Странствия по двум мирам
Шрифт:
Сердце предостерегало его, но он был не в силах побороть искушение. Снова и снова искал он ее глаза, скрытые вуалью. Почему он не призвал тогда на помощь Кармен? Почему не взывает к ней сейчас? Если, возвратившись в Санлукар, он узнает, что Кармен стала женой дона Фадрике, ему не на кого будет пенять. Встречались в хрониках рыцари, которые служили чужой даме, относясь к своей как к святой в алтаре, но они не меняли первую на вторую, а оберегали обеих от обид и оскорблений. Он должен подробно объяснить все это Кармен. Но пока не пришла эта пора, наверное, лучше будет промолчать об этом. Что же до остального, то на следующий
Появился смотритель с масляной лампой в руке. Осторожно ступая меж навозных куч, над которыми поднимался пар, он приблизился к ним. Конюхи расседлали скакунов эскорта, затем распрягли карету и увели лошадей. Тафур не отходил от своего сундучка, пока запрягали новую четверку лошадей, на сей раз вороных, которые недовольно пофыркивали из-за того, что их сон столь бесцеремонно нарушили. Тем не менее они с места взяли в галоп, и карета покатилась в направлении переправы через По. На следующем повороте один из стражников поскакал полем наискосок, чтобы успеть перехватить баркас на этом берегу. Над полями Феррары поднималась густая пелена тумана, превращавшаяся в бесформенные клочья, когда ее рассекала на своем пути карета. Кучер протянул плащ, и Тафур с удовольствием закутался в него.
Да, прекрасная дама его словно не замечала. И обменяться с ней каким-нибудь знаком так, чтобы этого не заметил дон Джулиано Медичи, тоже было невозможно. Последний не спускал с нее глаз на протяжении всего праздника и не позволял больше ни с кем танцевать. Поклоны, вращения, повороты… Кто рискнул бы соперничать в изяществе с хозяином дома? Уж конечно, не он, со своими неуклюжими ногами в походных сапожищах. Несмотря на вчерашние объяснения Фичино, дон Джулиано не выглядел ни больным, ни выздоравливающим. Разве что его болезнь тоже именовалась любовью и прекрасная Симонетта была одновременно и недугом, и лекарством от него.
Он спрятался в уголке, за спиной у Веспуччи, чтобы другие приглашенные не задали ему неуместных вопросов, но когда наступила очередь танца Венеры, не сумел удержаться и протиснулся в первый ряд зрителей. Симонетта должна была его видеть, когда она и ее подруги танцевали под звуки гармоничной музыки, изящные и невесомые, как три грации. Но на этот раз ее глаза ни разу не блеснули под маской. Не успела затихнуть лира, как к нему подошел Веспуччи. Уже наступила полночь, и карета ждала его у дверей.
Он приподнялся на подушках и дотронулся до нагрудного кармана. Чуть ниже прощупывался бархатный мешочек, который портной Медичи пришил к его сорочке. Он открывал его всего раз, когда Фичино и Веспуччи показали ему этот мешочек в кабинете, но даже еще не разглядев как следует его содержимое, он навсегда впитал глазами цвет этого порошка. Да, именно порошка, из тех, что художники используют для изготовления красок, сочетавшего в себе серые и зеленоватые, голубые и аквамариновые тона, краски моря на закате. Точно такого цвета были глаза у Симонетты.
Наконец, сраженный усталостью, он уснул. Неизвестно, сколько времени он проспал, когда услышал ржание лошадей, и в тот же миг кучер повалился на него с козел. Тафур
– Banditti, signore! Ladri! 13
Разбойники? Бандиты?
Он вскарабкался на козлы и ухватился за висевшие поводья. Потом спрыгнул на землю, сжимая в руке шпагу, и вдруг почувствовал такой холод в груди, словно на нем не было кафтана: казалось, сырой туман проник во все поры. Сбоку от дороги, шагах в двадцати от экипажа, мчались две тени, преследуемые стражниками арьергарда.
13
Бандиты, синьор! Разбойники! (ит.)
Тафур подошел вплотную к карете и вновь почувствовал холодок: у него похитили дорожную сумку с письмом к Кармен и векселем герцога.
Кучер пытался удержать его, когда он рванулся в сторону леса. Впрочем, Тафур сам остановился, увидев испуганные глаза кучера, уставившиеся на его грудь. Он повернулся в сторону луны, всходившей над лесом, пощупал продырявленную сорочку, мокрое пятно на груди и взглянул на свои влажные и темные пальцы на свету. Кучер оторвал рукав рубашки, чтобы остановить кровь. Один из передних стражников спешился и бросился на помощь.
Тафуру помогли забраться в карету, но перевязывать себе рану он не позволил, занявшись этим самостоятельно. И хотя крови вытекло порядочно, речь шла о пустяковой царапине, которую ни один уважающий себя турнирный боец и раной-то не назовет. Письмо герцога не пострадало. Несколько капель крови попало на бархатный мешочек. Он оторвал его и сунул в карман. Потом осмотрел шпагу. И с таким оружием он надеялся совершать подвиги на Востоке? Если бы не кучер, валяться бы ему сейчас с кинжалом между ребер.
Стражник вновь сел в седло, говоря, что пора отправляться, не медля ни минуты. Синьор ранен, и к тому же не исключено, что неподалеку прячутся другие бандиты. Двое других стражников отобьют сумку и догонят их. Тафур бросил тревожный взгляд в сторону леса. Почему они так долго не возвращаются? Уже давно из-за деревьев слышалось лязганье оружия, крики, проклятья, потом чей-то стон. Тем не менее стражник был прав, они не могли задерживаться здесь, если не хотели подвергнуться новому нападению. Кучер боязливо залез на козлы и хлестнул бичом.
– Veloce! Fino a Venezia! 14
Как видишь, приходится просить у тебя прощения. Я не забывал о тебе все эти дни, которые слились в один только на бумаге, в жизни же оказались и длинными, и тяжелыми. Нет, не невнимательность и непостоянство отдалили меня от тебя, не позволив предаваться сладким воспоминаниям, а судьба путешественника, на долю которого выпадает немало забот и невзгод. Но теперь они все позади, так что не беспокойся.
14
Скорее! Вперед в Венецию! (ит.)