Странствия Шута

Хобб Робин

Тем временем моя лошадь врезалась грудью в коня еще одного нападавшего. Я вовремя уклонился, и его клинок срезал только шерсть с моего плаща. Я был более точен. В этот раз в ход пошел острый конец моего оружия, который я глубоко всадил в грудь своего изумленного противника. Так приятно, наконец, пролить кровь и позволить ярости вырваться! Мой Уит разделил со мной его сильнейшую боль. Я отгородился от нее, как только ощутил удовлетворение. Благодаря нападению, я оказался совсем близко к парню, схватил его за горло, чтобы стащить тело с лезвия, и почуял в его дыхании завтрак, который он ел за моим столом. Я успел заметить в его распахнутом рту два неровных зуба. Совсем молодой, возможно, даже моложе

Ланта. И теперь гораздо мертвее.

– Ты ублюдок! – закричал его товарищ.

– Да! – ответил я, и развернулся в седле, пригибаясь. Кончик лезвия его меча ожег мой лоб полосой огня вместо того, чтобы обезглавить. Боль была шокирующе острой. Мы оказались почти притиснуты друг другу нашими лошадьми. Кровь от моего предыдущего удара бежала у него по подбородку, но я знал, что через мгновение кровь хлынет и из моего пореза, ослепит меня, и меч будет бесполезен. Я пришпорил лошадь, она рванулась вперед, откликаясь. В тот же момент я освободился из стремян, и мы врезались в нашего нового противника. Надо было схватить его, пока я еще мог видеть. Я бросил меч, стряхнул перчатки и кинулся на него.

Кажется, это было последнее, чего он ожидал. Я был в пределах досягаемости его меча, но не убегал, а рвался навстречу. Он слабо ударил меня эфесом, попытался удержаться в седле, но мой дополнительный вес заставил его лошадь зашататься. Я вцепился в его ухоженную бороду и свалился с лошади, утягивая его за собой. Выкрикивая проклятья, он выронил меч и несколько раз ударил меня кулаками в грудь, однако так и не смог освободиться. Мы упали в глубокий снег, и я извернулся, надеясь оказаться сверху. Но не удалось, и он навалился на меня всем телом. Я услышал сдавленный крик Чейда.

– Подожди! – глупо выкрикнул я, будто они отложили бы драку ради меня, и получил удар в челюсть от своего противника. Даже в падении я не отпустил его бороду и сейчас старался выдрать как можно больше. Он орал от боли, что меня очень радовало. Наконец, отпустив бороду, я со всей силой ударил его по ушам тыльной стороной рук.

Он снова заорал, а я вцепился ему в горло. Непросто задушить человека с густой бородой и высоким воротником. Я пробрался пальцами сквозь его бороду под воротник и вдавил пальцы в теплое горло. Вряд ли у меня получится убить его быстро, он по-прежнему отчаянно сопротивлялся, кровь из раны на лбу заливала мне глаза. Однако он быстро начал задыхаться, перестал меня бить и попытался отодрать мои пальцы от шеи. Это было очень кстати, я резко дернул головой вперед и вцепился зубами в его руку. Он взревел, затем завопил от боли и ярости. Убийцы не гордятся честной дракой, мы гордимся победой. Выплевывая кусок пальца, я подумал, что Ночной Волк был бы мною доволен. Моя хватка оставалась все такой же крепкой, и я чувствовал под руками поддающуюся плоть его горла.

– ПЧЕЛКА! – выдохнул я и вцепился сильнее.

Чтобы задушить кого-то, пока тебя избивают, нужно полностью сосредоточиться и ни в коем случае не отступать. Я знал, что пока сжимаю его горло, он теряет силы, а значит скоро начнет задыхаться и больше не сможет наносить удары. Я резко подтащил его ближе, чтобы не дать сильно замахнуться, в то же время удерживая подальше от своего лица его сломанные клацающие зубы. Он тоже пытался найти мое горло, но я прижал подборок к груди. Много времени прошло с тех пор, когда мне приходилось драться подобным образом, но некоторые вещи человек не забывает никогда. Его удары действительно стали ослабевать, теперь он уже не пытался бить, а лишь наделся оторвать мои руки от горла. Держи крепче,– напомнил я себе. Все, что мне надо было делать – продолжать сжимать. Когда он свалился на меня в первый раз, я знал, что он только притворяется мертвым. Долго

он не притворялся и снова попытался поднять руки и вцепиться в мои. Это была слабая попытка. Когда он свалился во второй раз, я понял, что теперь он действительно потерял сознание. Однако продолжал душить, и лишь когда я уверился, что он точно мертв, ослабил хватку и столкнул его с себя.

Я откатился в сторону, с болью в ребрах и горящей челюстью, некоторые его удары оказались по-настоящему сильными. Шатаясь, я встал на колени и провел рукавом по своим залитым кровью глазам. Когда я смог видеть, то поднялся на ноги и осмотрелся в поисках Чейда. Лошади разбежались. Капитан свернулся в клубок, слабо постанывая. Четверо стражников лежали на земле, трое мертвы, один умирал. Чейд все еще держался на ногах. Кровь, вытекающая из раны на боку, окрасила его плащ в темное и пятнала снег. Однако старый бастард по-прежнему крепко стоял позади лейтенанта, захватив рукой его шею словно в тиски. Лейтенант зря терял время, пытаясь вырваться. Я вытащил нож, чтобы его добить.

– Нет! – задыхаясь, запретил Чейд. – Мое убийство.

Никогда раньше мой наставник не говорил так похоже на моего волка. В знак уважения я сделал два шага назад, без угрызений совести добил четвертого стражника и отправился на помощь капитану.

Он умирал и знал об этом. Я не пытался его трогать, лишь опустился на колени и, опираясь на руку, заглянул ему в лицо. Он едва мог сосредоточиться на мне. Он попытался облизнуть губы, затем сказал:

– Не изменник. Не я. Не мои оставшиеся мальчики. Мои роустеры.

Я подумал, что он закончил.

– Я скажу лорду Чейду, – заверил я его.

– Этот сын потасканной шлюхи, – сказал он, и злость придала ему сил. – Оставьте их тела…на виселице. Этот дерьмоед и ублюдок Крафти. Ввел их в заблуждение. Моих мальчиков. Моих.

– Остальные не будут наказаны, – пообещал я, зная, что лгу.

Репутация роустеров, и раньше совсем не идеальная, теперь будет запятнана еще сильнее. Никто не захочет присоединиться к этой группе, а за столом другие стражники будут их избегать. Но я должен был дать ему это утешение, и тогда он закрыл глаза и позволил себе умереть.

Я пошел к Чейду. Он опустился на колени около Крафти. Тот был еще жив. Он потерял сознание от удушья, а Чейд деловито перевернул его лицом вниз, закатал штанины и перерезал большие сухожилия под коленями. Пока я смотрел, он скрутил запястья лейтенанта длинным шнурком, который достал неведомо откуда. Затем с ворчанием перевернул Крафти на спину. С перерезанными сухожилиями Крафти не сможет даже стоять, не только бегать или драться. Чейд был бледен и тяжело дышал, когда сел на корточки около него. Я не просил его убить пленника и не спрашивал о намерениях. У убийц свой кодекс. На карту были поставлены жизни Пчелки и Шайн, и если попытка покушения на нас была связана с их похищением, то было приемлемо все, что могло дать нам нужную информацию.

Крафти хрипло пытался вдохнуть, он приходил в себя, веки затрепетали и поднялись. Он наконец-то задышал и увидел нас – Чейда на коленях, с окровавленным ножом в руке, и меня, возвышающегося рядом. Чейд не стал дожидаться, пока лейтенант заговорит. Он приставил нож ко впадине на его горле.

– Кто тебе заплатил? Сколько? Какое у тебя было задание? – он говорил так, словно считал вслух.

Крафти ответил не сразу. Я осмотрелся вокруг. Моя лошадь стояла невдалеке, внимательно за мной наблюдая, остальные собрались кучкой около нее. Сбитые с толку, кажется они принимали мою чалую за вожака и пытались обрести успокоение в ее обществе. За спиной тонко захрипел Крафти, видимо Чейд что-то сделал своим ножом. Я приглушил Уит, чтобы не разделять его ощущения, и слышал, как он дергается в путах и рычит: