильно наклонена к земле, но каким-то образом не падает. Она не была построена такой намеренно: просто во время строительства грунт под фундаментом просел, и пизанцам пришлось исправлять положение по ходу стройки, так что в итоге получилась у них «падающая башня». Все это рассказал мне один местный монашек, подтвердив свои слова сделанными на мраморе зарубками, они произвели на меня большое впечатление.
15
Знаменитая башня в Севилье, возведенная арабами в конце XII в. и достигающая в высоту почти ста метров.
Ты, конечно, с нетерпением ждешь, когда я приеду во Флоренцию, наслушавшись похвал ее младшей сестре. Признаюсь, я все еще плутаю в излучинах Арно, не зная, с чего начать и как рассказать об этом городе из городов и его несравненной красоте. Отягощенный разными заботами, я сумел повидать лишь немногие из его красот, но и этого немногого мне хватило, чтобы покинуть город с грустью.
Сразу же по прибытии сталкиваешься с первыми достопримечательностями: это мосты через Арно, и самый древний и значительный среди них – Понте-Веккьо. Его длина от берега до берега составляет сорок вар 16 , а ширина – тридцать, и благодаря таким размерам он больше похож не на мост, а на огромный дом, подвешенный над рекой. По обеим его сторонам и в самом деле теснятся лавки мясников и красильщиков, дабы запахи, сопутствующие их ремеслу, не проникали в город, и между этими лавками еще остается место для проезда воловьей упряжки. Перейдя мост, ты оказываешься на огромном рынке, где крестьяне торгуют плодами своего труда, а горожане – своими изделиями и где столько всего продается и покупается, что кажется, здесь встречается вся Флоренция, и простолюдинка запросто беседует со знатным сеньором, а слуга с госпожой, что бы там ни говорилось в известном присловье. Тут же рядом находится площадь Синьории, напоминающей наш дворец, с той лишь разницей, что Флоренция – республика, и потому он принадлежит не единому властелину, а всем самым знатным людям города. Это буквально так, ибо есть среди них более и менее знатные, а над всеми ними стоят банкиры Медичи. Дворец этот – великолепное, роскошное здание, хотя и выстроен странным образом, ибо с одного крыла он узок, словно бастион, другое же крыло столь длинно, что напоминает крепостную стену. Внизу располагается лоджия со статуями, некоторые из них, как рассказывают, сохранились со времен Рима, хотя я по причине занятости видел их мельком.
16
Вара – испанская мера длины, равная 0,83 м.
Ты спросишь, о какой такой занятости я веду речь, коль скоро успел повидать столько прекрасных вещей. Но уверяю тебя, во Флоренции следует бежать от красоты, настолько ее много. Что же касается занятости, то речь идет о долге вежливости по отношению к семейству Медичи, пригласившему
А теперь от радостных вестей, Кармен, я должен перейти к более грустным. Не хотелось бы прощаться с тобой подобным образом, но вряд ли смогу написать о чем-то другом: меня одолевает усталость и слипаются глаза. По дороге в Венецию, где я сейчас нахожусь, на мою карету напали разбойники, похитившие уже написанное письмо к тебе и векселя герцога. Но не беспокойся! По-настоящему это и нападением-то нельзя назвать: злоумышленники прыгнули в карету с придорожного дерева, и все это длилось считаные мгновения. Стражники дона Лоренцо сумели нагнать разбойников и отобрать у них похищенную сумку, однако мое письмо вернулось ко мне в столь плачевном виде, что мне придется его снова переписать. И потому я уже не успею отправить его из Италии, как намеревался, ибо завтра на рассвете мы отплываем на Родос.
Итак, расстаюсь с тобой в Венеции и обещаю отправить это письмо и предыдущее, то, что буду переписывать, из первого же порта, где отыщется почта. А пока позволь вручить себя Провидению, ибо начинается путешествие по морю, причем по той его части, где возможна встреча с турками, что мог бы подтвердить мой покойный отец, если бы вернулся на родину. Если же меня ожидает его судьба, обещай, что будешь помнить меня и после окончания траура и постараешься выйти замуж и обрести счастье. Моя душа не успокоится, зная, что я оставил на твою долю одни лишь горести.
Тафур отложил перо и перечитал последние строки. Как же Кармен не волноваться, коль скоро он делает столь мрачные прогнозы? Она заподозрит, что он умалчивает о других невзгодах или, того хуже, сам ищет смерти и торопится зажечь поминальные свечи. Странно было бы, если бы он стремился к смерти сейчас, – помимо того, что это вообще святотатственное желание, – когда только что спас себе жизнь, когда слава и удача ожидают его на Востоке. Но об этом он тоже не мог рассказать Кармен.
Он отодвинул последний лист письма и положил его вместе с теми листами, что вернули ему стражники. Почувствовав металлический привкус во рту, он подошел к окну вдохнуть свежего воздуха. Мимо гостиницы проплывала невесомая гондола, направляясь в сторону Риальто, где они высадились в полдень. Вокруг пристани царило праздничное оживление, а по Большому каналу сновали разукрашенные гондолы, наполненные людьми в карнавальных одеждах. Несколько венецианцев с песнями перешли через мостик на углу улицы. Какое-то чучело в черном плаще и белой маске, с огромным клювом на месте носа, метнулось в одну сторону, потом в другую, пытаясь выбраться из лабиринта каналов. Тафур нахмурился. Зловещий клюв напомнил ему о Фадрике Альваресе, претенденте на руку его суженой.
Он чуть отодвинул занавеску и высунулся из окна. Внизу, на берегу канала, стражники герцога продолжали мерзнуть у дверей. Ему стало стыдно за то, что он напоследок отругал кучера; бедняга так и не понял, за что он впал в немилость. Наверное, двое других стражников тоже не виноваты, разве что те двое, что потом отняли сумку у грабителей, но праведники всегда платят за чужие грехи, как учит Евангелие. Он вновь почувствовал солоноватый привкус во рту. Не прилила ли у него к горлу кровь из раны? Он погладил грудь и приподнял повязку под сорочкой. Рана уже подсохла и покрылась корочкой.
Он повернулся к столику, за которым писал, и его взгляд вновь задержался на лежащих перед ним листках. Он надеялся хорошенько осмотреть содержимое своей сумки по приезде в гостиницу, хотя уже на баркасе начал с подозрением вглядываться в покорные лица стражников. Векселя герцога были черны от крови и грязи. Что же касается письма к Кармен, то его вторая страница находилась на месте третьей. В ее углу остался смазанный отпечаток указательного пальца. Кто-то читал его письмо.