Страшная Мария
Шрифт:
Мария пришпорила коня. Ванюха поскакал следом. Если бы он был рядом, то наверняка удивился бы, увидев лицо партизанки. Всегда суровое, оно по-утреннему просветлело.
Но Мария и сама этого не замечала. Она еще не понимала, что с этого момента всеми ее поступками будет руководить не только ненависть, но и живое тепло воскресшей любви к жизни.
27
Конец беляков, как сказала Мария Борщову, был действительно близок. К началу зимы партизаны освободили от колчаковцев почти весь Алтай. Присалаирье — тоже. В среднем и
Только церковь в Высокогорском все еще держалась, хотя у карателей никаких надежд на спасение не оставалось. Запасы продуктов в церковных подвалах попы и купцы создали заранее, а в ограде имелся глубокий родниковый колодец, и беляки могли еще долго отсиживаться, но пробиться к своим через обширные освобожденные районы им оказалось не под силу. И выручки ждать не приходилось: колчаковская армия стремительно катилась на восток, ей было не до гарнизона, сидевшего за церковной оградой в каком-то безвестном притаежном селе. Конечно, каратели понимали всю безвыходность своего положения, но сдаваться не хотели: слишком много зла натворили на земле, чтобы надеяться на пощаду. Лишь тогда, когда партизаны подвезли пушку, гарнизон выкинул белый флаг.
Но отряд Путилина ушел из села до того, как обреченные беляки капитулировали. На осаду церкви было поставлено пришедшее из степного Причумышья роговское подразделение, в которое влился Коська Кривопятый со своими головорезами, а Путилин ушел на подступы к Бийску. Беляки из города пытались прорваться к Высокогорскому, против них нужно было выставить боевой заслон.
По первозимку Красная Армия заняла Бийск. Путилинский отряд влился в регулярные части.
Здесь и рассталась Мария с Путилиным и Ванюхой Совриковым. Коммунар и Ванюха ушли с полком Красной Армии на восток, добивать Колчака, а Мария вернулась в родное село.
Прежде всего она решила взять к себе Анютку, партизанскую дочь. Однако ни в Сарбинке, ни в Высокогорском, ни в одном из ближних сел и деревень не нашла Катерину.
Поехала к Лешке на пасеку. Он был не один. У стола сидела миловидная девушка в стареньком полушубке. Тяжелая бордовая шаль откинута с головы на спину и плечи, над широким открытым лбом кудрявятся светло-русые волосы. Заметив недоуменный взгляд Марии, Лешка смущенно сказал:
— Стеша это, Липунова. Тоже на пасеке живет, в Макухином логу. Скучно, говорит, одной. Вот и… пришла.
— Да уж какое веселье, — потупилась девка, скраснев.
«Милые вы мои! — улыбнулась Мария в душе. — Чего застыдились? Дело молодое…» Вслух спросила:
— Нe сестра Павлу Липунову?
— Ну, — подтвердила Стеша.
— Наш. Партизан, — сказала Мария и обратилась к Лешке: — Где отец и Катерина?
— Знаешь сама, какую расправу учинили партизаны в Высокогорском. Испужался батя, что ни ему, ни Катерине
Мария знала, что за подобное самоуправство, учиненное в Кузнецке, Новоселов был позднее арестован Советской властью, но каким-то образом сбежал из-под стражи, скрылся в Мариинской тайге. А Коська с кучкой наиболее верных ему дружков мародерствовал в деревнях Присалаирья, нагло объявляя при этом, что продолжает искоренять белых последышей. Мария вполне уже сознавала, что ни Новоселов, ни Коська не были борцами за Советскую власть, а примкнули к партизанскому движению из самых низменных целей. Но почему-то не могла признаться в этом Лешке. Наоборот, нахмурилась и сурово сказала:
— Ну, стариков и баб с ребятишками там никто не тронул. Не то, что беляки…
— Один черт! Вместо того, чтоб жить по-людски, повыкрасились кто в красное, кто в белое, кто вовсе в черное и давай лупить друг друга. А кровь-то льется одна — человеческая.
— Да ты, паразит, понимаешь, что мелешь? — возмутилась Мария.
— Я понимаю одно: хватит кровь лить, надо в согласии жить.
— С кем? С твоими братцами? — задохнулась от гнева Мария. — Так с волками и то легче сладить!
Когда сдался гарнизон Высокогорского, Семена Борщова там не оказалось, хотя все знали, что он скрывался в церкви. Красавчик исчез, будто сквозь землю провалился. Вернее всего, Семка тайно вышел из осажденной церкви в ночь перед сдачей, а дружки Коськи, встретив его, помогли скрыться. Позднее люди видели Красавчика в деревне километрах в пятидесяти от Высокогорского. Под угрозой оружия он отобрал там у старика-бобыля последнюю лошадь, несколько кусков сала, две булки хлеба и окончательно исчез из виду.
— Братцев я не одобряю, — продолжал Лешка угрюмо. — Заявились бы — на порог не пустил. Кровопийцам нечего там делать, где трудится безгрешная пчела… А Катерина с батей да ребятишками — другое дело. Им-то за что страдать?
— А за что мою Танюшку убили?
— То зверь, а не человек сделал. Зверей надо переловить, а людям жить в мирном согласии. И чтоб ни белых, ни красных, ни богатых, ни бедных не было, а просто жили добрые люди в добре…
— Смотри ты, как языком чесать научился! — усмехнулась Мария. — А себя, к примеру, ты к добрым или злым причисляешь?
— Я зла никому не сделал. И дальше буду стараться жить беззлобно.
— Беззлобно, значит? С пчелами? Но ведь и у пчелы жало есть! Как же будет, если зло тебя само найдет, нахрапом на тебя полезет?..
— Тогда поперек встану!
— Ладно, поглядим.
Мария уехала с пасеки, ничуть не веря в то, что Лешка способен оказать какое-то сопротивление любому злу. И все его рассуждения о доброй жизни среди добрых людей ее ничуть не тронули, просто любопытно было послушать, что же заставляет младшего Борщова «безгрешно» жить на пасеке.